В том же году в Петербурге была построена электротехническая фабрика, наследником которой стал большой завод электротехнического оборудования на южной окраине города — ныне «Электросила». В 1886 году компания «Сименс и Гальске» получила право строить электростанции по всей России, а в 1898-м создала «Акционерное общество русских электротехнических заводов», построившее более 30 заводов и электростанций в разных концах империи. Работавшее какое-то время отдельно от «Сименса» акционерное общество «Шуккерт и К» в 1910 году приобрело завод братьев Пульман на Васильевском острове, выпускавший динамо-машины и другое электрооборудование, — сейчас это завод «Электроаппарат».

^{Солдатский митинг в Царском Селе. Март 1917 г.}

В 1913-м, перед самой войной, русские филиалы двух компаний объединились и появилось АО «Сименс-Шуккерт». В это время на электротехническом заводе «Сименс и Гальске» работало почти 1500 человек, а в компании «Сименс-Шуккерт» — более 2700. В большинстве это были русские, но высшие и средние должности в компании занимали почти исключительно выходцы из Германии или в крайнем случае российские немцы. Красин стал одним из первых исключений, причем сразу на самых высоких постах. Свою роль здесь сыграли не только его способности, но и прежний опыт строительства электростанции в Баку — о нем немцам мог рассказать давно сотрудничавший с ними друг Красина Роберт Классон. Сам он в то время был директором построенной «Сименсом» электростанции на Раушской набережной в Москве, а вскоре начал строить — опять-таки при участии «Сименса» — уникальную торфяную электростанцию в подмосковном Богородске (ныне Ногинск). Там ему помогал еще один выдающийся электротехник, Александр Винтер, который совсем молодым работал под началом Классона и Красина в Баку (вероятно, именно в его честь Красин взял один из своих псевдонимов). Мир российских энтузиастов электричества был довольно узок, и Красин в него входил, что сильно помогло его карьере. Не менее полезными оказались личные качества — общительность, чувство юмора, умение убеждать.

Смущало ли руководство «Сименса» его прошлое революционера и политэмигранта? Директор петербургского филиала компании Герман Гёрц уверял, что, принимая Красина на работу, взял с него обещание «воздерживаться от любой политической деятельности» и тот выполнил обещанное. Есть, однако, версия, что революционеров брали на работу специально — вскоре сотрудником «Сименса» стал и близкий знакомый Красина Вацлав Воровский. Как в Германии, так и в России компания активно работала в военной области, обучая офицеров применению радио и других технических новшеств. Сотрудничала она и с немецкой разведкой, которая якобы уже тогда делала ставку на большевиков как своих возможных агентов в будущей войне. Сторонников этой версии не смущают ни полное отсутствие данных о контактах Красина (как и Воровского) с представителями разведки, ни то, что он давно разошелся с товарищами по партии и никак не мог быть полезен немцам как организатор шпионской сети.

В Москве, где электрификация развивалась особенно быстро, местные коммерсанты, в отличие от европеизированного Петербурга, предпочитали вести дела с соотечественниками. Возможно, это стало решающим фактором, когда руководство компании «Сименс-Шуккерт» решило назначить Красина коммерческим директором своего московского отделения. На его кандидатуре настоял сам председатель правления, сын основателя компании Вильгельм фон Сименс. Ему же Красин изложил свои опасения: когда-то он имел в России неприятности с полицией и теперь боится, что его арестуют, как только он пересечет границу… 17 января 1911 года руководство компании уведомило Департамент полиции, что хочет назначить инженера Красина представителем в Москве, дало ему самые положительные характеристики и заверило, что во время жизни в Германии он не совершал никаких правонарушений и не был замешан в контактах с подозрительными лицами. Письмо заканчивалось словами: «Вопрос о переводе г. Красина в Москву желательно было бы решить возможно скорее, так как выбор соответствующего лица на вышеуказанный пост правлению необходимо произвести теперь же».

Уже 25 января Департамент полиции отправил ответ, где сухо сообщалось, что ведомство не рассматривает подобные просьбы, исходящие от частных лиц. Красин, твердо настроенный вернуться на родину, 20 февраля сам отправил в Министерство внутренних дел (которому подчинялся Департамент полиции) прошение о разрешении вернуться в Россию. Он указал, что компания уже посылала аналогичные просьбы в Министерство торговли и промышленности (от него ответа вовсе не поступило) и в полицию, от которой пришла ничего не значащая отписка. Далее он перешел к щекотливой теме своего ареста в марте 1908 года, отметив, что в Выборгской тюрьме его даже не допросили и против него так и не было выдвинуто обвинение (это была неправда — обвинение опоздало всего на день и при желании его можно было отыскать в судебных архивах). Солгал он и о том, что уехал в Европу не из боязни нового ареста, а из-за ухудшения здоровья и проблем с работой.

^{Красин в 1917 г. [ГАРФ]}

Письмо завершалось еще одним крайне сомнительным заявлением: «Я никогда не вел противогосударственной деятельности, вся моя жизнь была посвящена инженерной работе и заботам о благополучии моей семьи». Возможно, Красин надеялся, что власти поймут это правильно — как обещание не заниматься больше революционной борьбой. В истории России хватало людей, которые в молодости имели неприятности с полицией, а после становились верными слугами режима или, во всяком случае, профессионалами, занятыми исключительно своей работой. В прошении Красин намекал также на большое значение компании «Сименс-Шуккерт» для российской экономики и на нежелательность международного скандала, который возникнет, если его вдруг начнут преследовать полиция или охранка (необходимо было застраховаться от действий обоих этих ведомств, которые, как он знал, вполне могли быть не согласованы).

По своему опыту он знал, что давить на власти нужно со всех сторон, и подключил к хлопотам семью. Мать как вдова почтенного чиновника (о его судимости опять-таки умалчивалось) и жена как многодетная мать тоже писали прошения в правительство и лично являлись в высокие кабинеты. Но всего этого оказалось недостаточно, чтобы сдвинуть бюрократическую машину. Второго марта МВД переправило прошение Красина обратно в Департамент полиции, а 23-го особый отдел Департамента попросил другое подразделение того же ведомства — Четвертое бюро, ведающее паспортными вопросами, — найти формальный повод, чтобы помешать «нежелательному» возвращению эмигранта на родину. Причины этого ясны: к тому времени охранка уже знала о тождестве Красина с неуловимым Никитичем. Труднее понять, почему его в итоге впустили в страну; возможно, жандармские чины надеялись выявить его связи с еще оставшимися в России большевиками и накрыть разом всю организацию. Но есть и другая вероятность: зная от своих заграничных агентов вроде того же Житомирского об отходе Красина от революции, Департамент полиции просто не стал противиться желанию столь уважаемой компании, как «Сименс-Шуккерт», у которой было влиятельное лобби в столичных кругах.

Прождав немало времени, Четвертое бюро 18 июня 1911 года ответило коллегам, что законных оснований препятствовать возвращению Красина нет. Министр внутренних дел, он же премьер, Петр Столыпин 20 сентября разрешил Красину вернуться, но приказал сразу после пересечения границы взять его под наблюдение. 21 июня то же Четвертое бюро сообщило матери Красина, что не может дать официальное разрешение на въезд ее сына в Россию, поскольку этот въезд никто не запрещал. 30 июня Департамент полиции приказал московской жандармерии и охранному отделению взять Красина под тщательный надзор, а сотрудникам таможни — тщательно проверить по прибытии его багаж и в случае обнаружения хоть чего-то подозрительного немедленно арестовать.