— Понятно… — тихо пробормотала девушка, вновь уткнувшись в тарелку.

Семейный обед продолжался.

Бойцовский клуб, Александр Мирный

Дни текли однообразно и тем самым были прекрасны. Опыт подсказывал, что за мирным течением будней, как правило, притаилась какая-нибудь жопа. И вот я пытался все успеть до того, как эта жопа явится на порог.

Впрочем, жопа все-таки явилась.

Правда, одетая в облегающие брюки, а не в ворох проблем.

— Чай, кофе? Вино? — спросил я Анну Румянцеву, когда девушка, скинув короткую дубленку, села напротив моего стола.

— Кофе, — озвучила свой выбор она. — И я принесла тебе бодрящие новости.

— Интригуешь, — усмехнулся я в ответ.

— Помнишь, я говорила, что это с подачи Распутина начали расходиться слухи о том, что Ермаков и Меншиков постреляли друг в друга? — уточнила Анна, взглянув на меня.

— Помню, — ответил я, пораскинув мозгами. — Ты тогда еще сказала, что у тебя нет доказательств, и я ответил, что это халтура.

Румянцева возмущенно засопела, но, надо отдать ей должное, быстро взяла себя в руки.

— В общем, я тут подумала, поговорила, поспрашивала, понаблюдала и пришла к такому выводу: Распутин-младший хочет пододвинуть Меншикова-младшего с лидерских позиций, — объявила она с таким видом, как будто произнесла некое откровение свыше.

— А смысл? — не понял я. — Они же типа непартийные.

— «Пододвинуть», Александр, не значит «занять его место», — пояснила Анна. — Можно посадить кого-то более сговорчивого и менее независимого.

— Но эти условные лидерские позиции наследуются родом, основавшим фракцию, — припомнил я. — Вряд ли у Меншикова-старшего хоть при каких условиях возникнет идея сдавать свой маленький трон.

— Может случиться такая ситуация, что это и не понадобится. Когда вся партия примыкает к другому лидеру, старый остается грустненький и не у дел, — пожала плечами Анна.

— То есть ты предполагаешь, что Распутин-младший настолько амбициозен, что хочет сделать из Свободной фракции свою карманную маленькую собачонку, да еще и ни копейки при этом не заплатив? — уточнил я.

— Ну, как-то так, да, — кивнула Анна.

— И как ты оцениваешь его успехи?

— Вполне оптимистично, — прокомментировала Румянцева. — Молодежь уже начала раскачиваться.

— А Меншиков-старший почему не реагирует? Или не видит?

Такая позиция отца меня бы действительно удивила. Все, что я знал о главе рода Меншиковых, говорило о том, что это жесткий и суровый дядька. У такого никто и пикнуть не посмеет без его разрешения. А здесь подобный промах? Под собственным носом не видит, как его сына смещают?

— Да все он прекрасно видит, — раздраженно отмахнулась Анна. — Просто тоже хочет проучить Максима. Знаешь, со стороны вроде бы ничего не изменилось в их доме, но отец как будто начал терять контроль над сыном. А это опасно — так можно потерять контроль над всем поколением.

— Были левые, а станут ура-патриоты, — пробормотал я. — Ладно, давай попробуем пойти по длинному маршруту.

И, взяв телефон, я, недолго думая, выбрал нужный контакт. Ответа долго ждать не пришлось, и после третьего гудка трубку подняли.

— Максим, привет, — поздоровался я. — Есть минутка? Испытываю непреодолимое желание подправить профиль Распутину, ты как?

Императорский Московский Университет, Максим Меншиков

У Максима было время свыкнуться со своей новой жизнью. И помимо очевидных приятностей, например, расположения Марии Нарышкиной, в ней появились такие раздражающие вещи, как боль в ноге или трость.

Впрочем, если последнее рассматривать как подарок невесты, это даже мило. Небольшая странность для человека, побывавшего в горячей точке, позволительна. А в некоторых случаях — даже обязательна.

На первый взгляд казалось, что за время отсутствия молодого человека в стенах ИМУ ничего особенно не изменилось. Максим, как обычно, пришел на завтрак, взял привычный набор блюд, уселся за стол к своим. Но спустя минуту-другую парень понял, что за столом как-то пустовато.

Слишком пусто даже для регулярно прогуливающих аристократов.

— Я смотрю, наши ряды заметно поредели, — проговорил Меншиков, не прерывая приема пищи. — Неужели все кинулись отдавать долг Родине?

Дети «левой» фракции переглянулись, но промолчали. Лишь у одного хватило смелости взять слово:

— Некоторые наши идейные сторонники были обеспокоены слухами о твоем ранении, — сообщил он. — Это негативно сказывается на твоей репутации, Максим. Уже не все верят, что род Меншиковых при тебе сможет быть таким же сильным и надежным, как сейчас. Некоторые захотели отделиться.

— Вот как? — приподнял брови Максим, продолжая завтракать. — И во что же верят эти «некоторые»? Что мы с Ермаковым стояли посреди военных действий и палили друг по другу из политических соображений?

Стол сконфуженно молчал.

— И как же зовут того умника, который решил, будто меня подстрелил Ермаков? — спросил Максим, приподняв бровь.

Тишина.

— В общем, так, — Максим звякнул приборами о тарелку. — Сто тысяч рублей тому, кто назовет мне имя этого человека, сомневающегося в моей силе. А если кто-то из вас желает нас покинуть — я не задерживаю.

Меншиков встал, так и не закончив завтрак, и покинул столовую.

Еще вчера эти люди казались ему не друзьями, нет, но соратниками. Со многими он рос, знал настолько близко, насколько это вообще возможно — знать друг друга в благородной среде.

Но Ермаков был прав. Прав, зараза, как бы ни хотелось этого отрицать. Максим ничего не контролирует в своей жизни. Ни своих шакалов, ни, собственно, свою жизнь. Никогда бы Меншиков не подумал, что ему придется отстаивать собственное право на лидерство. Право, дарованное ему от рождения самим фактом появления на свет.

Но хуже всего, конечно, было то, что он сейчас находился не в лучшей форме.

— Падла! — рыкнул парень, бахнув рукой по дверце шкафа в своей комнате.

Как же это все не вовремя.

Императорский Московский Университет, Александр Мирный

Максим о чем-то коротко поговорил со своими людьми и ушел из столовой. Это прошло так естественно и обыденно, что окружающие потеряли всякий интерес к Меншикову буквально за пару минут. Лишь Ермаков проводил товарища мрачным задумчивым взглядом.

Впрочем, за щебетанием девчонок, бурно обсуждающих мой ремонт, вообще сложно было что-то разобрать. Я решил проявить тактическую хитрость и привлек Василису к обустройству моей квартиры на общественных началах.

Причем после фразы «Знаешь, я бы очень попросил тебя мне помочь с ремонтом. Совершенно ничего в нем не понимаю», у Корсаковой загорелись глаза. Просто «Ни слова больше, я уже рисую смету».

Врать, конечно, нехорошо, но мне проще заработать денег, чем рисовать розетки по помещениям. От последнего ремонта у меня до сих пор вьетнамские флешбэки.

Девчонки в наше отсутствие прекрасно сдружились, и теперь про ремонт слушали вообще все присутствующие.

Пацаны, простите, я не хотел.

— Господи, сжальтесь! — первым не выдержал Тугарин.

Он вообще после поездки по делам рода терпением не отличался, видимо, плодотворно прокатился.

— Поддерживаю, — буркнул обычно молчаливый Лобачевский.

Этот вообще спал чуть ли не на ходу — что-то там из техники его семейство оперативно поставляло в нашу славную армию. И как водится, со сроком «вчера» и объемом «отсюда и до обеда».

— Мужчины, — закатила глаза Нарышкина, и все три девушки замолчали, недовольно надув губки.

Это было так синхронно и очаровательно, что парни дружно хохотнули.

— Алексей, лучше расскажи, как ты, — подал голос Нахимов.

— Все в порядке, — ответил парень. — Залатали меня хорошо, рана хоть и опасная, но в военном госпитале с подобными травмами отлично умеют справляться. Хотя, конечно, к тренировкам еще не скоро вернусь.