Анна с ужасом и омерзением осознала, что все, теперь она точно добегалась, и шансов отбиться от хоть и пьяного, но все-таки парня у нее немного, как вдруг жестокое мироздание решило смилостивиться над девушкой.

Распутина буквально отшвырнуло от Румянцевой, сметая небольшой комод и расколотив зеркало на входе.

— Ох, Николай, а я уж думал, что придется тебя по-настоящему искать, а ты вон где, — произнес стоящий на пороге квартирки мужчина в скучном сером пальто с совершенно незапоминающимся лицом и кожаной папкой в руке.

— Ты… ты… — барахтаясь в стекле и собственной куртке, булькал Распутин, пытаясь встать на ноги.

— Ой, умолкни, — раздраженно произнес мужчина и щелкнул пальцами.

Так удачно висевшая на стене картина рухнула пьяному княжичу на голову, отправив его в блаженное забытье.

— Вы в порядке? — спросил мужчина, внимательным взглядом окидывая Румянцеву.

Девушка молча кивнула.

— Минутку… — проговорил неизвестный спаситель, вынимая из кармана плаща мобильник. — Ребята, я тут немного намусорил в гостях у боярышни, приберите, пожалуйста.

Гость нажал отбой, спрятал телефон и, прикрыв за собой дверь, продолжил:

— Ваше участие в этой небольшой самодеятельности против князей Распутиных высоко оценил государь. И в качестве аванса вам предлагается это, — мужчина протянул Румянцевой папку.

Простая папка на молнии из дешевой коричневой кожи. Застежка вжикнула, и Анна, увидев верхний лист, почувствовала, что на глазах появляется предательская сырость.

На ее имя была выписана дарственная на родовой особняк бояр Румянцевых. Далее следовали бумаги, восстанавливающие в привилегиях ее боярский род, а сама девушка назначалась регентом при несовершеннолетнем брате.

Это было похоже на чудо, на сказку. Слишком хорошо, чтобы быть просто жестом доброй воли от государя.

— И что же вы от меня хотите? — спросила Анна, с усилием заставив себя захлопнуть папку.

— Хотим воспользоваться вашими впечатляющими талантами, конечно, — скупо улыбнулся серый человек.

— Да? — девушка невольно бросила взгляд на бессознательного Распутина, пару минут назад пытавшегося на нее залезть. — И как же вы собираетесь меня использовать?

— У вас прекрасные коммуникативные навыки, боярышня, а еще, насколько помню, профильное образование по иностранному языку. Английский, если мне не изменяет память?

Румянцева немного нервно кивнула.

— Вот и будете работать по профилю. В Британии. Сотрудники посольства убывают послезавтра в девять утра.

Анна сжала тонкими наманикюренными пальцами кожаную папку, понимая, что не отдаст ее ни за что на свете.

— Все подробности на последних страницах, — добавил мужчина, верно восприняв молчание девушки.

В дверь аккуратно постучали.

— А вот и грузчики… — пробормотал мужчина и направился впускать людей за Распутиным.

Но пока он не открыл дверь, Анна успела спросить:

— Откуда… — голос предательски сел, и девушка с трудом закончила фразу: — откуда Он узнал?

Мужчина положил ладонь на лапку дверной ручки и усмехнулся:

— Один наш общий миролюбивый знакомый рассказал доверенным людям, а те передали выше.

«Александр Мирный, я в неоплатном долгу перед тобой», — подумала Анна, прежде чем серый человек впустил пару гвардейцев, что вынесли так и не пришедшего в сознание Николая Распутина.

Императорский Московский Университет, тренировочный полигон, Александр Мирный

— Мало я тебя гоняю, Мирный, ой ма-а-ало! — вместо приветствия произнес Разумовский на первой тренировке после того, как я раскурочил территорию вокруг собственного делового центра.

— И вам доброе утро, Дмитрий Евгеньевич, — широко улыбнулся я.

Разумовский посмотрел на меня недобро-недобро, но зазря тратить воздух на угрозы не стал. Оно и понятно, у него впереди целая тренировка, чтобы выжать из меня максимум.

— Корсакова, сегодня сдаешь мне зачет по стихии Воды, — перевел взгляд на девушку Разумовский.

Василиса чуть побледнела, но кивнула с видом самым решительным.

— Ты же, Мирный, пока дама твоего сердца будет пытаться получить разрешение на открытие следующей стихии, научишься компоновать техники, — объявил тренер. — Раз уж тебя хватило на торнадо, попробуй сложить Воздух и Огонь. Полчаса на творческие эксперименты. Работай.

Ивана сегодня все еще не было, и я не был уверен, что он вернется, если честно. Возможно, я бы на месте императора вообще пацана дома запер, пока крысу не найдут. Но тут возникали всякие политические риски-ириски, которые даже цензура абсолютной монархии не пережует.

Разумовский отвел Корсакову на край полигона и принялся гонять девушку по азам. Я немного постоял, наблюдая за ними, но, во-первых, быстро убедился, что Василиса прекрасно справится, а во-вторых, получил по носу электрическим разрядом от господина тренера.

Было не больно и не обидно, скорее как-то душевно. Такой отеческий щелчок, какой батя мог отвесить мне, когда я совал нос в его мастерскую без разрешения.

Отвернувшись от экзаменуемой Василисы, я вздохнул. Огонь и Воздух, да? Это ж получается двигатель внутреннего сгорания?

Нет, для этого мне не хватает электричества в арсенале.

Я попытался себе представить это смешение. Воздух должен гореть. А горит он при нескольких сотнях градусов Цельсия. Вообразить себе четыреста градусов я не мог, но зато прекрасно представлял результат испытаний оружия массового поражения.

Воздух должен гореть.

В этом мире тоже были ядерные боеголовки, наверняка где-то завалялись и ампулы с биологической дрянью, и с химической. Здесь не было СПИДа, и не мутировали коронавирус, но время от времени тоже вспыхивала какая-нибудь местечковая чума, сбежавшая из лабораторий.

Людская натура предсказуема.

Если выбирать, то огонь, наверное, не был моей любимой стихией. Он был моей работой, иногда продолжением моей руки, иногда — ночным кошмаром. Да, при прочих равных я бы предпочел сгореть, чем утонуть, но все-таки огонь был моей рутиной.

И теперь Воздух должен гореть.

Я прикрыл глаза. Память перебирала места и истории, приключения и операции, кошмарные кошмары и смешные случаи.

Я видел, где горел воздух? Видел, видел…

Дарваза.

Горел не воздух, а газ, но тем не менее.

На зубах как будто снова заскрипел песок, а промозглый холод ноября отступил под раскаленным воздухом.

Воздух должен гореть.

Это был не отпуск, а так, пара дней между работой, и мы с парнями по чьей-то идее рванули посмотреть на врата ада, из которого, как говорили любезные визави по ту сторону политических баррикад, нас выгнали на землю грешную.

Разбитые вусмерть наемные тачки, немного зашуганный проводник, море водки и песок на зубах. Ночью это действительно было максимально впечатляющее зрелище, и от порыва прикурить от этого кратера нас останавливали только непьющие татарин и чеченец.

Воздух должен гореть.

Тепло обращалось в жар.

Воздух должен гореть.

Нестерпимый жар адского пламени. Нашей рабочей, рутинной стихии.

Воздух должен гореть.

Мало кто из них, из нас дожил до внуков.

Воздух должен гореть.

Мы были самые верные солдаты своей страны, самые верные братья друг другу. Люди разных национальностей, религий и возрастов, сбитых войной в один смертоносный кулак нашей Родины. И я буду помнить каждого, даже спустя тысячу жизней.

За каждого из них, из нас… Воздух. Будет. Гореть.

—…МИРНЫЙ, МАТЬ ТВОЮ!

Я распахиваю глаза и вижу… Ничего не вижу. Пламя ревет, закручивает песок полигона, обращая его в красивые стеклянные завитушки, которые тут же опадают в пепел.

Воздух горит, и мое сердце будет гореть вместе с ним за вас.

Вечно.

Императорский Московский Университет, Александр Мирный

Я помню, как в прошлой жизни в России проводили чемпионат мира по футболу. И в тот период матчи смотрели, как мне кажется, вообще все — от малявочек на горшках в ясельках детского сада до бессмертных бабулек у подъезда.