Будучи отцом, чьи сыновья не разделяли его взгляды (а у кого было иначе?), он никогда не упускал возможность указать молодым на их ошибки.

   - Эти острова останутся в Великой восточноазиатской сфере сопроцветания* - сказал он. - Вы сами видели, что стало с американцами, когда они попробовали вернуть их обратно. У них ничего не вышло.

   - Они снова попробуют, - сказал Кензо. - Можешь поставить на это последний доллар.

   - Я лучше поставлю настоящие деньги - йену, - ответил на это отец.

   Кензо хотел было ответить, как Хироси быстро заговорил с ним по-английски. Младший брат резко ответил на том же языке. Хироси ещё что-то произнес. Сыновья продолжали говорить по-английски, как и всегда, когда не желали, чтобы отец их понял. Наконец, Хироси заговорил по-японски:

   - Отец, давай больше не будем говорить о политике? Нам отсюда никуда друг от друга не деться, а нам надо ловить рыбу.

   Хиро, нехотя, кивнул.

   - Хорошо. Не будем, - сказал он.

   Хироси обратился к нему достаточно вежливо, поэтому он не мог позволить себе грубость.

   - В первую очередь - рыба, - произнес он очевидную вещь.

   Сыновья облегченно кивнули. Произнесенные Хиро слова были не просто очевидны, они были правдой. Когда с американского материка прекратились поставки, на Оаху начался голод. Если бы не рыбацкие лодки из залива Кевало, этот голод был бы ещё жёстче.

   Рыбу ловили не только на сампанах. "Осима-мару" прошла мимо сёрферной доски с парусом, на которой стоял светловолосый загорелый хоули. Он помахал сампану и поплыл дальше. Сыновья Хиро помахали в ответ.

   - Выглядит по-дурацки, - заметил Хиро.

   Он бы не совсем искренен. Парусная доска не выглядела дурацкой, скорее, забавной.

   - Кажется, этот тот самый хоули, которого мы видели в мастерской Эйдзо Дои, - сказал Кензо. - Готов спорить, Дои поставил парус и на его доску, и на нашу лодку.

   - Возможно.

   Если этот белый ходил к японскому мастеру, Хиро был склонен отнестись к нему немного лучше. До войны многие хоули на Оаху притворялись, будто японцев вообще не существует... и делали всё, чтобы те не высовывались, ни в чём не составляли им конкуренцию. Теперь же всё изменилось.

   - У нас сегодня отличный попутный ветер, - заметил Хироси.

   - Хаи, - согласился Хиро.

   Ходить на "Осима-мару" под парусом ему нравилось гораздо больше, чем с двигателем. Стояла блаженная тишина, нарушаемая лишь гулом ветра, да ударами волн по корпусу. Больше никакого урчания дизеля. Никакой вибрации под ногами, лишь равномерная качка. И никакой вони от выхлопа - по ней Хиро точно не скучал.

   Недостаток у паруса был ровно один: с мотором лодка шла быстрее.

   - Мы дня три будем искать нормальное рыбное место, - сказал Кензо.

   Хиро лишь раздраженно вздохнул. Не потому, что младший сын был неправ, как раз, наоборот.

   - Дело не только в том, что мы идём медленно, - добавил Хироси. - Мне кажется, проблема в том, что рядом с Оаху стало меньше рыбы.

   Хиро снова вздохнул. Видимо, он тоже прав. С тех пор, как Гавайи сменили хозяина, в море стало больше рыбаков. Без поставок из Америки люди готовы есть всё подряд, в том числе и то, что можно выловить в море. До войны Хиро и сыновья выбрасывали всякую рыбью мелочь обратно в воду. Теперь мелочи не осталось.

   Из воды выскочило несколько летучих рыб. Они пролетели над водной гладью и нырнули обратно. Так они поступали, когда спасались от какого-то крупного хищника. Крупные рыбы, такие как тунец, скумбрия, барракуды и даже акулы и были целью Хиро. Кензо закинул удочку. Останавливать лодку Хиро не стал. Они отошли ещё недостаточно далеко, чтобы добраться до рыбных мест. Но, раз уж его сын решил попробовать выудить пару рыбёшек, то почему нет?

   И у Кензо получилось. Удочка задергалась. Он вытащил рыбу.

   - Ахи! - радостно произнес он, и затем добавил по-английски: - Тунец!

   На солнце блеснуло лезвие разделочного ножа. Потроха Кензо выбросил в воду, затем снова вытащил нож. Им он отрезал от рыбы по кусочку и протянул их Хироси и Хиро. Следом отрезал ещё один кусок для себя. Мясо рыбы оказалось таким же сытным, как говядина.

   - Сырая рыба - не американская еда, - мягко поддел сыновей Хиро.

   - Всё равно, вкусно, - ответил Хироси.

   Кензо кивнул. Хиро не мог дразнить их слишком рьяно. Даже если сыновья предпочитали гамбургеры и картошку фри, сасими они тоже ели. Кензо сказал:

   - Гораздо лучше, чем то, что мы едим на берегу.

   Эти слова могли претендовать на фразу года. Риса и зелени постоянно не хватало... С этим Хиро даже не спорил. Кензо продолжал:

   - А самый вкусный сасими - это свежий. Свежее этого сасими быть не может.

   - Те, кто не рыбачат, понятия не имеют, какова свежая рыба на вкус, - сказал Хироси. - Отрежь мне ещё, пожалуйста.

   - И мне, - сказал Хиро.

   Кензо отрезал по куску брату и отцу. Себя он тоже не обделил. Очень быстро, от тунца ничего не осталось. На лицах всех троих Такахаси появилась улыбка. Хиро был согласен со старшим сыном. Хироси попал в самую точку. Те, кто никогда не ходил в море, не знают, какой прекрасной может быть рыба.

   Впереди появился пляж Ваикики. Оскар ван дер Кёрк решил покрасоваться. У его ног валялась сумка, полная рыбы. Он крепко её затянул и привязал к колышку, что установил на доске. Этот колышек он установил недавно, хотя раздумывал поставить его уже давно. Нынче немногие сёрферы установил на доски паруса. Впрочем, первым был именно Оскар. Он не завидовал тем, кто украл у него идею, даже если те крали у него еду. Война и голод установили собственные, более жёсткие и безжалостные правила.

   Оскар вообще никому и никогда не завидовал. Это был крупный добродушный мужчина, под тридцать лет. Солнце и океан превратили цвет его волос в нечто среднее между соломой и снегом. Тело же, наоборот, загорело до тёмно-коричневого окраса, из-за чего, многие люди принимали его за гавайца, несмотря на светлые волосы.

   До него доносился звук волн, набегающих на берег. Вскоре эти волны поднимут доску и его заодно. Затем они опустят его вниз, и если Оскар не будет внимателен, то грохнется в воду. Однако он был крайне внимателен, да и опыта ему было не занимать. На хлеб Оскар зарабатывал обучением сёрфингу. По крайней мере, до появления японцев и некоторое время после.

   Он оседлал высокую - с человеческий рост - волну, которая понесла его к берегу. Оскар стоял на доске, подобно гавайскому богу. Одной рукой он держался за мачту, а другую отставил в сторону для равновесия. Когда он скользнул по гребню, скорость увеличилась. Солёный ветер в лицо, качка волн под ногами... ничего подобного по ощущениям в мире не существовало. Даже не близко.

   Оскар прекрасно знал и о других ощущениях. Он давал уроки сёрфинга белым женщинам с материка. Те приезжали сюда, дабы залечить сердечные раны, либо завести кратковременную интрижку и уехать обратно. Внешний вид Оскара, его сила, обходительное отношение позволяли обучать не только сёрфингу.

   Доска достигла берега. Волна отлично сыграла свою роль. Днище доски заскребло по песку. Несколько рыбаков захлопали в ладоши. Один швырнул Оскару блестящую серебряную монету, словно рыбку дрессированному тюленю. Оскар вытащил монету из песка. 50 центов. Реальные деньги.

   - Спасибо, браток, - сказал он, открывая небольшой кармана на плавательных шортах.

   Затем Оскар опустил мачту и рею, и смотал небольшой парус. Помимо рыбаков за ним наблюдала пара японских офицеров. Оскар беззвучно выругался. Если бы он знал, что за ним наблюдают их холодные глаза, то не стал бы устраивать представление. Он казался сам себе кроликом, скачущим на лугу, когда в небе кружат ястребы.

   Один офицер швырнул монету номиналом в одну йену. Размером она была примерно с четвертак, да и стоимость у неё была примерно такая же. Подняв монету, Оскар вспомнил, что японцам необходимо кланяться. Офицер поклонился в ответ, причём сделал это намного изящнее, чем Оскар.