—… в радиокружок при Дворце Пионеров, — бубнит Артём, оттирая тряпкой школьную доску от потёков краски и штукатурки, — там знаешь, как здорово⁈

— Откуда бы? — хмыкнув, ответил за меня Валерий, нюхая зачем-то тряпку, смоченную в растворителе, и корча брезгливую гримасу.

— А… точно! — смеётся крепыш, — Совсем забыл! А у тебя что в посёлке было?

— Ну… — пожимаю плечами, — что по бумагам, не знаю, а по факту — народный кружок при клубе, с танцами и песнями, да самодеятельность в школе.

— А… ну тоже интересно, — озадаченно говорит Артём, отжимая тряпку и хмуря брови.

Усмехаюсь, но отмалчиваюсь, не ввязываясь в бессмысленное словоблудие, и, тоже отжав тряпку, продолжаю отмывать свинство, оставленное малярами и штукатурами. Собственно, вся их работа — одно сплошное свинство!

Тоннаж, кубатура, квадратные метры… всё понимаю! План! Оставить после себя свинство, оставив школьникам свою, по факту, работу, за которую гегемоны получают не самые маленькие деньги — ладно…Но, сука, качество!

Лучше бы, в самом деле, школьникам ремонт доверили бы! Хуже бы точно не было, но был бы — опыт. Как раз тот самый, рабочий, чтобы понять — нравится ли тебе такое вообще, и готов ли ты вот так, и до конца жизни…

— А, Вова… пришёл таки? — повернувшись, с интересом наблюдаю, как Татьяна, уперев руки в боки устраивает разнос невесть где гулявшему однокласснику, который то вздыхает и закатывает глаза, то пытается отшучиваться и огрызаться.

— Вот как это у неё получается? — бурчит паренёк, от едва заметно которого пахнет табаком и очень сильно — полынью, — Володя…

— Миша, — пожимаю протянутую руку, — очень приятно.

— Вот же… — Володя косится на Таню и вздыхает… а потом снова косится, и вот сдаётся мне, что в этом бурчании есть немножечко чувств…

Он, быть может, сам не осознаёт этого, или, вернее всего, боится признаться в том сам себе. А Таня… вот действительно, как это у неё получается⁈ Вроде и разнос устроила, и пропесочила, но так всё не обидно… талант, право слово — талант!

Отскребая краску с паркетного пола, слушаю ребят, угукая в нужных местах и мотая на ус информацию. Всё это, разумеется, сумбурно и довольно-таки бессвязно, но и то…

— Ага, ага… — киваю я, — а он? Да ладно⁈

— Ох-х… — ноги от постоянного ползания на корточках совсем затекли, да и поясница начала ныть. Не сильно, но и доводить не стоит…

Встав, крутанул тазом в одну сторону, разминаясь, в другую… потом уткнулся лицом в колени, и, выгнувшись назад, коснулся затылком пола.

— Ох ни ху… — услышал я, вставая, и увидел, как Володя, не самый мелкий, и кажется, не самый трусливый, зажав руками рот, опасливо косится на Таню. Девочка то ли в самом деле не услышала, то ли, что вернее, сделала вид, но Володя успокоился, выдохнув.

— Сильно! — восхитился Артём, но без особого, впрочем, восторга. Он, скорее всего, может немногим хуже, а нечто подобное в секции тяжёлой атлетики видел не раз и не два.

— Это как ты… — в глазах Володи немой вопрос, ещё не сформулированный толком, но уже высказанный, выстраданный…

— Ну… — пожимаю плечами, — заниматься просто надо.

— Именно, — поставил точку Артём, — Я же тебе, Вовчик, говорил, приходи к нам!

— Тяжёлая атлетика? — интересуюсь для порядка, уже зная ответ.

— Она, — солидно кивает Артём, и, подмигнув Свете-Вере, встал на мостик не хуже меня. Девочки, захихикав, начали перешёптываться, лукаво поглядывая в нашу сторону.

— Так-то… — выпрямившись, сказал он Володе, который, кажется, всерьёз задумался о спортивной секции.

— А ещё, — продолжил крепыш, чуть заалев ушами, но старательно не замечая внимания хохотушек, — мы с ребятами из других секций дружим! В боксёрский зал иногда заходим, к борцам…

— Ну это же по верхам всё, — засомневался Володя, — не серьёзно!

— Мне, — усмехнулся Артём, машинально потрогав ссадину на щеке, — хватает!

Отпустили нас к обеду, но мы с одноклассниками долго ещё стояли в школьном дворе, болтая обо всём на свете, смеясь и подшучивая. Меня познакомили с целой кучей ребят и девчонок, и домой я шёл, улыбаясь…

[i] Если что — ребёнок переживает стрессы намного острее взрослых, а советская и российская школа — один сплошной стресс. Это, к слову, не просто мнение автора (детского психолога по образованию), а мнение всех психологов и педагогов. Реформа образования, о которой криком кричат не первое десятилетие — не только про образование, но и про необходимость переформатирования всей школьной системы так, чтобы она не ломала ребёнку психику.

[ii] «Итак, она звалась Татьяной… — отрывок из 'Евгения Онегина»

[iii] Если отбросить рефрен о «Лучшем в мире Советском образовании», а подсчитать, сколько времени тратил советский студент на дисциплины вроде того же 'Марксизма-Ленинизма, поездки на картошку и те предметы, которые призваны были сделать из студента всесторонне образованного (зачем⁈) человека, но которые заведомо не пригодятся ему ни в профессиональной деятельности, ни (скорее всего) в жизни, картина получается грустная.

[iv] Суслов «Серый Кардинал Политбюро», отвечал за цензуру, идеологию и культуру, имел репутацию догматика и консерватора, считается инициатором (одним из) гонений на диссидентов и интеллигенцию. В 1948 был одним из вдохновителей «борьбы с космополитизмом». В 1956 именно Суслов настоял на вводе советских войск в Венгрию (Венгерское восстание), а в 1979 году стал одним из тех, кто инициировал ввод советских войск в Афганистан.

По своей сути он был живым олицетворением партийного консерватизма, начиная от своей старомодной одежды и всем известных калош и до принципов, которые он исповедовал: не думай, не изобретай, делай только так, как было.

— Две-енадцать! — просипел я, из последних сил выпрямляя руки и елозя босыми пятками по стене, — Всё!

Закончив отжимания в стойке на руках, приземлился в позу гордого льва, то бишь на четвереньки, и, сев по-турецки, размял ноющие плечи. Отец, хмыкнув, задумчиво почесал подбородок, глядя на меня.

— Турник нужен, — подаю голос, — я тебе потом нарисую варианты, подходящие для нашей комнаты, а ты у себя в мастерской потом глянешь, что там удобней делать. Да! Я на первом этаже видел у соседей гири! В коридоре стоят, уже не то что пылью покрылись, а ржаветь начали.

— На пару бутылок можно будет обменять, — покивал отец, не чуждый железному спорту, и, кажется, слегка застоявшийся.

— Мужчины! — закатила глаза мама, — Всё бы вам мышцы побольше, да кулаки потвёрже!

— Угу… — пропыхтел я в ответ, становясь в планку, — а что делать? Жизнь такая!

— Я полнеть начала, — тут же, будто и не было этого замечания, пожаловалась мама, — Здесь же всё рядом! Я вот думаю, может мне не эту парикмахерскую устроиться, а в ту… Ну, Вань, я же говорила! Подальше которая!

— В бассейн начни ходить, — посоветовал я, чувствуя, как руки начинают подрагивать, — уф-ф… а работать, если по деньгами и благам разницы нет, лучше поближе к дому.

Пока я отрабатывал челнок и уклоны, отец, хмыкая, слушал маму с её очень женскими выкладками и перескоками с темы на тему, то и дело поглядывая в мою сторону.

— Тоже, что ли… — еле слышно пробормотал он и задумался.

— Ва-ань! — возмутилась мама, моментально поняв, что супруг мысленно не с ней, — Ну ты как всегда!

Пикировка, впрочем, скорее шуточная, привычная, призванная добавить соли и перцу в отношения, что я не сразу понял, переживая поначалу при каждом подобном споре. А оказалось, что у каждого из них есть свои расписанные роли, которые родители с удовольствием и отыгрывают, подыгрывая друг другу и по мере необходимости, объединяясь против кого-то третьего.

— Пробегусь, — без особой нужды сообщаю родителям, обувая кеды и подхватывая скакалку.

— Доброе утро! — это уже соседям, выстаивающим утреннюю очередь в туалет, бурчащими и переругивающимися. Картина, ставшая, увы, уже привычной…