Краем уха прислушался, потом удивленно вскинул брови и тут же вернул их на место, пока никто не заметил.

—… с трудом отогреваем, почти кипятим его в чане. И трясется весь, как лихорадочный, все боюсь, что зубы выскочат, так стучит ими… — говорила старуха, комкая в руках подол рубахи, свисавший поверх юбки. — Долго, очень долго. Первый раз как увидала, так думала, что помер — холоднее льда был…

— Почему только сейчас об этом говоришь? — от резких нот в голосе Сулены старуха склонилась еще ниже, почти упала на колени.

— Так… Вы же сказали не беспокоить… А он отошел вроде…

— А если бы не отошел? — Сулена сорвалась на крик. Потерять лекаря из-за глупой старухи, которая не удосужилась доложить о его состоянии. Карин понял, что пора вмешиваться, и, наклонившись вперед еще сильнее, свалился с кресла на Волота, который от неожиданности тявкнул.

— Что ж ты так воняешь? — простонал себе под нос, уткнувшись носом в густой мех и чуть не задохнувшись от едкого духа, повернул голову вбок, закатил глаза и весь обмяк. Не считая запаха, лежать на огромной печке было очень даже приятно. А лежать и знать, что пес исходит бешенством, было вдвойне приятнее.

Старуха тут же бросилась к лекарю, ощупывая лицо, потом повернулась к хозяйке и воскликнула дрожащими губами:

— Потеплел, госпожа!

— Присмотри за ним, — велела госпожа. Волот заскулил, а Карин воткнул ему локоть под ребра.

— Лежать, псина, — шепнул так, что никто кроме оборотня, не услышал.

— Дом этот стоит столько, сколько и город, — охотно рассказывал хозяин постоялого двора Белу, который все подливал ему пива из кувшина. Раскинул руки в стороны. — И отец мой, и его отец, и его — все они его видали. Говорят, что с него город и начался. Сначала камни были навалены, из них же и строили, а вокруг слуги начали селиться. А потом и купцы, как же без них? Там и дороги появились хорошие, и люди стали мимо проезжать чаще. Вот и трактиров понастроили…

— Если камни были на земле, может, и в земле они есть? — позже, собравшись с новыми знакомыми в одной из комнат, Сивер заинтересовался именно этой частью рассказа.

— Может, и есть, — глухо сказал Бел. Повернулся к парню, сидевшему на кровати. — Она точно ничего не сказала, куда может пойти?

Солн, хранивший молчание, только качнул головой. Не заметил он, как ушла Тайя и куда. И в комнате ее не было, и хозяин только развел руками на вопрос об их спутнице. Купец безотчетно дергал себя за бороду и покусывал губу, глядя на двор из окна, на подмерзающую к ночи грязищу. Бросал быстрые взгляды на сына и уже подумывал увезти его обратно в село из города, в котором все куда-то исчезают, как в прорве.

— Она сама ушла, — ровно проговорил Сивер и Бел сузил яростно блеснувшие глаза.

— Не начинайте сначала пустой разговор! Лучше подумайте, как нам попасть в этот бесовской дом, о котором никто ничего не знает кроме того, что он стоит там вечность.

— Если он стоит на камне, то есть способ, — медленно ответил Сивер, перевел глаза на острую крышу, видневшуюся даже отсюда, почти с окраины Нимовска. Если у него получиться договориться со скалой и она откроет ему путь домой, то, минуя любую стражу и долгие извилистые дороги, с Карином и Данко он быстро вернется под защиту Северных гор. — Почему глава города и его дочка живут отдельно? Она безмужняя, разве так принято?

— Кто их разберет, этих городских, что у них принято, а что нет? — купец тоже хотел бы жить отдельно от такого ребенка. — Мне более интересно, почему об этой дочке никто ничего не хочет говорить? Стоит только упомянуть ее имя, так у всех куча дел появляется и разбегаются как жуки…

— Какой способ? — перебил Гостяту Бел, занятый лишь тем, как пробраться в жилище Сулены и осмотреться получше. Подозревал, что Тайя туда и направилась, наслушавшись рассказов о том, как чужачка вешалась на жениха ее. В слова высокого человека о том, что и не из людей она вовсе, не верил ни капли, думая, что у того не все в порядке с головой после длительных поисков сына. Столько жила она в его избе — уж что-то неладное да заметил бы.

— Ложитесь спать, поздно уже, — Сивер поднялся. На вопрос в глазах знакомых мотнул головой. — Сейчас ничего не скажу, чтобы зря не обнадеживать. Утром станет уже ясно, пройдем или другой способ искать надо.

Он накинул свой плащ и, оставив сельчан, тихо спустился по лестнице вниз, ступая так осторожно, что не скрипнула ни одна ступенька. Хозяин корчмы даже не поднял головы со стола, на котором задремал. И подавальщицы, убиравшие после гостей, не повернулись на звук открывшейся и тут же закрывшейся входной двери.

Сивер зашагал к невысокой каменной стене, частично разобранной: местные явно подбирали камешки для хозяйства. Увидев ее, окружающую колодец, в первый раз, подумал, что ее возвел человек, но в свете рассказа хозяина корчмы камни могли быть продолжением скалы, разрушенной сверху, но сохранившей себя под землей. Вот с ней-то и хотел договориться горец, она могла проходить под всем городом. И под двухэтажным домом.

В округе не было ни души, когда Сивер остановился у колодца. Безлунная ночь скрадывала любую тень и стояла такая неподвижная тишина, словно город застыл в первых заморозках. Даже собаки не выли.

Приложив обе руки к острым граням камня, человек замер, чтобы не упустить даже малейший отклик.

— Что, совсем плохо? — без конца повторяла старуха, накрывая Карина мехом. Тот пошевелился, потом приоткрыл один глаз и увидел знакомый грубый потолок. Он уже лежал в выделенной ему комнате в пристройке, на стенах зажжен был один из двух светильников. В печи горел огонь, согревая воздух, и пахло чем-то очень вкусным, отчего в животе сразу заурчало. Айка чуть выдохнула, увидев, что лекарь проснулся. — Ну и напугал же ты меня! — высказала как неразумному ребенку. — Кровищи напустил, еще и сомлел как девка. Думала, Волот меня там же и прибьет… Отмываться ушел, рычал как помешанный.

Пса было не жалко, да и помыться ему не мешало. Карин потер лоб.

— Не сердись, тетка, сам не думал, что так обернется. Я должен благодарить тебя за помощь.

Старуха промолчала, только подкинула дров в печь, вытерла руки об юбку, потом принесла миску с ложкой.

— Поесть надо, голодный ведь. Что ты с ней сделал, что хозяйка как девочка стала? Прыгает, бегает и сияет вся.

— Кое-что, — уклончиво ответил Карин, не желая даже думать об этом. Но Айка догадывалась и сама, чем именно лечит парень.

— Чистый сердцем и чуждый к земным грехам рядом с самим грехом — долго ты не протянешь, — хмуро предрекла она. Карин чуть приподнял бровь — чистый сердцем? Это он-то? Может, и был раньше, пока по скалам прыгал с друзьями. Но сейчас в нем поселились и злость, и ненависть, и греховные мысли. Его сердце не станет прежним. Да и не хотел он этого.

Старуха Айка подала ему миску с кашей и Карин выбрался из-под меха, облокотился о стену, поежился от сырого холода камня. И тут подумал об отце. На миг заколебался, а потом быстро прижал руку к стене и закрыл глаза; слушал, просил, умолял.

Айка с опаской смотрела на неведомое ей колдовство, ожидая сама не зная чего. Но холодный камень молчал: каждому дан был свой дар. Под взглядом старухи Карин отнял руку и спрятал ее под шкуру, подавив вспышку отчаяния пополам с досадой.

— Это ты что сейчас делал? — она подозрительно осмотрела стену у кровати.

— Дурака валял, — Карин открыл глаза. — Тетка Айка, девушку привезли сюда недавно. Тонкая, маленькая, волос до колен темный и глаза в пол-лица. Не знаешь ли, где она?

— Мавку, что ли? — тут же отозвалась Айка. — В доме она. Хозяйка сказала из комнаты не выпускать, так и сидит там.

— Откуда знаешь, что мавка? — вскинулся Карин и сердце застучало так быстро, что дыхание перехватило. Он скомкал в кулаках мех, с трудом сдерживаясь, чтобы не броситься обратно в дом.

— Так кожа на спине просвечивает вся, как пленка масляная, кажется, тронь — и расползется. И холодная. Я ей еду носила — не ест и не пьет. Только в стену таращится. Странная она, как помешанная…