Олька рвано дышала, ноздри её трепетали, челюсти ходили ходуном, глаза покраснели и выпучились, отчего девчонка стала похожа на взбешённую мартышку.

— А вот это ты видела? — Вынула она из кармана белую баночку и с силой встряхнула ею.

— Что это? — непонимающе пожала плечами Лина. От недоброго предчувствия заныла душа.

— А это то, без чего наш Филечка не может жить! — выпалила Олька. — Зависимый он! Жрёт транки и без них подыхает! Сколько ему там часов до ломок осталось, два, три? Что-то слишком долго он продержался в этот раз. Ну что, сестрёнка, нужен он тебе такой? Нужен?!

— Да как ты смеешь! Зачем ты врёшь?! — Лина пошатнулась от внезапно навалившейся на плечи тяжести. — Мы говорили с Филиппом, и он сказал мне, что там, на даче…

— А-ха… — Олька истерически засмеялась. — Ну ты и дура! Овца тупая! Там, на даче … думаешь, он так невозможно радовался вашей встрече?! Да он угашенный был! А потом сто пудов загибался.

— Угашенный? Ч-что з-значит угашенный? — еле слышно пролепетала Лина. Горло свело от спазма, руки похолодели и не слушались. — А-а-а… — только и смогла выдавить она.

Олька продолжала метаться и что-то говорить — обе погрузились в свои эмоции, не заметив, как в проёме двери появился Филипп. Первой очнулась Лина и чуть не задохнулась от пронзившей её боли. Он стоял неподвижно, сжимая в руке веник, и потрясённо взирал в пустоту. Лицо его стало белее, чем полотно, плечи сгорбились и поникли.

— А я радовался, представляешь, я радовался! — с горечью пробормотал он и застыл в немом ступоре.

В комнате стало душно, невозможно душно, будто воздух сгустился перед грозой. Казалось, в гостиную, недавно ожившую и наполненную светом, вновь ворвался могильный холод. Олька побагровела и стояла с открытым ртом. Лина не двигалась с места, пытаясь осмыслить происходящее. «Это какой-то нелепый сон. Просто сон…» — убеждала она себя, напряжённо глядя на Филиппа и замечая, как губы его растягиваются в дурной усмешке.

— Ну давай, — процедил он, протягивая Ольке руку.

— Что? — встрепенулась девчонка и полезла в карман.

Лина наблюдала сквозь слёзы, как Олька, дрожа как осиновый лист, протягивает баночку Филу. Он подхватил её и сжал в кулаке.

— Ну чего вы расшумелись, дети? — на шум подоспела тётя Нина. — Оля, Лина, Филипп, что вы натворили? — испуганно запричитала она.

На лице Филиппа проскользнуло что-то безумное, дикое. Окинув стены тяжёлым взглядом, он отшвырнул метлу и вышел из гостиной. Послышался грохот входной двери.

Олька было ринулась за ним, но тут же сползла на колени и тихо заплакала:

— Что же я наделала? Что я наделала? — отчаянно всхлипывала она. — Теперь он ни за что меня не простит. Ни-за-что!

Лина пыталась справиться с рвущейся из груди истерикой, потом наконец раздышалась и бросилась следом за Филом. Сердце гулко колотилось, отдаваясь в висках, в ушах.

Выскочив из квартиры, она огляделась по сторонам и побежала по длинному коридору. Ноги казались ватными и еле переступали, но страх потерять Филиппа гнал её вперёд. Только бы … Только бы успеть! Дом, так похожий на огромный муравейник, с переходами, коридорами, лестницами, лифтами, наполняли беспорядочные звуки. Лина замирала и прислушивалась, пытаясь уловить его шаги, но всё было тщетно. Куда же он мог пойти?!

Внутренний голос говорил ей, что он где-то рядом, Лина ощущала его эмоции, надсадное дыхание, неровный пульс. Поискав на этаже, она остановилась и прикрыла веки. Нервы были на взводе, слух обострился и реагировал на каждый шорох. Где-то в стенах шумела вода, ветер выл в потайных трубах, неясные постукивания отдавались пещерным эхом в утробе дома.

— Где ты, Филипп, откликнись, пожалуйста, укажи мне путь! — шептала она как молитву.

И вдруг сквозь какофонию звуков пробился монотонный гул города. Как на экране вспыхнули слайды: ночь, огни, крыши высоток и зданий, пропасть. Лина распахнула глаза и рванула к лестнице. Знание придавало ей сил. Только бы не ошибиться! Лина проскочила два лестничных пролёта вверх, коридор, переход, массивные двери… и оказалась на крыше.

Её окутал мрак, но она продолжала продвигаться на ощупь, превозмогая страх, сторонясь чернеющих сгустков и подвижных теней. Постепенно глаза привыкли к темноте, и Лина различила на фоне ночного города одинокую фигуру. «Только бы не мираж!» — взмолилась она и подкралась ближе. Филипп!

Он стоял на краю балюстрады и, засунув руки в карманы, отрешённо смотрел вдаль.

— Зачем пришла? — бросил он, не оглядываясь, будто только и ждал её появления. Внешне он казался спокойным, но в воздухе парило что-то опасное, готовое в любой момент разразиться катастрофой, словно откат штормовой волны перед ударом о землю. О землю!

— Филипп, ч-что ты тут делаешь?! — От страха все слова вмиг растерялись, но Лина, не боясь посмотреть вниз, крепко вцепилась в его ладонь и встала рядом.

Из груди Филиппа вырвался хриплый стон, он отступил от края и с силой рванул её на себя. Она не удержалась на ногах и если бы не крепкая рука Филиппа, могла бы оступиться и полететь вниз.

— С ума сошла?! — процедил он сквозь зубы, отбрасывая её руку и отводя озлобленный взгляд.

— Филипп, — дрожа всем телом, прошептала Лина. — Пожалуйста, не надо так! Умоляю, не надо! Ты же совсем не такой, ты…

— А какой?! Хотела видеть меня настоящего, так смотри, — ухмыльнулся Фил, глядя на неё остекленевшими глазами. — Теперь ты всё знаешь и мне незачем разыгрывать из себя пай-мальчика. Я пропащий, гнилой нарик, ошибка природы, все мои попытки завязать — фигня! Олька права, я конченый, могу сорваться в любой момент.

— Но я не верю, не верю! — воскликнула Лина. — Всё же можно исправить, всё можно…

— Для чего, для кого?! — взвыл Фил. — Думаешь, я не пробовал бросить? Да пробовал, но это… какой-то замкнутый круг.

— Почему ты не рассказал дяде Эдику, он бы помог тебе!

— Вот только не нужно приплетать сюда отца. Он будет только рад избавиться от такого отморозка, как я, который не оправдал его надежд, который позорит доблестный род Полянских. Да обо мне никто не вспомнит! — Фил сдавленно рассмеялся, медленно отступая спиной к краю.

— Филипп, пожалуйста, что ты задумал?! — ахнула Лина, шагнув за ним. Обжигающие слёзы застилали глаза, но она не выпускала его из вида.

— Лин, — ухмыльнулся он, остановив её чужим, леденящим взглядом. — Я не собираюсь прыгать с крыши, я просто вышел проветрить мозги. Что за экстрим? Для того чтобы покончить с таким ничтожеством, как я, есть способ гораздо приятнее. — Филипп, явно играя на нервах, снова отступил к самому краю и вынул баночку.

— Ты отвратителен! — вскипела Лина, сжав кулаки. — Если ты хочешь оттолкнуть меня вот этим, то знай, у тебя не получится!

Но Фил, будто не слыша её слов, продолжал свой сумбурный монолог:

— Я всегда был чужаком в семье, так, ненужный элемент. Слышала о таком? Даже матери был в тягость, а отцу…

— Филипп… ну что ты такое говоришь! Тётя Мариночка… Она так любила тебя. Знал бы ты, как она переживала, когда вы с ребятами убежали из посёлка! Она же сутками стояла у окна и ждала тебя, убитая горем сидела у моей кровати с одним лишь желанием узнать о тебе…

— … Олька права. Скоро меня совсем накроет, и я вряд ли смогу устоять. Тебе нужно держаться подальше, мой уровень — такие как Олька, — нервно цедил он.

— Филипп, очнись! Ты только послушай! Мы все тебя любим, и отец, и тётя Нина. Если с тобой что-то случится, я не переживу. — Лина отчаянно всхлипнула, чувствуя, как боль в груди становится невыносимой. — Я не переживу, потому что… потому что люблю тебя, всегда любила, с самого детства! — Признание вырвалось из сердца и на секунду нависло над ними едва осязаемым облаком. От осознания собственных чувств у Лины сбилось дыхание.

Оба замолчали и ошарашенно уставились друг на друга.

— Что ты сказала? — недоверчиво пробормотал Филипп.

— Я… люблю тебя… — всхлипнула Лина, робко разведя руками.