Мальчуган согласился.

– Вот только поесть что-нибудь достать надо. Разводи-ка костер, а я схожу на охоту.

И я направился к знакомым скалам, для пущей важности на ходу перезаряжая трехстволку.

Юрка насторожился и, как мне показалось, проводил меня странным взглядом. В его глазах светились не то надежда, не то сомнение, а быть может, просто ирония. И этому нельзя удивляться. Посудите сами – ведь более часа мы шли по тайге, рассчитывая добыть хотя бы рябчика, но так и не сделали ни единого выстрела. Во что стрелять, если, как будто назло, не встречается никакой дичи? А тут – разводи костер, сейчас принесу дичину, готовить будем. «Держи карман шире!» – вероятно, рассуждал про себя проголодавшийся Юрка.

– Что же ты стоишь, зря время теряешь? – крикнул я ему издалека, скрываясь за деревьями.

Вот и моя кладовая. Снег в трещине запылился и осел значительно ниже. Ножом я раскапываю хранилище и извлекаю наружу большой кусок козлятины. Потом несколько раз стреляю из ружья. Ведь мне необходимо выстрелить, чтобы не сразу объяснить Юрке, откуда я беру мясо. Наконец гремит выстрел, и тогда неторопливой походкой я направляюсь к нашему лагерю. Меня встречает Юрка. «Ну где твоя дичь, что убил?» – без слов вопрошают его глаза, вся фигура.

Но язык не повинуется мальчугану, глаза и рот его широко раскрыты,– в моих руках он замечает не убитую птицу, не зверя, а, как и в прошлый раз, большой кусок мяса.

Читатель видит, что мне, наконец, удалось освободиться от всякой зависимости. С ружьем за плечами и с походной кухней я одновременно сумел избавиться и от слишком заботливых, и от скупых хозяек. Разве это не достижение? Когда же я захватывал с собой маленький полог, я имел возможность никуда не спешить и ночевать там, где заставала меня темнота. Конечно, это большое благо для охотника и натуралиста. Пусть же молодые охотники используют мой опыт и попробуют пожить среди природы не как в чужой среде, где «ночной порой и дикий зверь, и лютый человек, и леший бродит», а как в родной, привычной обстановке, как дома.

А теперь представьте себе следующую картину. Вечереет. Солнце медленно склоняется к горизонту и тонет где-то за кудрявыми вершинами широколиственной горной тайги. Наступают ранние сумерки. Но спешить некуда. Я развожу костер и готовлю незатейливый ужин. Пока на медленном огоньке, шипя и брызгая, жарятся сочные куски дичи и румянится пропитанный жиром ломоть черного хлеба, я подготавливаюсь к ночевке. Выбрав удобное место, я выжигаю лесную подстилку, расчищаю площадку, и, установив над ней маленький полог, размещаю пожитки. За делом время идет незаметно.

Сумерки сменяются темнотой, когда я кончаю ужин и, затоптав огонек, забираюсь под крышу палатки. В ней уютно, как дома. Но не хочется спать. С открытыми глазами долго лежу я и вслушиваюсь в ночные звуки.

«Вак-вак-вак-вак»,– без конца выкрикивает на окраине тайги большой козодой; рявкая, перекликаются между собой косули – сначала совсем близко, потом за соседними сопками. Мощные голоса разносятся по всему лесу и вдали повторяются эхом. А с обширных болот речной долины поднимается несмолкаемый гомон от кваканья бесчисленных лягушек. Вот где-то в стороне с грохотом падает отжившее свой долгий век дерево. Глухой удар, как тяжелый вздох великана, разносится по спящей тайге. «Оххх…» – еще несколько мгновений дрожит воздух. Потом все стихает. Только в болоте продолжают квакать лягушки да «вак-вак-вак» выкрикивает козодой.

Закрывшись курткой, я начинаю дремать. Мысли, звуки мешаются. Мне кажется, что я смотрю вдаль, а мимо медленно проходят картины уссурийской тайги, какие-то неясные образы. Хорошо засыпать после целого дня ходьбы и движения на свежем воздухе! Вдруг я вздрагиваю и открываю глаза.

Вероятно, неизвестный лесной обитатель случайно забрел слишком близко к моей палатке. Почуяв человека, он шарахнулся в сторону и сломя голову кинулся в чащу. Оттуда доносится тяжелый топот и резкий треск сломанной ветки. Потом шум удаляется, слабеет, и вновь тишина. Только далеко, то несколько усиливаясь, то стихая, квакают в болоте лягушки да кричит азиатская совка. «Ке-вю, ке-вю»,– один за другим плывут над сонным лесом мелодичные звуки.

«Почему в безветренную погоду упало старое дерево?» – с этим вопросом я засыпаю.