— Отпусти! — взмолился главарь.

— О, погоди, я только начал, — усмехнулся я в ответ.

Одно движение, и все та же многострадальная рука выворачивается из плечевого сустава под неестественным углом.

Мужик орет, и его вопль, кажется, заглушает все матюги на парковке.

— А чего ты ожидал, когда брался за заказ на меня? — удивился я. — Тебе ж наверняка нашептали добрые люди, что мирного во мне одна фамилия.

Я выпускаю его руку, и главарь проявляет чудеса стойкости. Он не падает на колени, он пытается дать деру.

Напрасно.

С чавкающим хрустом ломаются обе коленные чашечки, напоровшись на мою ледяную технику. Мужик падает на бетон и по инерции катится пару метров.

Я подхожу к нему и, схватив за горло, вздергиваю на бесполезные уже ноги.

— Я могу дать тебе деньги! — заявил он, стараясь держать себя в руках. — Могу дать контакты!

Я приподнял брови.

— Ты вроде бы не дурак, раз так долго продержался на такой профессии, — произнес я, внимательно глядя ему в лицо. — Я что, похож на человека, которому нужны деньги или контакты?

— Я все тебе расскажу, я всех сдам! — пообещал он.

— Да ты и так всех сдашь, когда тебя примет в свои теплые объятия господин командир силового отряда за моей спиной, — нехорошо оскалился я. — Но это будет потом. А сейчас мне от тебя знаешь, что нужно?

— Что? — с надеждой выдохнул мужик.

— Знаешь, есть такая интересная пытка у одного некрещеного народа. Называется «тюльпан», — понизив голос, заговорил я. — Там жертву обкалывают опиумом, сдирают шкуру, и потом она подыхает от болевого шока, когда наркотик перестает действовать.

По расширившимся от ужаса глазам наемника было понятно, что он прекрасно знал, о чем я говорю. А учитывая его профессию, он, возможно, и сам такое устраивал.

— Как думаешь, ты долго протянешь? — спросил я, чуть тряхнув наемника.

Мужик судорожно забился в моих руках, а затем по гулкому подвалу разнесся высокий визг.

Прокатился и оборвался на самой высокой ноте.

Трус.

— Мирный, мать твою! — заорал на меня Лютый, выпрыгивая из последних клочьев тумана.

— Да живой он, живой, — я разжал пальцы и брезгливо вытер их об себя.

— А почему визжал, будто ты ему хозяйство на живую отпиливаешь тупой стамеской? — уже чуть спокойнее осведомился силовик.

— Нервишки сдали, — пожал плечами я и залез в микроавтобус.

Василиса была в блокираторах, но в сознании. Я недовольно цокнул — девушке бы лучше не стоило знакомиться с моей творческой натурой.

Я ожидал увидеть испуг или слезы, или панику, но Корсакова меня удивила. Удивила и восхитила. Такая решимость сияла в глазах девчонки, что я в очередной раз удостоверился в правильности своего выбора.

Раз она не сломалась в такой ситуации, то в остальных тем более не сломается.

Блокираторы хрупнули и упали на пол машины, а Василиса кинулась ко мне на шею.

— Сашка… — вцепилась она в меня мертвой хваткой. — Сашка…

— Тише, тише, моя хорошая, — я принялся гладить девушку по волосам. — Все позади. Эти уроды всю оставшуюся жизнь будут проклинать тот день, когда решили поднять на тебя руку.

— Сашка, Сашка… — повторяла Корсакова, и ее начало мелко трясти от адреналина.

— Будешь теперь, как важная барышня у меня кататься с охраной, — поставил я ее перед фактом. — Хорошо?

— Х-хорошо… — выдохнула Василиса.

— И больше никакая падла к тебе на пушеный выстрел не подойдет, — закончил я мысль.

— Обещаешь? — всхлипнула девчонка.

— Даю слово.

Василиса судорожно вздохнула, стараясь удержать себя в руках.

— Эй, голубки, — к нам в машину заглянул Лютый. — Не хотите пообниматься в более подходящем месте?

Я кинул на силовика красноречивый мрачный взгляд, и тот неловко крякнул.

— Ладно, пять минут на сантименты, — пробормотал Игорь Вячеславович и тут же отошел подальше.

— Сашка… — тихо позвала Василиса, с некоторым трудом сдержав нервный всхлип.

— М? — приподнял я бровь.

— Ты сделаешь меня сильнее? — спросила Корсакова. — Я хочу… Хочу уметь постоять за себя.

Я вздохнул, предвкушая содержательный разговор с Разумовским на эту тему, и честно ответил:

— Васька, знаешь, какое самое лучше оружие для любой девушки? — спросил я.

— Пистолет? — немного подумав, предположила Василиса.

— Быстрые ноги, — ответил я, серьезно глядя на нее. — А в случае, когда быстрые ноги нельзя использовать — толстый магический щит.

Ответом мне было упрямое сопение.

— Я могу показать тебе пару приемов, малыш, — продолжил я, видя, как Василиса насупилась. — Но это не значит, что ты сможешь ими воспользоваться. Убивать сложно. Ты убила нападавшего случайно. А если бы атаковал знакомый тебе человек, смогла бы ты убить его? А вот поставить щит можно от любого человека.

Девушка тяжело вздохнула.

— Спокойной жизни пришел конец? — спросила она, немного успокоившись.

— Скорее всего, — не стал я обманывать Василису. — Но я сделаю все, чтобы любая падаль боялась даже смотреть в твою сторону, не то что протягивать руки.

Почему-то все всегда забывают, что на каждую силу найдется своя сила. И раз этот мир навязывает мне войну, что ж.

Значит, в этом мире такой силой буду я.

Императорский Московский Университет, Александр Мирный

Ночка оказалась долгой и насыщенной.

После захвата наемников на парковке Лютый любезно подвез нас. Правда, подвез на Лубянку, где уже они с Серовым зачитали нам долгую и нудную лекцию о высшей степени секретности происходящего. Читали в основном мне, потому что Корсакова бы в жизни не догадалась о настоящих причинно-следственных связях произошедшего с ней и не связала это с происходящим в императорском доме.

Но девушка в любом случае очень впечатлилась. Хотя, сложно сказать, что ее за сегодняшний день впечатлило больше — личный опыт участия в боевой операции, посещение Лубянки или то, как Серов оскалился мне, как родному, а Лютый ехидствовал всю дорогу на тему «брать живыми».

— Мирный, когда я говорил «живые», я надеялся, что им потребуется максимум костоправ, а не хирург! — заявил он.

— Четче надо формулировать желания, Игорь Вячеславович, — пожал я плечами в ответ. — Вселенная не любит неопределенности.

Водитель из силовиков не сдержался и хрюкнул, за что получил грозный взгляд через зеркало заднего вида от Лютого. Мне же выразительно погрозили кулаком.

В общем, мы подписали ворох бумажек о неразглашении, заполнили второй ворох свидетельских показаний и в состоянии выжатых лимонов отправились в общежитие.

Автомобиль мой любезно оттащил на парковку университета городской эвакуатор. Видимо, Лютый подозревал, что я наплюю на всю их бюрократическую волокиту и укачу с Василисой в закат.

Не так далек от истины он, конечно, был. Прозорливый мужик, что и говорить.

Так что в общежитие мы добрались почти под самое утро. Василиса отправилась отсыпаться, а я — доделывать дела по итогам сегодняшней ночи.

С Кириллом Нахимовым кроме общих пьянок, трапез и гонок на Ходынке нас мало что связывало. Этот парень был немного в себе по понятным причинам глубокой личной травмы. Хотя мне последнее время казалось, что Кирилл вылезает из своей ракушки, но сблизиться, как, например, с Тугариным, пока не было случая.

Наверное, по каким-нибудь аристократическим заумным этикетам это накладывало ограничения на общение, но мы лицеев не кончали, нам похрен.

Так что утром, когда любой студент пытается разбить будильник или отодраться от кровати, я уверенно постучал в дверь к Нахимову.

Удивительное дело, но открыл Кирилл быстро.

— Алекс? — удивился хозяин комнаты.

— Доброе утро. Есть разговор, — не стал кружить вокруг да около я.

— Проходи, — Нахимов посторонился, впуская меня к себе.

Кирилл, как и все княжичи, жил один в двухкомнатных апартаментах, в мое прошлое студенчество именуемых «блоками». Бояричи ютились по двое в блоке — по комнате на каждого. Простолюдинов селили по двое-трое в каждой комнате.