Стависский выписал чек, вручил его счастливому гарсону (там хватило бы на дюжину обедов), затем медленно натянул кожаные перчатки тончайшей выделки, процедил сквозь зубы: «Господин префект, я ужасно благодарен вам за заботу» — и двинулся к выходу. Его громадная изящная фигура впервые казалась сгорбленной.

Когда Стависский ушел, префект с облечением вздохнул и, довольный, заказал себе рюмку кальвадоса. Да, пока все шло как по маслу, но ведь все главное было-то еще впереди.

Не успел Кьяпп приняться за свой кальвадос, как у «Фукьеца» появился Анри Вуа. Префект коротко бросил ему:

— Вуа, немедленно поезжай в Шамони, но на глаза старайся пока не попадаться ему. Таись, как только можешь. И жди распоряжений, дружок ты мой, а они непременно будут и даже в самом ближайшем времени.

Вуа кивнул и тут же стремительно выбежал из кафе, так и не успев присесть. Он опрометью бросился на вокзал, а Кьяпп стал смаковать кальвадос, который если и был чем хорош, так это своей забористостью.

— Счастливо! — крикнул префект вдогонку удалявшемуся приятелю-подопечному и с наслаждением, жадно отхлебнул глоток кальвадоса.

А затем с удовлетворением прикрыл глаза и прошептал: «Все-таки он будет у меня в руках! И сам того не желая, возведет меня на самый верх».

Забегая по своему обыкновению вперед, не могу не отметить, что хитроумный префект Парижа на сей раз очень даже сильно ошибся — непоправимо. Жан Кьяпп потерпел полнейшее фиаско, и, между прочим, во многом как раз из-за Саши Стависского.

Власть этому самонадеянному корсиканцу никоим образом не светила. А вот ежели бы не «казус Стависского» — кто знает? — возможно, все могло бы сложиться совершенно иначе.

24 декабря 1933 года и последующие дни

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ СКАНДАЛ

Рождественский Париж буквально взорвал праздничный номер «Аксьон Франсэз». Шум был совершенно оглушительный. Леон Доде, редактор, находился на седьмом небе от счастья. Он отпечатал еще один тираж (дополнительный) — и тот разошелся в два дня.

Об Иисусе и Вифлеемских яслях было напрочь забыто. Весь этот знаменитый номер окрасила одна крошечная информация.

В ней сообщалось о том, что в Байонне пару дней назад арестовали директора банка «Муниципальный кредит» господина Тиссье. Он полностью признал свою вину, а именно то, что во вверенном ему банке в плане соблюдения закона не все ладно: было выпущено восемь миллионов фальшивых облигаций, то есть не подкрепленных звонкой монетой. А ведь «Муниципальный кредит» поддерживался и финансировался правительством — чуть ли не президентом республики, а премьером-то уж точно.

Но это еще далеко не все, читатели мои.

Оказывается, при аресте господин Тиссье заявил, что не рекомендует префектуре заниматься этим делом, ибо развернется такой скандал, который раздавит всех, в том числе и саму префектуру.

Директора банка «Муниципальный кредит» в префектуре не послушали, а ведь он был полностью прав.

Однако в связи с байоннским скандалом имя Стависского в прессе пока еще не всплывало. Оно стало мелькать только начиная с 29 декабря, то есть уже накануне Нового года. Приказ же об аресте «красавчика Саши» был подписан 28 декабря.

Во многих газетах перед самым началом 1934 года появилась одна крошечная заметка следующего содержания.

Не кто-нибудь, а сам министр юстиции Третьей республики, оказывается, находился на содержании афериста Александра Стависского, «самого симпатичного негодяя Парижа», того, кто фактически руководил байоннским банком «Муниципальный кредит» (Шарль Тиссье являлся подставной фигурой; он был солиден, благообразен, но мало что решал).

Известие это о министре юстиции и Алексе едва ли не свело в Париже всех с ума. В буквальном смысле слова.

Граф де ля Рокк и корсиканцы, приглашенные к нему на ужин в его парижский особняк на бульваре Рошешуар, парфюмерный фабрикант Франсуа Коти, герцог Поццо ди Борго и префект Парижа Кьяпп только об этом и говорили.

А дело было уже не когда-нибудь, а между прочим, 30 декабря 1933 года.

— Невероятно! Немыслимо! — кричал в исступлении граф де ля Рокк. — Министр юстиции республики принимает подачки от финансового жулика, от этого мерзкого еврейчика.

Префект Парижа, находившийся на содержании у Стависского так же, как и министр юстиции, в согласии кивал головой, полностью солидаризируясь в благородном возмущении с графом де ля Рокком.

А герцог Поццо ди Борго заметил (надо сказать, он оставался более или менее спокоен):

— Имейте при этом в виду, господа. Мне достоверно известно: во время обыска в кабинете министра обнаружили целый саквояж с расписками. Как выяснилось, министр получил от Стависского чеков более чем на миллион франков.

— О ужас! О кошмар! — зарычал префект Кьяпп. — Хоть бы это был министр просвещения, что ли. Все гораздо страшнее, опаснее и даже гибельнее для нас всех. Жулик содержит министра юстиции. Позор, небывалый позор для Третьей республики!

В общем, настроение присутствовало совсем не предновогоднее. Говорили все исключительно о Стависском (пожалуй, молчал один только парфюмерный король Коти). Каждый, да что-то слышал о «красавчике Саше».

Граф Жан-Франсуа де ля Рокк поведал всем присутствующим, что Стависскому на Лазурном Берегу принадлежит целая сеть магазинов, торгующих фальшивыми изумрудами.

Префект Жан Кьяпп буквально клокотал от ярости, соревнуясь в силе бешенства с де ля Рокком.

Герцог Поццо ди Борго добавил, что, по его сведениям, Алекс также владеет такого рода ювелирными лавками в Довиле и других богатых курортных местах. Рассказал он и о том, что Стависский и его люди более всего специализировались как раз на фальшивых изумрудах.

Однако ни граф де ля Рокк, ни герцог Поццо ди Борго, ни Кьяпп еще пока ничего не знали о байоннском производстве «Бижутерия Алекса», как и не подозревали, что байоннский банк «Муниципальный кредит» в свое время поддержал сам премьер-министр Третьей республики Камиль Шотан и пошел он на эту меру как раз ради Стависского.

Однако очень скоро эта корсиканская шайка узнала про эти подробности, что довело ее до полнейшего кипения. Отныне парижские корсиканцы уже не переставая кричали о «гнусной еврейской заразе» и о том, что с нею надо непременно кончать как можно быстрее.

Один только парфюмерный король Коти почему-то упорно помалкивал, но острый, предельно сосредоточенный взгляд его выражал полнейшее единодушие с остальными.

24 декабря и последующие дни

СМЕРТЬ ГЕНИЯ

Стависский прибыл в Шамони прямо накануне Рождества — 24 декабря, глубочайшей ночью.

Это райский уголок у подножия Монблана, истинная столица горных лыж. Живописные склоны гор окаймляют со всех сторон долину, в центре которой как раз и расположен Шамони.

Милый городок на границе с Швейцарией, когда туда прибыл Стависский, весь горел огнями, а крошечная ратушная площадь просто излучала свечение. На ней был устроен чудный рыночек, на котором с большим воодушевлением раскупались нелепые игрушки, местные сыры и вина.

Остановился Стависский в шале, которое было не только роскошным, но и уютным, — что-то в нем было волшебное, и Саше совсем уже не хотелось ехать отсюда в Швейцарию, а хотелось назад в Париж, без коего он уже себя не мыслил.

Девица, услужливо предоставленная ему Кьяппом и еще загодя присланная в Шамони, оказалась полнейшей очаровашкой и по совместительству лыжным инструктором. Звали ее Ольга.

Она была по происхождению русской и даже утверждала, что принадлежит к древнейшему княжескому роду. Так ли это на самом деле, уверенности нет никакой, как нет и уверенности, что эта девица вообще была.

Впрочем, в регистрационной книге гостей Шамони за декабрь 1933 года записана некая княжна Трубецкая. Не исключено, что это она, одна из «девочек» сутенера Анри Вуа.

И вот Александр и Ольга вдвоем стали выделывать такие виражи на соседних склонах, что многие туристы приходили специально полюбоваться на эту великолепную пару.