— Какой вид! — ахнула Василиса, подойдя к огромным окнам.

Вид был шикарный, согласен. Прямой прострел на Кремль. В принципе, если научить Ивана зажигать бэт-сигнал, можно даже не бояться за прослушку. Ведь не нужно быть гением, чтобы понимать — этот подарок лишь аванс за то, что я теперь буду привязан к Ивану Дмитриевичу Романову.

Но, разумеется, прежде, чем сюда заселяться, нужно провести ремонт и обставить жилье. А это процесс весьма небыстрый.

Пока я размышлял о том, как пережить очередной ремонт в своей жизни, Корсакова уже проинспектировала прочие помещения.

— Ну, суеверий тут, может, и не будет, а домовенок точно есть! — крикнула Василиса из соседней комнаты.

Посреди бетонной коробки обнаружилась облупившаяся трехногая табуретка, на которой стояла бутылка дорогущей водки и кусок оплавленного металла не поддающийся идентификации. На железке было выгравировано «Отряд специального назначения „Волк“ ХХ.ХХ.ХХХХ, Речь Посполитая».

— Что это? — тихо спросила девушка, нарушив затянувшееся молчание.

— Кое-что поценнее орденов и медалей, — так же негромко ответил я.

Москва, Лефортовский дворец, Максим Меншиков

Современная медицина чудес не творила, но маги могли похвастаться регенерацией повыше прочих. Так что Максим Меншиков относительно быстро встал на ноги.

Ну как встал.

Относительно встал.

Нога еще не могла выдержать весь вес, так что юноша ходил, тяжело опираясь на трость. Красивую трость из ценных пород дерева с рукоятью в виде головы льва и отличным клинком внутри.

— Можешь смело говорить, что это подарок невесты. Все знают, что я немного экстравагантная, так что люди скорее посочувствуют твоему будущему браку, а не раненой ноге, — заявила Нарышкина, притащив трость перед выпиской.

— Я бы не хотел, чтобы люди сочувствовали моему браку, — заметил Меншиков, тем не менее рассматривая подарок. — Тогда мне придется вызывать их на дуэли, чтобы укоротить злые языки.

Нарышкина вздохнула, присела на край его больничной койки и положила голову на плечо своего жениха.

— Пообещай не ввязываться в истории, пока не восстановишься, хорошо? — негромко попросила она. — Сейчас и так ходит много нелепых и гадостных слухов про ваши с Алексеем ранения… Я понимаю, что мужская гордость будет требовать сатисфакции, но пусть она будет требовать после твоего восстановления. Хорошо?

— Могу лишь пообещать, что постараюсь, — ответил Максим, поцеловав невесту в макушку.

Пожалуй, в жизни юноши до недавнего момента было мало вещей и людей, имевших ценность просто так, без привязки к выгоде рода. Нарышкина как боярышня несла в себе больше головной боли, чем пользы. Ермаков в качестве союзника — тоже спорный актив, над ними слишком довлеют внешние обязательства.

Но с точки зрения личных взаимоотношений, время, проведенное на больничной койке, позволило сделать Максиму качественный прорыв в своей жизни.

Так что, входя в отчий дом, ни один из жильцов которого так и не удосужился его навестить в госпитале, Максим опирался на подаренную невестой трость и, как бы странно это ни звучало, чувствовал себя более готовым к схватке, чем когда шагал здоровыми ногами.

— Павел Андреевич ждет вас, — сообщил подскочивший слуга, и Максим, не заходя в свои комнаты, отправился в кабинет к отцу.

Чтобы получить там порцию родительской любви и поддержки.

— М-да, а я уж надеялся, что слухи верны, и Ермаков из Польши не вернется, — вместо приветствия произнес Меншиков-старший, даже не взглянув на сына.

Максим молча прошагал к гостевому креслу и без приглашения сел.

— Ну что, сынок, многого ты добился этой своей выходкой? — подняв взгляд на наследника рода, спросил Меншиков-старший. — Ходишь теперь, как немощный дед. Каково это — быть инвалидом в двадцать два?

Ни один мускул не дрогнул на лице парня.

— Вряд ли меня можно назвать инвалидом, отец, — спокойно проговорил Максим. — Восстановление хоть и займет какое-то время, но будет полным.

— Любая слабость опасна для нашего дела, — раздраженно произнес Меншиков.

Юноша поймал себя на мысли, что ему хочется поддеть отца, спросить, что же он имеет в виду, говоря «наше дело»? Но сейчас было не время лезть в бутылку. У него еще нет веса, должного количества личных связей и, самое главное, сил бороться за кресло главы рода.

Нужно подождать.

А потому Максим наклонил голову и равнодушно произнес:

— Ты был абсолютно прав, отец.

Меншиков-старший раздраженно фыркнул, но, видимо, был слишком уверен в самом лучшем своем соратнике, чтобы уловить изменение интонаций.

Когда-то Максим был самым преданным солдатом своего отца. Но время беспощадно: оно может и залечить раны, и разрушить города, и заставить посмотреть на собственную жизнь под другим углом.

Правда, в случае с Максимом причиной всего этого было не время. А одна зеленоглазая рыжая бестия, всколыхнувшая в парне давно забытое, даже, казалось бы, абсолютно утерянное желание взять свою жизнь в свои руки.

Москва, боярский особняк, Мария Нарышкина

— Слышал, Максима выписали? — как будто невзначай обронил Виктор Сергеевич Нарышкин за традиционным семейным обедом.

К этому моменту уже был утолен первый голод, и ничего не мешало начать беседу. К тому же пока глава рода нарезал мясо, у него имелось немного времени, чтобы поговорить с дочерью.

— Выписали, — подтвердила Мария, легко кивнув. — Вчера.

Такой немногословный ответ подразумевал, что девушке есть что сказать. И Виктор Сергеевич это прекрасно понял. А потому одной фразой дочери, несмотря на ее легко читаемое желание защитить свое личное пространство от посягательств отца, отделаться не удалось.

— И как он? — боярин внимательно смотрел на дочь, со скучающим видом ковырявшую салат.

Боярышня вздохнула.

— Неплохо, — ответила она, откладывая вилку и протягивая руку к бокалу. — Но, конечно, очень переживает. И, как и всякий мужчина, этого не показывает, — фыркнула Мария, прежде чем сделать глоток. — Еще идет этап восстановления. Это займет какое-то время…

— Не хочешь воспользоваться поводом и разорвать помолвку? — вкрадчиво поинтересовался Виктор Сергеевич.

— Папа! — Мария вскинула сердитый взгляд на отца.

— Надо же, уж и не надеялся, что доживу до того дня, когда моя маленькая девочка перестанет пытаться саботировать собственную свадьбу, — покачал головой боярин.

Впрочем, по одному его тону было ясно, что он говорит в шутку и на самом деле доволен таким исходом дела. Кто-то посторонний, кто не знал Виктора Сергеевича так близко, возможно, не заметил бы его истинных эмоций. Уж слишком страшной репутацией обладал Нарышкин по факту своей должности.

Но дочь отца знала прекрасно.

— Это все в прошлом, — сообщила девушка, желая поставить точку в этой теме. — Мы с Максимом пришли к взаимному пониманию.

Боярин многозначительно хмыкнул, заставив дочь вспыхнуть. Но дальше шутить он был не намерен, настало время переходить к действительно серьезному разговору. Ради которого, собственно, Виктор Сергеевич и остался на обед, а не умчался на службу.

— А теперь послушай меня, моя девочка, — произнес боярин, медленно отрезая кусок за куском от сочного стейка. — Послушай и хорошенько заруби на своем милом носике. Любое сказанное тобой слово, любая оброненная фраза имеет последствия. Ты — женщина, а значит, никогда не встанешь во главе рода или крупного бизнеса. Но ты — женщина, а значит, у тебя есть огромное влияние на мужчин. И если ты не хочешь овдоветь раньше времени, следи за языком. Безусловно, парня нужно вдохновлять на подвиги, но не на самоубийство в попытке реализовать твои амбиции. Это понятно?

От того тона, которым это было сказано, многие бы сейчас пребывали в ужасе.

— Да я не пыталась… — начала было Мария, но отец оборвал ее, не дав договорить.

— Мария, это понятно? — с нажимом переспросил боярин.