Тем временем Ленин и Красин решили переправить 500-рублевые купюры в Европу и обменять там. На беду, одним из организаторов этой операции оказался тот же Житомирский, который раскрыл весь план охранке. После ареста Камо Большевистский центр принял решение об отъезде Ленина и Красина за границу — формально для издания там газеты «Пролетарий», а на деле, чтобы не быть обвиненными в соучастии в ограблении банка. Восьмого декабря Ильич попытался уплыть из финского Або на пароходе в Швецию, но сошел с поезда, заподозрив слежку, и с помощью проводников-шведов с трудом добрался по льду до корабля, едва не утонув по пути. Дождавшись в Стокгольме жену, Ленин отправился с ней в Швейцарию, где в основном и жил до 1917 года.

Тогда же — вероятно, тоже благодаря Житомирскому — охранка узнала наконец о тождестве Никитича и Красина. В тот же день, 8 декабря, директор Департамента полиции М. Трусевич написал начальникам Петербургского и Московского охранных отделений следующее письмо: «В Департаменте Полиции получены указания, что часть денег, похищенных в г. Тифлисе 13 июня с.г. при нападении на транспорт казначейства, находится в распоряжении фракции большевиков Рос[сийской] с.-д. рабочей партии и сохраняется у члена центрального комитета Бориса Леонидова Красина („Никитича“), который состоит в постоянных сношениях с Меером Валлахом по приобретению за границей и водворению в Россию оружия для революционных целей. Сообщая об изложенном, Департамент Полиции предлагает вашему превосходительству во что бы то ни стало без ссылки на Департамент арестовать Красина, который, по донесению начальника СПб о.о., выехал ныне по партийным делам в гг. Москву и Иваново-Вознесенск, и о последующем уведомить».

Остается непонятным, почему Красина тогда не арестовали — не потому же, что в письме его имя и отчество были перепутаны местами? Возможно, снова сыграло роль его чутье — в Москву он не поехал, а остался в Финляндии, законы которой требовали для ареста санкции местного начальства. Эта санкция — и не только в случае с Красиным — давалась только при наличии веских улик, к которым трудно было причислить сообщение анонимного провокатора. В архивах нет никаких свидетельств того, что Департамент полиции пытался получить тогда санкцию финских властей на арест Красина, как и его соседа по даче Ленина: сбежав в Швецию, тот просто перестраховался, после чего некоторые однопартийцы обвиняли его в трусости.

Тем временем все агенты БЦ, пытавшиеся разменять за рубежом похищенные купюры, были разоблачены и арестованы. 4 января 1908 года в Париже полиция задержала Литвинова и его любовницу Фриду Ямпольскую, хотя их, вопреки требованиям русских властей, не отправили в Россию, а лишь выдворили из Франции. В Мюнхене арестовали жену Зиновьева Сарру Равич, в Стокгольме — латышского социалиста Яна Мастерса, в Женеве — будущего наркома здравоохранения Николая Семашко. В США такая же неудача постигла Богданова, а его неизвестная соучастница, по сообщению «Нью-Йорк таймс», даже пыталась при аресте проглотить злополучные купюры, но подавилась.

Красин, не зная о предательстве Житомирского, обвинил в этих неудачах организатора обмена Литвинова, что надолго испортило их прежде дружеские отношения. Вдобавок поднявшийся вокруг денег шум дошел до ЦК, который был возмущен тем, что большевики нарушили запрет V съезда на экспроприации, а еще больше — тем, что они снова решили утаить награбленное от товарищей по партии. Будущий нарком иностранных дел СССР, а тогда меньшевик Георгий Чичерин возглавил комиссию, убедительно доказавшую, что «экс» в Тифлисе санкционировал и организовал Большевистский центр. Свою комиссию во главе с Н. Жорданией создал и Закавказский комитет РСДРП, принявший в итоге решение исключить из партии всех лиц, связанных с «эксами» (на деле исключение так и не состоялось). Уже в январе 1910-го пленум ЦК обязал Ленина уничтожить все не конфискованные еще полицией 500-рублевые купюры — около 100 тысяч рублей.

Лидер большевиков то ли не знал, то ли скрывал от товарищей, что к тому времени этих купюр уже не существовало в природе. Еще в начале 1908 года Игнатьев по заданию Красина передал их участнице БТГ, художнице ветеринарного музея Афанасии Шмидт по кличке Фаня Беленькая (Фаней Черненькой звали ее коллегу Феодосию Кассесинову). На одной из конспиративных дач она при помощи тончайших кисточек и закупленного Красиным микроскопа переправила номера банкнот, и теперь их без проблем принимали в любом банке. Деньги были переправлены в разные города империи и там разменяны; сам Игнатьев менял их в Петербурге щегольски одетым, «с пробором и в перчатках», чтобы не вызвать подозрений. Остались только две купюры с неправильными номерами, которые Красин предложил передать в будущий Музей революции.

Видимо, информация об этом каким-то образом дошла до Ленина, который потребовал немедленно передать награбленное Большевистскому центру, но Красин не торопился, резонно предполагая, что отправленные в Европу деньги оттуда уже не вернутся и Боевая группа останется без финансирования. По сведениям охранки, Ленин даже посылал Я. Житомирского (разоблаченного только после Февральской революции) к Красину, но тот снова отказался отдать деньги, ссылаясь на то, что они разосланы для обмена по разным городам. Зато согласился выполнить другой приказ — свернуть деятельность БТГ в целях экономии сил для будущей революции. Весной 1908 года со всех складов и явок в Петербурге вывезли оружие и перевезли большую его часть в игнатьевское имение Ахти-Ярви, где зарыли в тщательно подготовленных тайниках. Другая часть была спрятана в подвале частного дома на Лесном проспекте, а пушку, украденную Игнатьевым для обстрела Зимнего дворца, закопали на окраине города.

Работа еще не была закончена, когда случилось то, чего можно было ждать уже давно, — Красина арестовали. В начале марта финские жандармы задержали в Териоках технического секретаря ЦК А. Вайнштейна с документами, разоблачающими неуловимого Никитича, но боевики БТГ напали на полицейский участок и похитили документы. Несмотря на это, Красин, предвидя скорый арест, решил временно отойти от дел, передав их Игнатьеву и Грожану, которых пригласил к себе на дачу. Рано утром 9 марта туда явились финские жандармы, арестовали самого хозяина, Грожана и гостившего там же Виктора Окса и увезли их в полицейский участок в Териоках. Событие не осталось незамеченным — три дня спустя о нем сообщила кадетская газета «Речь»: «В Куоккале (по Фин.ж.д.) в квартире инженера Л. Б. Красина чинами местной полиции сделан обыск, длившийся с 7 до 11 утра. Одновременно обыск произведен и в петербургской квартире Красина. Ничего компрометирующего ни в Куоккале, ни в Петербурге обнаружено не было. Красин арестован и препровожден в Выборгскую тюрьму».

Опоздавший на встречу Игнатьев, увидев возле дачи людей в форме, повернул назад и сразу же начал организовывать освобождение своего шефа. Териокская полиция, где у него были хорошие связи, согласилась отпустить задержанного, если боевики инсценируют нападение, взорвав возле участка бомбу. Для этого были оперативно мобилизованы лучшие боевики во главе с отчаянно смелым Сашей Охтенским, но бомбы под рукой не оказалось. Пока шли ее поиски, Красина переправили в Выборг, но Игнатьев не терял надежды: вице-губернатором Выборгской губернии был его родственник Ольгрен, при помощи которого он хотел устроить заключенному побег.

По воспоминаниям Игнатьева, всё было устроено по рецептам авантюрных романов. Через мать Красину передали пилку и записку, где говорилось, что в назначенную ночь он должен перепилить решетку и трижды притушить керосиновую лампу, освещавшую камеру. После этого боевики, переодетые жандармами, собирались приставить к окну камеры лестницы и вытащить его. Из этой затеи ничего не вышло: Красин, вроде бы опытный конспиратор, попался охране с пилкой в руках да еще и не успел уничтожить записку, из которой стал ясен весь план. У стен тюрьмы нашли затаившихся революционеров, завязалась перестрелка, и они едва смогли уйти. После этого Красина на время лишили свиданий и передач, а латыши, участвовавшие в попытке освобождения, сочли Игнатьева предателем и чуть не убили.