Стависский решил остаться в Шамони и на Новый год, встретив его с Ольгой на вершине горы. Ровно в двенадцать была откупорена и опорожнена бутылка шампанского, а затем они встали на лыжи и лихо помчались вниз.

В самых первых числах января Саша вдруг обратил внимание, что из дверей соседнего шале выходит самодовольный усатый верзила, удивительно напоминающий кьяпповского агента Вуа.

Это и оказался Вуа, собственной персоной. Стависского сделанное им открытие совершенно не удивило и даже ни в малейшей степени не обеспокоило. Он сказал себе: «Что ж, это только к лучшему — буду находиться под охраной французской полиции и под недремлющим оком самого господина префекта, моего друга».

Алекс стал регулярно приглашать месье Вуа в свою компанию и вдруг выяснил, что тот довольно-таки частенько переглядывается с его спутницей. Заметил Стависский и то, что агент Кьяппа смотрит на нее как-то строго и вполне начальственно. Тут он живо сообразил, что княжна принадлежит к числу девиц сутенера.

Да, кольцо вокруг понемножечку сжималось, и это было, конечно, не очень приятно, но Алекс решил не обращать внимания на подобные «мелочи», предпочитая сосредотачиваться на приятном и думать, например, о пузатом сейфике, покоящемся на дне его чемодана.

Правда, он пробурчал себе под нос: «Кьяпп, и все равно не быть тебе диктатором. И вообще тебя скоро погонят; уж слишком навонял».

Пробежало еще несколько деньков, которые троица провела в Шамони весьма весело.

А 9 января 1934 года Стависского обнаружили мертвым в своем собственном шале. Спутница его испарилась, как будто и не бывала. Растворился как-то и Вуа, хотя парень-то он был приметный и, надо сказать, в городке его хорошенько запомнили.

В газетах пропечатали, что Стависский покончил жизнь самоубийством, и эта версия, навязанная всем префектом Жаном Кьяппом, к реальности не имела ровно никакого отношения.

Чрезвычайно любопытно и даже заслуживает особого упоминания, что вместе с инструктором лыжного спорта очаровашкой Ольгой и сутенером Вуа исчез и пузатый сейфик, лежавший на дне чемодана Стависского. Это известие даже проскочило в газетах, но мельком, а ведь в сейфике должны были храниться сотни миллионов франков.

Думаю, что Вуа вручил потом сейфик Кьяппу — префект прекрасно знал о содержимом чемодана месье Александра. Потому Вуа никак не мог присвоить сейфик себе. О девице я уж и не говорю.

Кроме того, газетчикам удалось выведать, что в Шамони с Рождества до 9 января 34-го года имел свое пребывание сутенер и убийца по фамилии Вуа, человек Кьяппа.

Так и обнаружили в этом загадочном деле явный след самого префекта Парижа.

Время шло, а тема трагического случая в Шамони не оставляла газетные полосы, упорно нарушая ожидания властей. И все меньше и меньше людей во Франции верило в самоубийство Саши.

Полицейская точка зрения в обществе не пользовалась особым доверием, воспринимаясь как обман и чистое надувательство. Для этого были свои основания.

Дело в том, что едва ли не каждый день становились известны все новые имена разных весьма почтенных господ, которые, как выяснялось, довольно регулярно водили дружбу с Александром Стависским и его бесчисленными чековыми книжками, то бишь находились на содержании у «красавчика Саши». И страну охватывали едва ли не постоянно такие мощные новостные взрывы. Так что скандал отнюдь не затихал, — напротив, только разрастался.

Хотя куда уж дале! Многие именитые граждане Третьей республики проводили бессонные ночи или просыпались в холодном поту от одолевавших их кошмаров и со страхом открывали свежие газеты, ожидая встретить среди вновь разоблаченных клиентов Стависского и свое имя. Дрожали и даже очень тряслись весьма многие.

Что же касается самого происшествия в Шамони, то общее мнение стало практически единым. Оно заключалось в том, что Александра Стависского убили, и убили не кто иные, как полицейские — по приказу самого префекта Парижа Жана Кьяппа, с одобрения генерального прокурора и премьер-министра.

У Стависского стали обнаруживаться все новые и новые «последователи». Да, да! Именно «последователи», но несколько специфического свойства.

Произошло еще несколько сенсационных «самоубийств», и в них активную роль опять-таки сыграли люди «заботливого» Кьяппа — Вуа и ему подобные, то бишь агенты-убийцы. Префект Парижа страшился разоблачений, и ему ничего не оставалось, как действовать очень решительно, уже не обращая внимания на законы. В результате руки его все более оказывались в крови.

Так, судейский чиновник Альберт Пранс, составлявший отчет о деле Александра Стависского, «случайно» выпал из поезда и разбился насмерть. А «случайность» эту, ясное дело. организовал персонально сам префект.

Однако обстановка в обществе легче не становилась. Отринуть грозное «наследие» великого финансиста-жулика оказалось не так уж и просто. Призрак Александра Стависского во Франции 1934 года все маячил, возможность разоблачений все нависала, отнюдь не рассеиваясь, а скорее даже наоборот — сгущаясь.

Уже ясно стало, что Кьяппу, вероятнее всего, не быть более префектом Парижа: крови с каждым днем становилось все больше и больше — буквально с каждым днем. А призрак «красавчика Саши» все не исчезал, неотступно преследуя французов, как страшный кошмар. Искусно организованные «самоубийства» префекту и другим прежним «клиентам» Стависского никоим образом не помогали.

Для Кьяппа оставалось два пути: или он бесповоротно полетит вниз, или поднимется наверх, но только на самый-самый верх. Ему ничего не оставалось, как захватить всю полноту власти в республике.

Переворот становился все более и более неотвратимым. Так полагал префект Парижа Жан Кьяпп.

Ему казалось, что иного выхода из дела Стависского уже не имеется: падение в тартарары (то бишь в отставку) префект выходом для себя не считал, ибо, падая, он бы неминуемо разбился, а разбиваться тот никак не собирался. Самый расклад сил, думал он, вынуждал идти на диктатуру, тем более что лига «Огненные кресты» в лице своих шефов обещала полнейшее, безоговорочное содействие Кьяппу.

Кроме того, префекту непосредственно подчинялась (не по службе, а по дружбе) довольно-таки значительная группа полицейских-корсиканцев. А еще у него были наемные агенты, а также и агенты-убийцы. В общем, силы имелись.

И префект Парижа, без всякого сомнения, решил: остается одно — переворот, мятеж правых сил. Нашлись и очень серьезные люди, которые всячески поддержали его.

«Только так мы и развяжемся окончательно с проклятым делом Стависского», — мудро заметил граф Жан-Франсуа де ля Рокк, ужиная вместе с герцогом Поццо ди Борго, парфюмерным королем Франсуа Коти и с префектом Кьяппом в весьма отменном ресторанчике «Ночные корабли», что на бульваре Рошешуар, рядом с милым фашистским театриком «Десять часов» (и ресторан и театрик содержались на средства Коти, бывшего главным меценатом «Огненных крестов»).

1 февраля

КАБИНЕТ ПРЕМЬЕР-МИНИСТРА

Префект Жан Кьяпп пошел представляться новому премьеру Эдуарду Даладье, который сменил позорно бежавшего в отставку Камиля Шотана. (Попросился на покой и министр по делам колоний — как оказалось, у него в кабинете целый шкаф был завален чеками от Стависского; приготовился драпать и министр юстиции, также оказавшийся связанным с «красавчиком Сашей».)

Новый премьер был более чем краток. Прямо с порога своего кабинета, собственно не давая Жану Кьяппу даже войти, он крикнул, не пытаясь сдержать раздражения:

— Господин префект Парижа! Я знаю, что работа на таком ответственнейшем посту чудовищно измотала вас. Вы настоятельно нуждаетесь в долгом и чрезвычайно продолжительном отдыхе.