— Артём, — подал мне руку крепыш, и по характерным мозолям я понял, что он занимается тяжёлой атлетикой. Рукопожатие, к слову, было очень деликатным.

— Валерий, — у сутулого рука несколько влажная, а само рукопожатие излишне энергичное, как будто от его силы напрямую зависит уважение окружающих, — и никаких Валер и прочих сокращений!

— Принято, — без удивления киваю ему, — а меня можете сокращать как угодно, лишь бы без оскорблений.

— Так… — поменял я тему, подавив желание вытереть влажную ладонь об одежду, — где здесь переодеться можно?

— Ну, — несколько неуверенно пожал плечами Валерий, — можно найти пустой класс…

— Да здесь давай, — перебил его крепыш, и Валерий недовольно поджал губы, явно разгоняя в себе негатив и воображая много больше, чем Артём вложил в эти простые слова, — Девочки, отвернётесь?

— Ой, да было б на что смотреть! — ответил кто-то из хохотушек, и я с трудом подавил желание ввязаться в бессмысленную и весёлую перепалку, доказывая, что у меня — есть на что!

Быстро переодевшись и слушая за спиной взрывы хохота и перешёптывания, я присел зашнуровать рабочие ботинки.

— Ого! — удивился Артём, оценив мою рабочую одежду, — Серьёзно подготовился!

— Ну так… — встав, шевелю ступнёй, и, присев, чуть ослабляю шнуровку, — привык. Всю жизнь с родителями по окраинам мотался, так у нас и школьная практика такая иногда была… вполне взрослая.

— Ого! — ещё раз сказал Артём, и в его голосе послышались нотки зависти, показавшиеся мне несколько странными, — Нет… у нас всё просто — максимум, штукатурам помогать поставят, а это так… всей работы, что таскать да пачкаться!

— Специфика маленьких посёлков, — пожимаю плечами, не придавая этому значения, — Рабочих рук всегда не хватает, вот и…

— Здорово! — восхитился Артём, и я покосился на него — он что, серьёзно? Похоже, что да…

— Это же профессия с юных лет, самостоятельность! Сразу во взрослую жизнь вливаться! — фонтанирует он неподдельным энтузиазмом.

— Ну… да, — соглашаюсь я, — сходу. Когда всех развлечений -кино по выходным, танцы в клубе и драка после, то вливание во взрослую жизнь происходит очень естественно. Или тухнешь от скуки, или по посёлку шатаешься, в поисках приключений, весьма, я бы сказал, однообразных, или, к примеру, идёшь после школы к отцу на работу, и вливаешься…

— А кто у тебя отец? — не отстаёт он, и я, пожав плечами, сообщаю, что механик, — Ух ты… это ты с детства, значит?

Артём не отстаёт, переполненный непонятным для меня энтузиазмом. Вижу, сутулый Валерий тоже прислушивается, старательно делая вид, что ему всё равно. Слишком, я бы сказал, старательно…

— Ну… да, — пытаюсь отвечать ему, слушать задание Татьяны и пропускать мимо ушей взрывы смеха, слов и энтузиазма от Светы-Веры, — и починить, и вообще… что ж не уметь-то? Вот, подшабашили недавно с родителями в колхозе…

— Слу-ушай… — подхватив меня под локоть, Артём повёл показывать, где здесь можно взять воду, попутно выспрашивая меня об особенностях жизни в северных посёлках и выплёскивая желание поехать на одну из комсомольских строек.

Сразу! После школы! — полыхал он, — Или нет… сперва в армию, а потому — туда! Это же… это же люди Коммунизм строят!

—… представляешь⁈ Тундра или тайга, а потом — посёлки, города!

А я — не представляю, я, чёрт подери, — знаю…

… весь этот неустрой, специфический контингент, удалённость от всех благ цивилизации, мошку и комарьё и вечная погоня за планом, за производством, за тоннажом и кубометрами в ущерб элементарным удобствам.

А главное… как сказать ему, что это всё — зря? Да и стоит ли говорить?

—… нет, это всё-таки здорово! — полыхает энтузиазмом Артём, нагружая мои уши своими планами, весьма сомнительными с любой точки зрения, но в первую очередь — с точки зрения здравого смысла, — Это всё настоящее, не наносное…

С трудом удерживаюсь от того, чтобы сказать ему, что с удовольствием обменял бы свою «настоящую» жизнь, причём хоть эту, хоть прошлую, на возможность вырасти нормально, не преодолевая постоянные трудности и отсутствие всего и вся.

Да, я вырос, и некоторым образом сделал карьеру, но честное слово — это было вопреки всему! Быт, он такой… определяет.

Ловушка нищеты, ловушка окружения… Как ни назови, но если вырос, по факту, в гетто, в маленьком умирающем райцентре, где культура существует только в отчётах чиновников, как, впрочем, и образование, то многие пути, по факту, просто перекрыты.

По большому счёту, не слишком даже важно, в каком времени и в какой стране находится этот посёлок, если в нём есть только бараки, как бы они не назывались, и тяжёлая, грязная работа, не требующая особой квалификации…

… но нет шахматных кружков, художественной и музыкальной школы, да и собственно — нормальной школы вообще.

Да что там школа! Как быть, если вокруг — гетто⁈ Если каждый второй — сидел, а каждый первый — не сел только по недоразумению? Если все, кто хоть что-то из себя представляет, уезжает или, от безнадёги, спивается? На кого, чёрт подери, детям равняться⁈

А с другой стороны — жители нормальных, благополучных городов, которые даже не понимают, не осознают, что им повезло просто по факту рождения! Потому, что когда-то их родители, или родители их родителей, сделали в своё время выбор, поменяв деревню на город, а может быть, поменяв и страну.

Можно, разумеется, всю жизнь прожить в Москве, и не побывать ни разу в Оружейной Палате или на спектакле в Большом Театре.

А можно быть провинциалом, который, едва переехав, с жадностью хватается за культуру и новые возможности, который расцветает, укореняясь на новой почве.

Но это не отменяет, мать их, стартовых возможностей! Можно жить с прохладцей, но уровень учителей в школе возле дома, знакомства родителей и десятки, сотни, тысячи мелочей будут помогать, развивать, направлять…

А можно и в посёлке, в деревне, в бараке — развиваться, учиться… но это, чёрт подери, вопреки!

Ломоносовых, добирающихся в столицу с рыбным обозом, и становящихся, вопреки всему, академиками, единицы. Большинство, увы, так и остаются в провинции, и если даже перебираются в столицу, то просто не раскрываются так, как могли бы…

… и такие вот разговоры меня безумно злят! Всё это прекраснодушие благополучных людей, рассуждающих о благости маленьких городков, о том, как здорово работать руками.

Да здорово, чёрт подери! Здорово! Если это твой осознанный выбор, и он, выбор, у тебя вообще был!

Открыв было рот, кошусь на Артёма… и закрываю. Пик юношеского максимализма, вот так вот.

Это вообще сложный возраст, а когда вокруг пропаганда и нет другой точки зрения, мир кажется чёрно-белым и простым, единственно верным и правильным, как фотография в газете «Правда». Он меня сейчас просто не поймёт, не захочет понимать, не сможет…

Хочется человеку гореть, кормить собой мошкару на комсомольских стройках и рвать спину, чтобы начальство, не способное обеспечить логистику и быт, но замечательно умеющее выезжать на энтузиазме масс, смогло доложить наверх о выполнении, перевыполнении и повышенных социалистических обязательствах? Пусть его.

Рассказывать, что в Европе и США темпы подобных строительств куда как выше, и это без всякого энтузиазма масс, сорванных спин и прочего, желания нет, да наверное, и не поймёт, а вернее — не примет.

А всего-то — качественная логистика и соблюдение техпроцессов. От и до, а не «Сдадим досрочно к юбилею Ильича!», и плевать, что там с качеством, ведь главное — отрапортовать вовремя. К дате.

Ну и руководство, которое училось в колледжах и университетах настоящим образом, и собственно профессии, а не Марксизму-Ленинизму и истории Партии[iii]. Руководство, которое на свои должности отбирается за профессионализм, а не за членство в правящей Партии. Руководство, которое в своей работе опирается на технологии, экономику и мнение экспертов, а никак не на марксистскую диалектику и мнение товарища Суслова[iv], такое же заплесневелое, как и он сам.