- Мы сделаем всё, что сможем, - повторил Гэнда. - Мы храбрее нашего врага.

   Он был убеждён, что это так, хотя морпехи бы с ним не согласились.

   Король взглянул на него.

   - Какой смысл в храбрости, когда вам на голову падают бомбы, а вы ничего не можете сделать?

   - Ну...

   Весьма справедливый вопрос. Ответа Гэнда не знал. Не знали его, наверняка, и вышестоящие офицеры.

Лес Диллон уже выяснил, что многие япошки держали в руках "Спрингфилды", а не "Арисаки". Это разумно. После капитуляции, от армии здесь должен остаться миллион винтовок, а боеприпасов хватит, чтобы расстреливать их миллион лет. Время от времени, трудно было воспринимать на слух, кто по кому стрелял.

   Сейчас было вдвойне опаснее, потому что войска, что стояли перед его взводом, не были японскими. По-английски они говорили так же сносно, как и половина морпехов, да и одеты они были в светлую, похожую на американскую форму, а не в более тёмную, японскую.

   Заметил это не он один.

   - Вы кто, парни? - сквозь ружейные выстрелы выкрикнул какой-то морпех.

   Ответ не заставил себя ждать:

   - Гавайская королевская армия! Пошёл на хуй с моей земли, хоули ебаный!

   За выкриком последовала длинная пулемётная очередь.

   Гавайская королевская армия? От удивления Лес аж моргнул. Он слышал, что япошки посадили на трон марионеточного короля. Он и представить не мог, чтобы кто-то, помимо япошек, воспринимал этого короля всерьёз. Не высовываясь, он крикнул:

   - А почему вы не на нашей стороне?

   Ответом ему была ещё одна длинная очередь. Диллону хватило ума не высовываться - трассеры летели прямо над окопом. Кто бы ни сидел за тем пулемётом, обращаться с ним он умел.

   - Япония никогда не отнимала нашу землю! Япония никогда не отнимала нашу родину! - выкрикнул другой гаваец. - А, вот, США всё отняли!

   "Ага, только было это, чёрте знает, когда". Вслух Лес этого так и не сказал. Это для него всё случилось давным-давно. Для крикливого мудака на той стороне, всё произошло едва ли не позавчера. Именно поэтому с южанами, включая капитана Брэдфорда, совершенно невозможно обсуждать Гражданскую войну. Для них та война вообще не была Гражданской. Это была война Между Двумя Странами... либо, если они крепко подопьют, Войной Против Сраных Янки. Как её ни называй, случилась она гораздо раньше, чем Гавайи присоединились, или были присоединены, к США.

   Он попробовал зайти с другой стороны:

   - А сейчас-то зачем воюете? Вам не победить, вас тут всех перебьют.

   Сержант прекрасно знал, что япошки не сдаются. Он так часто становился свидетелем, как те продолжали драться насмерть даже в совершенно безнадёжной ситуации, что любые сомнения отпали напрочь. Может, гавайцы другие. Если получится их обдурить и не подставляться самому под очередную пулю, он будет только рад.

   В этот раз ему никто не ответил. Только ещё одна очередь из пулемёта. Что бы там ни думали бойцы по ту сторону, сдаваться они точно не собирались. Рано или поздно он выяснит, чего стоят эти козлы в хаки.

   Вышло так, что случилось это рано. Вскоре после наступления ночи, вестовой сообщил, что утром, через полтора часа после рассвета, морпехи пойдут в атаку. Лес едва его не пристрелил, когда парень начал заикаться, называя пароль. Услышав новость, он даже пожалел, что не пристрелил.

   Сержант лежал в окопе, стараясь урвать хоть немного сна. Получалось плохо. По всем позициям тут и там раздавались выстрелы. То ли гавайцы догадались, что что-то намечается, то ли, просто, демонстрировали боевой дух. Лес был бы рад поверить им на слово.

   Артобстрел начался сразу же, как солнце слегка осветило серое утреннее небо. На позиции противника обрушился дождь из 105мм снарядов. К общей канонаде присоединились миномёты. В прошлую войну Диллон повидал немало артобстрелов, но этот мог превратить любого человека в воющий кусок мяса. Гавайская королевская армия с артиллерией прежде не сталкивалась. Лес подумал, каково им сейчас.

   Под прикрытием артиллерии, на позиции выкатились несколько "Шерманов". Лес был рад появлению этих огромных уродливых металлических чудищ. Они устранят уцелевшие после артобстрела огневые точки. И примут огонь противника на себя. Пехотинцы постоянно стреляют из винтовок по танкам. Зачем они это делают, Лес не понимал. Ни винтовочный, ни пулемётный патроны не пробьют стальную броню. Но они всё равно стреляли. Если гавайцы начнут стрелять по "Шерманам", по нему они будут стрелять не так активно.

   И ему это нравилось. О, да. Очень нравилось.

   Когда орудия стихли, в животе у сержанта всё сжалось. Что будет дальше, он прекрасно знал. Капитан Брэдфорд крикнул:

   - Вперёд, мужики! Из окопов! За мной!

   Лес выругался, выбрался из своего окопа и побежал вперёд. Он пригнулся. Начал петлять. Он прекрасно понимал, что, если в него полетит пуля с его именем, все эти манёвры окажутся без толку. Немецкий пулеметчик в 1918 прекрасно ему это объяснил, а на бедре, в память об этом уроке, навсегда остался шрам.

   Мимо свистели пули. Гавайцы не погибли, и не впали в ступор. "Хуёво", - подумал сержант. Когда слышишь свист, значит, пуля прошла очень близко. Каждый раз, когда он слышал его, он автоматически пригибался. Сам Диллон этого стыдился, пока не заметил, что все остальные поступали точно так же.

   Он и раньше дрался в окопах, и в 1918, и здесь. На войне это самое худшее. Немцы были очень сильны. Япошки ещё хуже, потому что они не сдавались до самого конца, пока сами не дохли, или не убивали врага. Так, что, сержанту было, с чем сравнить. Пятнадцать или двадцать минут, которые ушли на то, чтобы добить последнего солдата гавайской королевской армии, стали самыми худшими в его жизни. Хуже даже, чем, когда отец Синди Лу Кэллахан застукал их в одной постели и побежал за дробовиком, что стало одной из причин, почему Лес Диллон записался в Корпус морской пехоты.

   Гавайцы тоже не сдавались. И не отступали. Они стояли на месте и погибали. Они продолжали отбиваться от морпехов, крича, ругаясь и забрасывая их гранатами. Как и любой человек, побывавший в бою, Лес предпочитал стрелять, а не колоть штыком. В этих окопах его штык вкусил крови. Как и нож-кабар. И приклад винтовки. Одного гада он забил голыми руками, сплетясь с ним в диком животном танце рук и ног. Если бы он вовремя не прижал подбородок к груди, противник, несомненно, свернул бы ему шею.

   Лишь потом, когда кровавое безумие рукопашной стихло, сержант задумался, почему же гавайцы решили продать свою жизнь подороже. Решили, что американцы перевешают их, как предателей и им больше нечего терять? Или, в самом деле, ненавидели американцев? Или просто поддались общему безумию, наравне с противником? Пленных не спросишь. Не было никаких пленных. Как и гвардейцы Наполеона, как и япошки, что выдали им оружие, солдаты гавайской королевской армии погибли, но не сдались.

   Когда был убит последний, Лес Диллон присел на дне грязного окопа и закурил. Он только что перевязал ногу одного бойца. Он надеялся, что парень не останется хромым. Оставалось только надеяться, он ведь, не санитар. Рядом, метрах в трёх, стоял ещё один морпех. В углу рта у него тоже торчала сигарета.

   - Пиздец, - сказал он, затем ещё раз: - Пиздец.

   Лес кивнул.

   - Ага. Господи.

   Слова значили примерно одно и то же. Если бы он заговорил первым, то выразился примерно так же, как этот молодой боец.

   Сержант огляделся. Эти разбитые окопы были так себе, они не стоили ни единой немецкой траншеи, вырытой во время Войны, Которая Покончит Со Всеми Войнами. Сколько народу погибло, защищая их? На этот вопрос ответ известен отлично: слишком много, блин. Диллон выбросил окурок и закурил новую сигарету.

   С правой стороны прибежал вестовой.