Помимо всего прочего, эффективная медицина — это власть.
Да и товар. В страдающем мире он доходнее, чем даже кожа бегемота.
Древние Египтяне были чрезвычайно больным народом.
90 % населения, включая фараонов, страдали мочеполовым шистосомозом, т. е. они мочились кровью. В ассортименте были все виды рахитов, экзем, малярия и костные патологии.
Не лучше обстояли дела и с санитарией.
Бабушка Тутанхамона, у которой сохранились волосы, сквозь эпохи донесла до нас весть о древнеегипетской завшивленности. Даже после 40-дневной натровой ванны, бальзамирования, смоления и пеленания — ее лобковый волос сияет сотнями древних гнид.
Несомненно, врачевательство как таковое существовало.
Лекаря суетились и в Верхнем, и в Нижнем царстве. Они бормотали заклинания и малевали бредовые папирусы.
Самый знаменитый из них «папирус Эберса» был обнаружен в анусе мумии древнеегипетского доктора.
Что представляет собой «папирус Эберса»?
Это двадцать метров абракадабры, закрученной в свиток. Тот, кто вставил его врачу в задницу и вместе с ним похоронил, поступил абсолютно правильно.
Во всех медицинских трактатах Египта смешно все без исключения, но особого внимания заслуживают тесты на беременность, а также представления о сердце, зрении и месячных.
Итак, египетское сердце — это главная часть пищеварительной системы. Своими толчками оно загоняет финики и пиво в кишечник. Это же сердце вырабатывает слезы. А также мочу.
У врачевателей той эпохи не было ни малейших сомнений в том, что месячные чаще бывают у мужчин, чем у женщин, а слепоту лечат поеданием глаз свиньи или промыванием кровью летучих мышей.
Прекрасен и тест на беременность. Под калазирис (платье) пациентке задвигалась дымящаяся жаровня.
Если дама была «в положении» — то весь дым, не имея ни выхода, ни прохода — оставался под юбкой.
Если не была, то проникший в ее вагину дым — мог свободно подняться до горла и выйти наружу через рот и уши.
Любое мимолетное наблюдение докажет обратное.
Но дым из ушей — становится догматом египетской медицины. И визитной карточкой ее немыслимой тупости.
Иными словами, в течение трех тысяч лет Древний Египет демонстрирует слепоту, не имеющую никакого рационального объяснения.
Препарируя миллионы трупов — он ничего не замечает, не делает никаких наблюдений и выводов. Организм человека ему не интересен.
Тело — это лишь объект культовой практики. Предмет для предъявления богам. И ничего более.
Основная забота египетских препараторов — нацепить маски шакалов и соблюсти последовательность разрезов и гимнов.
Более того.
Лысые трупорезы Египта бальзамировали не только людей. Миллионы ибисов, кошек, крокодилов, соколов, баранов, быков и павианов тоже были превращены в мумии.
Их вскрытия, соотносительно со вскрытиями людей, неизбежно образуют понимание родственности всех организмов и их общего происхождения.
Тела номархов и жриц разделывались бок о бок с павианьими и крокодильими трупами. В один и тот же натровый маринад опускалось сердце фараона и сердце верблюда.
А кишки страусов сплетались с кишками вельмож.
Это же в чистом виде уникальный практикум по сравнительной анатомии!
А она не может не зацепить. Родство организмов не может остаться незамеченным.
У парасхистов было все, чтобы положить начало подлинной биологии и сравнительной анатомии.
Но и тут Древний Египет ухитряется сохранить безразличие. Он полностью игнорирует очевидность.
Его волнует лишь последовательность заклинаний Книги Мертвых. А из бегемотов и фараонов он тупо штампует кадры для страшного суда Озириса.
12 миллиардов часов клинических наблюдений не оставляют никакого следа ни в папирусах, ни в лечебных практиках.
Это «чудо полного безразличия» наглядно доказывает, что «пытливость» и «любопытство» совершенно чужды «чистому» мозгу homo и являются позднейшим, искусственным изобретением, а не свойством полушарий.
Древнеегипетская ситуация поразительно напоминает равнодушие стайного homo к предложениям среды.
И его неспособность замечать и связывать явления.
Как видим, в Египте еще рулит корневое свойство, доставшееся от тысяч поколений предков. Его преодоление еще даже не началось.
Любопытство не зародилось.
Да, идет вялое накопление ремесленной и бытовой мелочевки. Ею медленно, век за веком, пропитывается обиход. Но! Никакой потребности знать что-либо, лежащее за пределами хорошо известного, не возникает.
Впрочем, что там Египет!
И в XXI веке люди тотально демонстрируют то же самое пещерное безразличие. И сегодня мозг homo не знает вкуса правды. И не испытывает в ней ни малейшей потребности.
Любопытство не тащит homo по цепочке фактов к первопричине явления. Оно не становится мотором мышления.
В противном случае все население планеты во всех нюансах бы разбиралось в квантовой механике, космологии, эволюционной биологии и других основах жизни. Не знать этого было бы невозможно.
Ведь если любопытство — это непобедимая потребность знать, то и закончиться оно может только там, где заканчиваются факты.
И никак не раньше. Проникновение в суть вещей и событий не может прерваться на полпути или ограничиться бреднями про богов.
Если любопытство — природное свойство, еще одна «потребность», то она должна быть так же всевластна, как голод, страх, жажда. И должно автоматически выводить каждую особь к созданию максимально полной и точной картины мира.
Ясно одно.
Если бы любопытство было свойством мозга, то оно неотвратимо приводило бы каждого человека к пониманию конструкции жизни. Даже вопреки желанию. Процесс познания было бы не остановить.
Акула не может отключить свои «ампулы Лоренцини», а светлячок — погасить свою задницу. Это глобальные свойства их нервной системы. Акула всегда и везде будет различать тончайшие электроимпульсы, а светлячок обречен светить попой, даже когда у него нет ни малейшего желания это делать.
Так и homo был бы вынужден непрерывно познавать. И знание дотла выжгло бы религию и искусство.
Смешно было бы культивировать откровенную глупость или просто сохранять ее, как милый артефакт. Знание реальной механики мира, увы, безжалостно указывает истинную цену красивых выдумок культуры и отключает к ним всякий интерес.
Следовательно — никаких Данте с его дурацкими кругами. Никаких «троиц» и Будд.
Наделенный элементарным любопытством мозг не плакал бы от сериалов и не бегал бы со спичками за г=ном Дж. Бруно.
Наличие любопытства, как врожденного свойства, радикально изменило бы всю картину цивилизации. Она вообще ничем бы не напоминала то, что существует сегодня.
Сегодняшняя — это именно то, что должно было бы создать животное, получившее возможность обеспечить свои потребности в еде, размножении, убийстве, играх и других раздражителях НС.
Но!
Мы видим, как жестко срабатывает плейстоценовый принцип, согласно которому животное готово узнать лишь то, что оно уже знает. Лишь то, что входит в привычный набор раздражителей и в орбиту сложившихся представлений.
И то не больше, чем отмерено социальной ролью.
Все остальное человеку так же безразлично, как жрецу Анубиса строение печени.
Видим и самое скверное: незнание не мешает ему жить, не делает жизнь невыносимой. Оно не ощущается не только как трагедия, но даже как дискомфорт.
Любую ложь люди благодарно едят с любых рук. И так же бездумно, как древние египтяне, довольствуются теми суррогатами, которые подсунули им религия, культура и традиции.
Да, слово «любопытство» существует. Оно прочно держится в лексиконе.
Более того, любопытство считается двигателем «развития».