– Добро пожаловать в замок, мисс Николина. Как только вам будет угодно покинуть этот зал, я провожу вас в ваши покои. И все последующие дни почту за честь сопровождать вас.

Ника вскинула бровь и посмотрела на него как на идиота. «Как только вам будет угодно… покои… сопровождать…» Да уж, ей придется сильно поработать над своей лексикой, если приспичит жить здесь.

– Почту за честь, – буркнула она.

Домор и бровью не повел – лишь поклонился Николасу и адресовал ей самой короткий кивок головы, а затем без лишних слов вернулся к своим собеседникам.

– Послушай, – сказал Николас. Манерность и холодность в его голосе уступили едва уловимому волнению, и, может, Ника и не заметила бы разницы, если бы все это время так внимательно не следила за ним. – Это была формальность, мы ее решили сразу. Господин Домор – на него можно положиться. Если ты пожелаешь задержаться в замке – сколько угодно, – рядом с ним ты в полной безопасности.

– Да мне плевать, если честно, – тихо ответила Ника, обращаясь к своим кедам. – Не понимаю, что я здесь делаю.

Ника могла бы спросить его обо всем, что ее волновало: о списке, о себе, о кладбище и книге. О, она могла бы найти сотню тем для разговоров, не затрагивающих ее чувства и их отношения, но неожиданно поняла, что не хочет иметь с этим мужчиной никаких дел. Не хочет. Или не готова. Не ожидала, что встреча с ним заставит ее так сильно волноваться и задаваться вопросами о прошлом. А почему? Почему ты оставил меня? Что случилось? Что будет с нами? Николас казался прямолинейным и не старался церемониться с ней, и Ника испугалась, что его ответы внесут еще большую сумятицу в хаос мыслей в ее голове. В конечном счете он – правитель. Оклус Огненной земли. Зоркий, но, возможно, не настолько, чтобы держать дочь в поле своего зрения.

Ника посмотрела на отца, и вдруг его сосредоточенный холодный взгляд смягчился, уголки губ дернулись, и он уже открыл рот, но замер и посмотрел куда-то поверх ее головы. Ника поняла. Тоже почувствовала. Взгляд – пристальный, настырный и зовущий, как сирена, – впился в ее спину, и она обернулась. В углу балкона за самым маленьким столом, освещенным круглой тусклой лампой, сидел мужчина. Странно, что она заметила его только сейчас, ведь он выгодно отличался от компании ее новоиспеченной няньки-Домора: сидел он на стуле, как на троне, вальяжный, уверенный, в матовом сером смокинге. Половину его лица скрывала черная маска, а другая была грубой, словно вытесанной из камня, с кожей смуглой, как у турка. Темные, как аспиды, глаза смотрели на нее, ничего не выражая. В позе и лице его не было какой-то явной угрозы, но Нике вдруг захотелось попятиться, а лучше сорваться на бег – лишь бы оказаться подальше отсюда. Что-то внутри нее шевельнулось, призывая к осторожности.

– Владислав Долохов, – прозвучал тихий голос Николаса у ее уха. Ника вздрогнула и резко взглянула на отца.

– Тот самый, кто интересуется мной?

– Именно. И я прошу тебя подыграть мне. Пять минут – не больше. Хорошо?

Ника кивнула. Они шли к столику этого Долохова, и ей бы злиться, что отец ни на секунду не пожелал отступить от своего плана и хотя бы узнать, как у нее дела, прежде чем кидать на амбразуру, но она не могла. Потому что была глупой от природы или просто голодной до любого родительского внимания. И поэтому вместо этой самой злости испытала прилив ничтожной, жалкой радости оттого, что отец пригласил ее сыграть в игру, правил которой она совершенно не понимала.

Когда они приблизились, Владислав Долохов уже вышел из-за стола и склонил голову в приветствии.

– Господин Долохов, – кивнул Николас в ответ и обратился к Нике: – Наш почетный гость, один из пяти непревзойденных советников оклуса terra caelum Стефана Саквильского.

– Мое почтение, принцесса, – с придыханием сказал Долохов, и его голос, словно удар хлыста, разорвал напряженную атмосферу, в считаные секунды сгустившуюся над троицей. Мужчина протянул Нике руку в белой перчатке. Ведомая странными чувствами, она вложила в нее свою ладонь, и Владислав прикоснулся к ней губами, ни на миг не отводя взгляд от ее лица.

Какой жуткий тип.

– Как вам здесь? Нравится? – прошелестел Долохов, сверкнув глазами. Он наполнил бокал из графина и протянул Нике. – Вино неописуемо, попробуйте.

Ника чувствовала себя тряпичной куклой на веревках. Ее сознание было живо, но как будто спряталось где-то глубоко в голове, а телом управляло нечто другое. Рука сама собой потянулась к бокалу, и она сделала глоток. Противный солоноватый вкус – тот самый, что она чувствовала в кофе у поминального костра и в стакане Маркела на балконе в день его рождения. Оцепенение вмиг испарилось. Ника выпустила бокал из рук и закашлялась.

– Что… что случилось? – Николас потянулся к ней и даже коснулся плеча, но быстро отдернул руку.

Ника замотала головой, вытирая рот ладонью. Она посмотрела на Долохова и заметила в его взгляде любопытство.

– У вас очень странные предпочтения.

– Как и у вас, – едко улыбнулся он и кивком указал на ее кеды, испачканные красными брызгами. И прежде чем Ника успела ответить, Долохов схватил со стола салфетку, опустился на одно колено и промокнул носки ее обуви. Кончики его белоснежных перчаток пропитались вином, и Ника сглотнула, тщетно пытаясь избавиться от жжения в горле. Она поймала сосредоточенный взгляд отца.

– Очень жаль ваши перчатки, – буркнула она.

Долохов поднялся с колен и бросил салфетку на стол. Лицо его оставалось непроницаемым, но в глазах играли недобрые огоньки.

– Жаль. Это очень особенная пара.

– И чем же?

– Она была свидетелем венчания двух любящих сердец.

Ника едва удержалась от гримасы. Долохов был неприятен ей. Он как удав – властный и надменный, привыкший все держать под контролем. И Ника с отвращением представила, как, будь они наедине, он наверняка стер бы ее в порошок одним лишь взглядом.

– Владислав, был рад увидеть вас, но нам пора, – наконец произнес Николас. Говорил он спокойно, но Ника ощутила его волнение.

Долохов молча поклонился обоим и вернулся за свой стол. Ника и Николас не спеша прошли к лестнице.

– Показал наживку? И как все прошло? – не сдержалась она. Так много всего случилось, и ее обуревали самые разные чувства. Нужно была дать им выход. Хоть какому-нибудь.

Николас вздохнул и коротко поджал губы. Борясь с желанием вновь взглянуть на этого странного мужчину, Ника закатила глаза и заставила себя беззаботно улыбнуться. Со скрипом, но все же.

– Слушай. В моей жизни творится какая-то хрень, и я жо… кхм… и я чувствую, что это как-то связано с твоим миром. Именно поэтому я здесь. Мне плевать, в какие игры играешь ты, – я лишь хочу разобраться в том, что происходит со мной. Кто-то подкинул мне одну вещицу и заманил в школу. Теперь этот мужик… – Ника хотела сказать больше – про одержимость, про Маркела и про свои шрамы, – но прикусила язык. Понимала, что сейчас не место и не время. Да и то, как Николас смотрел на нее – внимательно и учтиво, – совсем не располагало к откровениям.

– Мы сами многого не понимаем. Но я хочу заверить тебя: ты под нашей защитой. Мы не посягаем на твою личную жизнь, но делаем все, чтобы твоей жизни ничего не угрожало. Я хочу попросить господина Домора охранять тебя не только здесь, но и…

– Что? – воскликнула Ника и тут же втянула голову в плечи, затылком чувствуя на себе взгляды собравшихся на балконе. – Охранять меня там, в Лондоне? – зашептала она. – Господи, не надо.

– Николина, этот мужчина опасен. Я…

– Пожалуйста. Не надо! Не надо…

Николас сдержанно кивнул, но, даже не обладая должной эмпатией, Ника поняла, что его решение непоколебимо. Блядь. Оставалось надеяться, что этот чопорный патлатый засранец будет охранять ее за пределами пансиона.

Ника обреченно вздохнула и рассеянно оглядела балкон. Мужчины в компании Домора вели непринужденную беседу, рыжеволосая женщина что-то ласково нашептывала на ухо своему спутнику, а Владислав Долохов задумчиво крутил в руках бокал. Его кисти с изящными длинными пальцами были затянуты матовыми белыми перчатками.