- Ну, и чего сидим, в жопе ковыряем? Встаём, и вперед. Я сам видел, они собираются наступать.

   Ответом ему была невнятная ругань.

   - Дай выдохнуть, хоть, а? - сказал Лес. - Мы тут чуть головы не лишились. Гавайцы, вообще, нихуя сдаваться не хотели.

   - Пиздоболы. Так и знал, что вы все - пиздоболы и уклонисты.

   - Уклонисты, бля, - сказал Лес.

   Даже после такого тяжелого боя, свои оказывались хуже тех тварей, что пытались тебя убить.

   - Ты чё несёшь?

   - Гавайцы, - хмыкнул вестовой. - Меня гавайцами не наебёшь, уж я-то знаю. Перед нами тоже стояли гавайцы, разодетые, как наша армия до того, как вся эта херня завертелась. Они выстрелили пару-тройку раз, и вышли с поднятыми руками. Мы целую роту в плен взяли.

   Парень говорил серьёзно. Лес это понимал. Он и остальные морпехи, прошедшие через ад, тупо смотрели на сердитого вестового.

   - Пиздец, - повторил сержант сказанное несколько минут назад молодым бойцом. Он оглядел своих.

   - Идём, - сказал он. - Пора возвращаться на войну, бля.

   Оглядываясь назад, ефрейтор Ясуо Фурусава так и не понял, как выжил. Почти весь его полк погиб на северном побережье Оаху. Они сделали всё, чтобы сбросить американцев обратно в море. Они сделали всё, но у них ничего не получилось.

   Фурусаве, в числе немногих, удалось выжить в первый день боев. Он не погиб ни под обстрелом с моря, ни в результате авианалётов, ни от снарядов вражеских орудий, ни от пуль. Ко второму дню отдавать приказы стало некому. С одной стороны, не нашлось никого, кто бы запретил ему приказывать самому. С другой стороны, Фурусава был не совсем обычным солдатом. Большинство его сослуживцев в полку, включая сержантов, попали в армию из деревень. Многим приходилось учиться спать на кровати, которая стояла на ножках, а не лежала на полу. Они впитывали разговоры о долге умереть за родную страну вместе с боевой подготовкой, пока ход их мыслей не становился автоматическим, подобно заряжанию "Арисаки".

   Не то, чтобы Фурусава не желал погибнуть за родину. Как и любой разумный солдат, он понимал, что это может случиться, что это весьма вероятно, а, порой, необходимо. Но он не собирался погибать без необходимости, как большинство его товарищей. Он, ведь, сын аптекаря, поэтому более образован, чем прочие призывники. К тому же отец научил его мыслить самостоятельно, не как большинство японцев.

   "Думать нужно всегда. Верное ли это лекарство? Верна ли дозировка? Поможет ли оно больному? Никогда ничего не упускай. Всегда проверяй, всегда спрашивай. Всегда". Фурусава сбился со счёта, сколько раз отец повторял ему эту фразу. Он во многом оставался типичным японским отцом, поэтому советы частенько сопровождались ударами в ухо, дабы лучше усваивалось. Примитивный и жестокий метод. В армии его тоже применяли. И, как большинство примитивных и жестоких методов, он действовал.

   Будучи неопытным молодым человеком, Фурусава принялся задавать вопросы, когда оказался в армии. На службе, где с ним обращались намного более жестоко, чем когда-либо поступал отец, его быстро избавили этой привычки. По крайней мере, вслух он больше ни о чём не спрашивал. Но привычка думать осталась. Частенько, сталкиваясь с вещами, не имеющими никакого логического объяснения, он улыбался. Даже улыбаться было опасно. Фурусава был убежден, что больше всех получал оплеух и ударов, потому что не вёл себя, как патриот. Разумеется, он не знал ни одного солдата, кто не считал, будто, именно он получал больше всех, но откуда знать наверняка?

   После высадки американцев он сражался отчаянно. Но он видел, как другие солдаты бежали прямо по открытой местности, лишь бы поскорее сблизиться с противником. Винтовки, пулемёты, миномёты и артиллерия рвали их на кровавые куски ещё до того, как они успевали что-то сделать. Если бы какой-нибудь сержант или лейтенант сказал ему лично: "Ты! Фурусава! Вперёд!", он, по идее, должен подчиниться. Только, командиров не осталось. Поэтому он решал сам. Поэтому он всё ещё жив и сражается, пока над распухшими вонючими трупами его однополчан кружили мухи.

   Неизвестно, когда и он сам превратится в вонючий распухший труп. Он забрался в воронку от снаряда неподалёку от развалин казарм Скофилда. Бывшая база армии США оказалась разгромлена дважды. Сначала японцами, когда её удерживали американцы, а потом, наоборот, когда янки пытались выбить оттуда японцев.

   Некоторые бойцы рядом с ним оказались такими же отставшими и брошенными, как и он сам. Другие служили в роте, командир которой не гнушался набирать пополнение, откуда только возможно. Один капрал горько произнес:

   - Твари вонючие!

   - Кто именно? - поинтересовался Фурусава.

   Боец мог говорить как о противнике, так и о собственном командовании.

   - Янки, - пояснил капрал. - Когда ветер дует в нашу сторону, он несёт дым от их сигарет. Ты, вот, когда последний раз курил?

   В его голосе звучала неподдельная тоска.

   - Прошу прощения, но я не курю, - ответил Фурусава.

   - А, - неопределенно выдал капрал.

   Этот звук мог означать: "Почему я оказался среди таких дебилов?". Щёки Фурусавы покраснели. Капрал продолжал:

   - Ты же в курсе, что из Японии курева почти не присылают. Я его неделями не видел. У американцев хороший табак, лучше нашего. Я готов прокрасться к ним и перерезать кому-нибудь глотку лишь ради пачки сигарет.

   Говорил он серьёзно, как на похоронах.

   - Разве сигареты стоят того, чтобы рисковать ради них жизнью? - спросил Фурусава.

   - Почему нет? Всё равно, меня скоро убьют, - сказал капрал. - Курево, бухло или пиздятинка - надо веселиться, пока ещё могу.

   Для Фурусавы в сказанном капралом было больше смысла, чем для большинства его соотечественников.

   - А ты не думаешь, что мы можем победить? - спросил он.

   - Победим, проиграем - не похер ли? Нас всё равно, поимеют.

   В этом тоже был смысл, хоть ефрейтор и не хотел бы его видеть. Японская армия делала всё, чтобы он сражался до самого конца, что бы там ни плескалось у него в голове. Свои мысли он наружу не выносил. Но даже вспоминать пропагандистские лозунги, означало, что он оказался более внушаем, чем сам считал. Чего стоили эти лозунги на настоящем поле боя, перед зловонием смерти и дерьма?

   Они могли послать сотни и тысячи молодых японцев под стволы вражеских орудий. Уже много молодых парней стали частью этого зловония. Что может быть ценнее человеческой жизни? Говорят, что страна, Император. И большинство молодых парней верило этим словам.

   Фурусава прекрасно понимал, к чему приведут его вопросы: к пуле в ухо или в шею, если только какой-нибудь офицер не решит устроить показательную порку для сомневающихся. В таком случае, смерть его будет медленнее и болезненнее, чем обычно.

   Он достал банку консервов, которую подобрал с убитого американца. Чаще всего, вражеская еда была отвратительна на вкус, но сейчас ему повезло - попалось солёное мясо. Дома он себе такого позволить не мог, но это не означало, что он не мог позволить ег здесь. Ефрейтор быстро проглотил всё содержимое банки. Доев, он вспомнил о штуке под названием "Спам", которую они нашли, когда завоёвывали Гавайи. Фурусава ностальгически вздохнул. Вот те консервы были действительно вкусными.

   Минут через пять, американцы снова принялись обстреливать японские позиции. Фурусава упал в окоп рядом с выброшенной банкой. Неужели ками решили точно так же выбросить его самого? Банке плевать на то, что её выбросили.

   Рядом с ним сидел, скрючившись, тот самый капрал, что хотел курить.

   - Сраные гавайцы. Это из-за них мы попали в это месиво.

   О японцах он ничего не сказал. Проблемы японцев - не вина гавайцев. Но, в данный момент, в проблемах конкретного японского подразделения виноваты именно они. Фурусава решил заступиться за бойцов гавайской королевской армии: