^{Горький и Андреева на пути в США}

Елизавета, ждавшая ребенка от Таратуты, не могла выйти за него замуж, поскольку он жил в подполье под чужим именем. Тогда Красин предложил выдать ее за одного из членов своей Боевой организации. Сначала это предложение поступило Николаю Буренину, но тот охотно уступил честь своему товарищу Александру Игнатьеву. Тот согласился, но, зная Таратуту, запросил у него бумагу о том, что «жена» не будет предъявлять ему никаких имущественных претензий. Венчание Игнатьева с Елизаветой состоялось в октябре 1908 года в русской церкви в Париже, после чего ее деньги и половина доли брата — в сумме 190 тысяч рублей золотом — были переданы большевикам. Это, как писала Н. К. Крупская, «обеспечило партии прочную материальную базу», позволив финансировать ее деятельность несколько лет. Уже через год супруги развелись, и Елизавета продолжала жить в гражданском браке с Таратутой, которому родила в общей сложности четырех детей. После революции оба служили в советских учреждениях и умерли довольно рано, не дожив до эпохи репрессий.

Что касается Андриканисов, то они в сентябре 1908-го выплатили Красину обещанные 35 тысяч, но с дальнейшим не спешили, пользуясь тем, что большевики были заняты получением Лизиной доли наследства. Лев Каменев в написанной тогда же под псевдонимом Ю. Каменев брошюре «Две партии» с негодованием отмечает: «Андриканис заявил, что большевикам принадлежит лишь часть этого имущества (очень ничтожная), что эту часть он не отказывается уплатить, но ни сроков, ни суммы указать не может». Вдобавок он вышел из партии и заявил, что готов подчиниться только решению внепартийного суда. Новый третейский суд с участием всеми уважаемых социалистов М. Натансона и

О. Минора начался в Париже в мае 1909-го и после долгих разбирательств все же потребовал от адвоката передать Большевистскому центру обещанные деньги. Это было сделано летом, когда бюджет БЦ увеличился со 125 до 200 тысяч рублей; вероятно, Андриканис передал тогда партии около 70 тысяч.

Однако осенью обиженный Таратута, отдавший партии все свои (точнее, Лизины) деньги, разразился новой порцией угроз в адрес Андриканиса, требуя от него сделать то же самое. Адвокат снова пожаловался в ЦК на эти «недопустимые действия», вызвав новую волну негодования со стороны меньшевиков: тогда и были напечатаны статья Ю. Мартова и отвечавшая ей брошюра Каменева. Чтобы предотвратить новый партийный раскол, большевики в 1910 году согласились передать нерастраченные ими к тому времени 178 тысяч рублей из наследства Шмита на хранение видным немецким социал-демократам Францу Мерингу, Карлу Каутскому и Кларе Цеткин. Что стало с деньгами потом, в точности неизвестно, но претензий к Андриканису у большевиков не осталось. После революции он вместе с семьей вернулся из Парижа, избежал репрессий и умер в 1947-м; его дети от Екатерины Шмит сделали благополучную советскую карьеру, а внучка Татьяна Лаврова стала знаменитой актрисой.

Конечно, таких успешных — и одновременно скандальных — дел в деятельности Красина как «кошелька» партии большевиков было немного. Основная часть его финансовой работы до сих пор остается малоизученной, а в советское время об этом и вовсе умалчивали. Только одна маленькая сноска в шеститомной «Истории КПСС» сообщает, что после V съезда партии (то есть летом 1907-го) большевикам при помощи Горького удалось сделать заем в 1700 фунтов стерлингов у английского фабриканта Джозефа Фелса — одного из первых производителей стирального порошка. По легенде, Фелс побывал на одном из заседаний съезда, послушал (конечно, в переводе) выступления делегатов и, растрогавшись, выписал им чек. Особо подчеркивается, что Красин, прибыв после революции в Лондон для переговоров, первым делом погасил эту задолженность, которая помогла в свое время разрешить «материальные затруднения» партии.

^{Феодосия Драбкина}

Молчание советских историков можно понять: немалая часть большевистских финансов добывалась криминальными с общепринятой точки зрения методами. По той же причине Большевистский центр после 1906 года тщательно скрывал сведения о своем бюджете: только однажды он был представлен на расширенном совещании БЦ в июне 1909-го, и то в очень общем виде. Это умолчание было необходимо, чтобы избежать критики со стороны меньшевистского руководства ЦК, а заодно и необходимости делиться с ним добытыми деньгами. Впрочем, товарищи по БЦ тоже не получали полных отчетов о приходе и расходе средств бюджета, которым единолично распоряжался Красин. С. Рыбас пишет о нем: «Он являлся стержнем финансовой, военной, конспиративной, полиграфической деятельности БЦ. <…> Он крепко держал в руках партийный бюджет, контролировал все расходы и решал, что надо оплачивать, а что — нет».

В постсоветское время большевиков, как и других революционеров, принято обвинять в том, что они брали деньги у зарубежных, враждебно настроенных к России держав. О «немецких деньгах» у нас еще будет случай поговорить, но для 1905 года был более актуален вопрос о деньгах «японских». После начала Русско-японской войны бывший военный атташе в Петербурге полковник Мотодзиро Акаси возглавил миссию, наладившую связи с русскими революционными и национальными партиями для их использования против царской власти. На эти цели Япония ассигновала немалую сумму — миллион иен, или почти столько же золотых рублей. Деньги от нее получали эсеры, финские, польские и кавказские сепаратисты, но только не социал-демократы. В июле 1904 года Акаси встретился в Женеве с Лениным и Плехановым, но последний в итоге отказался от сотрудничества с врагом России. Лидеры большевиков были настроены иначе, однако в сентябре 1905-го был заключен мир, и Акаси вернулся в Японию. Автор книги о «японском золоте» Д. Павлов пишет: «Настойчивое стремление лидеров большевистского крыла принять участие в дележе японского „пирога“ успехом не увенчалось, и благодаря позиции своего меньшевистского руководства партия лишь отчасти оказалась замешанной в эти неблаговидные махинации».

Тогда, как и прежде, партийный бюджет в немалой степени состоял из пожертвований состоятельных людей, которые помогали социал-демократам кто по идейным соображениям, как Шмит, кто — из-за родственных или дружеских отношений с партийцами, как Савва Морозов. Здесь незаменимыми помощниками Красина были Максим Горький и его невенчанная жена Мария Андреева. Об их совместных усилиях Н. Валентинов не без зависти писал: «Большевики оказались великими мастерами извлекать с помощью сочувствующих им литераторов, артистов, инженеров, адвокатов деньги из буржуазных карманов. Большим ходоком по этой части был член большевистского Центрального комитета инженер Л. Б. Красин, но еще более замечательным ловцом купеческих и банковских бабочек, летевших на большевистский огонь, был М. Горький».

Трио Горький — Андреева — Красин какое-то время было неразлучно — особенно после переезда последнего в Петербург осенью 1905 года. Даже когда Никитич стал одним из лидеров партии, никто в охранном отделении не додумался связать его с благонамеренным инженером Красиным, который, правда, имел приводы в полицию, но это по тем временам было для интеллигента вполне обычным делом. В мае, не вызвав никаких подозрений, он вернулся на фабрику покойного Морозова и приступил к своим обязанностям. Это само по себе ставит крест на обвинениях в его участии в убийстве Саввы Тимофеевича: если бы кто-то из семьи Морозовых увидел Красина хотя бы за версту от места преступления, в Орехово-Зуеве его бы ждал немедленный арест. Он же спокойно проработал там все лето, по-прежнему регулярно выезжая в Москву для координации большевистского подполья. Настроение там было весьма боевое, но Красин уже запланировал переезд в Петербург. Во-первых, там, рядом с морем и Финляндией, можно было контролировать оборот денег и оружия между Россией и заграницей. Во-вторых, там планировалось издание первой легальной социал-демократической газеты «Новая жизнь», возглавить которую должны были Горький и Андреева.