Волчица уворачивалась от уставших воинов, терзала горла, ловко проскальзывала между ними, и воины, не успевая сориентироваться, вонзали клинки в спины друг друга. А она носилась по тронному залу – без устали, никого не щадя. Как завороженный, я наблюдал за ней через окно, дивился силе этого хилого создания. И когда каменный пол окрасился кровью, Стамерфильд наконец поднял скучающий взгляд и впервые по-настоящему посмотрел на нее.
Из воспоминаний Гидеона, заточённых в книгу и оставленных на хранение Стамерфильдам
Глава 10. А была ли Дженни?
– Господи, ты до сих пор думаешь, что мы поступаем верно? – шептала Мари, плотно сомкнув глаза и склонив голову к коленям. – Неужели слово отца превыше здравого смысла? Я запуталась…
Мари перебирала в руках деревянные четки с крестом, и по ее щекам беззвучно струились слезы. Она сидела в первом ряду на скамье, обращенной к мраморному иконостасу с мозаичным изображением Иисуса. Воскресная служба давно закончилась, и маленькое помещение часовни освещали только свечи. Раньше их свет действовал на Мари умиротворяюще, но сегодня она замечала лишь тени, зловеще блуждавшие по стенам.
– Прости меня, я утратила веру. Твои испытания, посланные нам, теперь кажутся мне непосильным грузом. Александр должен стать великим, лучше нашего отца, – я знаю, что так и будет. Но он нечист. Вся наша семья нечиста. Мы толкнули его на ужасные вещи, и его душу поразили демоны. – Мари всхлипнула и нетерпеливо смахнула слезинку с кончика носа. – Господи, мы верны Тебе, мы слуги Твои, так было всегда. Но я прошу Тебя… заклинаю… отпусти его, прекрати испытывать. Он не справляется…
Мари поднялась на ноги, подошла к алтарю и упала перед ним на колени, устремив взгляд на распятие.
– Заклинаю Тебя… Освободи его от этой ноши. Лучше сейчас забери его душу к себе. А иначе… иначе он очернится настолько, что не будет достоин Твоей милости на небесах…
Мари закрыла лицо ладонями и зарыдала. Ветер гулял вдоль стен. Тени от огня сплетались в мистические узоры, плясали на деревянных лавках, на потрескавшемся потолке. Атмосфера часовни угнетала, и рыдания Мари усиливались. Каменный пол уходил из-под ног, и ей казалось, что разум расщепляется на миллионы осколков. В этот самый миг она впервые осознала масштабы произошедшего и едва не завыла.
Мари обняла себя за плечи и почти коснулась лбом коленей, судорожно глотая ртом воздух. Она оплакивала Дэвиса и терзала себя за то, что позволила ему проникнуть в свое сердце, винила, что не смогла уберечь, злилась на Сашу за то, что он даже ради нее не смог сдержаться, и в то же время пыталась не думать о том, что судьба брата сокрушает ее гораздо больше, чем смерть несчастного Джордана.
– Господи, как моей семье получить исцеление?.. – сквозь всхлипы шептала она, и каждое слово болезненно давило на грудь.
Вдруг чья-то теплая рука коснулась ее плеча. Мари вытерла мокрые от слез глаза и обернулась: рядом с ней на коленях стояла маленькая женщина, облаченная в длинное черное пальто и объемный вязаный шарф. Эстелла, ее мать.
– Дорогая… – мягко произнесла она и протянула к дочери руки.
Мари бросилась к ней, обняла за талию и вновь зарыдала.
– Девочка моя, ну как же так… Что же ты с собой делаешь…
Эстелла заботливо гладила ее по голове, целуя волосы, нашептывая неразборчивые слова упокоения. Спустя время, когда силы оставили Мари и она больше не могла плакать, Эстелла мягко отстранилась, присела на ступень, ведущую к алтарю, и притянула к себе дочь.
– Мамочка, м-мне так б-больно… – заикаясь, шептала Мари.
– Знаю, милая, знаю.
– Наша семья согрешила, да… чем мы провинились? П-почему мы стали такими?..
– Ты не права, родная… Мы верой и правдой служим Господу, и то, что кажется тебе ужасным, на самом деле имеет благородные причины…
От этих слов защемило в груди и стало холодно. Что-то в ней вдруг резко изменилось, и вместо раскаяния внезапно пришла пустота. Мари оторвалась от матери, вытерла глаза тыльной стороной ладони и выпрямилась. Эстелла мягко улыбнулась и протянула ей белый платок, расшитый голубыми нитями.
– Почему он должен это делать? – сипло спросила Мари и промокнула нос платком. Она уже много раз задавала этот вопрос, получала ответ, но так и не смогла понять. Значит, спросит снова. Значит, будет спрашивать до тех пор, пока не успокоит свою совесть. Или не придумает, как решить проблему.
Эстелла вздохнула и какое-то время молча смотрела перед собой. С момента последней встречи она изменилась: хоть ее карим глазам и недоставало той выразительности, что была присуща их с братом и отцом глазам, но они всегда горели, лучились теплом и светом, а сейчас будто потухли и затерялись среди темных кругов; лоб прорезали морщины, а взгляд стал загнанным и усталым. Тени от свечей мрачно играли на ее задумчивом лице, иллюзорно добавляя Эстелле лишние десять лет.
– Мы стали забывать, что должны хранить баланс наших земель и этого мира, – со вздохом сказала она. – Трагедия 2000-го унесла столько невинных душ, и мы думали, что, организовав захоронения и отстроив эту часовню заново, будем способны все вернуть на свои места. Но этот мир укрыл столько беглецов… Александр делает полезную работу, он помогает восстановить баланс…
– Забирая жизни?
– Забирая жизни… – эхом повторила Эстелла. Она посмотрела на дочь, и ее глаза увлажнились. – Эти жизни не принадлежали им никогда.
– Но они ничего плохого не сделали.
– Ты не понаслышке знаешь, что порой вина человека лишь в том, что он родился не у тех родителей.
Мари поджала губы и до боли сжала четки в руке. Деревянный крестик врезался в ладонь, и она зажмурилась изо всех сил. Эстелла ласково погладила дочь по коленке:
– Я горжусь тобой. Ты не должна была идти в этот мир, но пожелала разделить с Александром его бремя. Ты моя великая девочка, знай это. Но ты не должна терзать себя из-за того, что происходит.
Мари слабо улыбнулась и положила голову на плечо матери. Ее тепло действовало умиротворяюще, и атмосфера часовни уже не угнетала так, как раньше. Сознание постепенно прояснялось, но в мыслях звучало одно-единственное слово – безысходность.
Столбик термометра опустился до нуля. Мясистые тучи затянули небо, готовясь разразиться проливным дождем. Последние увядшие листья убрали утром, а кустарники и статуи обернули пленкой, и школьный двор погрузился в удручающий предзимний сон.
Подавленная и совершенно опустошенная, Мари вернулась из часовни на закате. Разговор с матерью не принес ничего нового, но, как и раньше, помог обмануться. Ведь в конечном счете, если тысячу раз повторять, что ничего невозможно изменить, то на тысячу первый можно и впрямь поверить в это. Однако идти к Саше она пока не была готова. Единственное, чего ей хотелось в этот момент, – просто отвлечься. Ее вера и воспитание не допускали подобного, но, как и с поступками брата, она уже давно научилась списывать свое двуличие всего лишь на роль, которую играла в этом мире.
У ворот ее встретил Доминик. Несмотря на толстую куртку, парень втягивал шею в плечи и пританцовывал на месте, пытаясь справиться с холодом.
– Эй, подруга, ты как? Что случилось?
Вместо ответа Мари подошла к нему вплотную, встала на цыпочки и поцеловала в губы.
– Мне нужно забыться, – прошептала она. – Давай найдем укромное местечко, и ты…
– Стоп-стоп-стоп. – Доминик мягко отстранился и озадаченно уставился на нее. – Это точно не твой способ справиться с проблемами.
– Давай в мамочку ты потом поиграешь. – Мари вновь потянулась к нему, но Доминик успел увернуться. – Какого хрена! – Она толкнула его в плечо. – Я просто хочу отвлечься!
– У меня есть другое предложение. – Не дожидаясь ответа, Доминик схватил ее за руку и потащил к спортивным площадкам.
