Фил напряжённо потёр виски и попытался сесть. Тут же накатила тёмная волна, на мгновение отрезав видимость. Он поморщился, дождавшись ясной картинки, и осторожно поднялся.

Через пятнадцать минут Фил стоял в парадной сквота, покачиваясь и размышляя о своей нелёгкой судьбе. В этот год он совсем слетел с катушек, забросил учёбу и увлёкся музыкой, даже жил с музыкантами группы в старом заброшенном сквоте. Фил понимал, что своим поведением позорит славных предков-профессоров, но тяга к свободе пересиливала все аргументы. «Дурная кровь» — ехидствовала бабушка Изольда, намекая на родословную мамы. «Уникум» — иронизировал отец, удивляясь, как скоро Филипп восполнял пробелы в знаниях. Первые три курса медицинского универа Фил окончил на «отлично» и теперь не сомневался, что без проблем закроет сессию. Учёба давалась ему легко — несколько бессонных ночей и предмет сдан. На четвёртом курсе он так расслабился, что совсем перестал приходить на занятия, лишь важные коллоквиумы и зачёты удостаивал своим посещением. Преподы шли на уступки, закрывая глаза на все его пропуски. В этом, конечно, была и заслуга отца — год назад его избрали на должность ректора медицинского универа, и он с головой ушёл в работу. Филу казалось, что предок окончательно забил на него. Однако ближе к сессии отец все же вспомнил о существовании сына и забил тревогу. И Фил гасил в себе протест. Ещё бы, он столько времени был предоставлен себе самому, что внезапное участие родителя его озадачивало и напрягало. С чего бы это? «В конце концов, «My life is my shot» — моя жизнь — это мой выстрел! И только мне решать, где и как её прожигать», — думал он.

Немного постояв на сквозняке, Фил развернулся и направился в конец коридора к ветхой кирпичной лестнице, ведущей на крышу. Медленно, бормоча под нос считалочку, поднялся наверх. Это был своеобразный ритуал. Так, ничего особенного, просто стих-сорняк, назойливо всплывающий в памяти. Каждый раз, как только Филипп оказывался на этой лестнице, он считал ступеньки — совсем как в детстве, когда боялся затеряться в параллельных мирах. Фил усмехнулся нахлынувшим мыслям и продолжил путь.

Он знал, где искать Макса — хорошо изучил его привычки за несколько лет дружбы. Их встреча случилась в тот сложный для Фила период, когда душа его жаждала впечатлений, а пятая точка — приключений. Помнится в семнадцать он считал себя вполне самостоятельным и взрослым, и скитался в компании таких же страждущих подростков по сборищам неформалов, пока однажды на одной из тусовок не схлестнулся с Максом в споре о гламурных реперах. А после тот взял в руки гитару, и все недоразумения развеялись сами собой. Он оказался лидером группы «A-$peeD», известной в узких кругах музыкантов.

В то время Макс подражал загадочному Курту Кобейну, носил полосатый джемпер и длинные патлы, и на запястье, где билась жизнь, набил татуировку — сердечко с витиеватой буквой «К», пронизанное иглой. Впрочем, на этом его сходство с Куртом не заканчивалось. Макс красиво говорил, писал стихи и музыку и орал со сцены под свой излюбленный гранж, а в обществе друзей философствовал о высоких материях и одиночестве. Вокруг него вечно собиралась разношёрстная толпа: почитатели творчества и просто любители оторваться, ну и, конечно же, девушки, много девушек.

Вскоре и Фил влился в группу «A-$peeD». Сначала звукачом, а позже, впечатлив музыкантов беглой игрой на синтезаторе и интересными идеями аранжировок, прочно закрепился на месте клавишника.

***

Задержавшись на верхней ступеньке, Фил толкнул плечом деревянную дверь. Та протестующе скрипнула и подалась навстречу ветрам. В голову ударила свежесть холодной зимы, и яркое солнце ослепило его уставшие от бессонных ночей глаза. Он окончательно проснулся. Взгляд пробежался по крыше старого сквота в поисках Макса. Парень сидел, привалившись к арке небольшого кирпичного флигеля, ноги свисали с крыши, и от нечаянного падения его удерживала лишь невысокая металлическая решётка, креплённая к краю обшарпанного жестяного настила. В этом был весь Макс — он любил риск и свободу и черпал энергию из экстрима, гуляя по краю бездны.

«Постконцертные оргии» не прошли для Макса бесследно — лицо его казалось бледным и под глазами пролегли глубокие тени, но взгляд, устремлённый в небеса, был чрезвычайно одухотворён. Фил посвистел мотивчик любимой песни, но Макс не услышал — уткнулся в свой неизменный блокнот и, тихо бормоча, принялся водить карандашом по бумаге. Секунды спустя он откинул к стене голову и прикрыл веки.

— Макс, эй, ты чего? — забеспокоился Фил, включая режим доктора. — Тебе хреново?

Тот наконец-то ожил и странно посмотрел на друга:

— Нет, мне хорошо.

Голос его охрип от вчерашнего выступления, где он самозабвенно выдавал гроулинги.

— Ты знаешь, какой сегодня день? — спросил он после недолгой паузы.

Фил посмотрел на экран сотового и озадаченно нахмурился:

— Угу, понедельник, 14 декабря, — ответил он, не врубаясь в происходящее, — а что?

— …Камила прислала мне эсэмэс.

Фил обречённо вздохнул, пытаясь не рассмеяться и не вспылить.

— Неужели? — скептически протянул он. — И что же она написала?

— Всего два слова: «С днём!», — посетовал Макс.

— Вот так и написала? — усмехнулся Фил. — И что это значит?

Макс, не обратив внимания на издевательский тон Фила, заговорил быстро и сбивчиво.

— Я тоже думал, что бы это значило, я пробовал звонить, только номер недоступен. Эсэмэска пришла вчера во время тусы, и я не сразу увидел… только в пять утра до меня дошло, что это она… Я голову сломал над тем, что бы это значило. Потом осенило. Вчера было 13 декабря. В тот самый день год назад она ушла. Это день нашего расставания, Фил. Она вспоминает обо мне, и я небезразличен ей! Она меня помнит! И мне хорошо от этой мысли!

Фил словно паяц зашёлся нервным смехом:

— Камила, Камила, Камила! Сколько можно, Макс? Эта маньячка всю душу тебе выпотрошила, а ты ей радуешься как пацан. Ты просто одержим, брат!

— Так и есть. Три месяца ни слуху ни духу, и вот теперь снова… У меня внутри всё оборвалось, когда я понял, что это она. Думал, что забыл её, но нет, сцуко!.. Нет! — На бледном лице Макса заиграл нездоровый румянец, а во взгляде неожиданно трезвом и цепком читалась решимость. — Я хочу найти её, Фил! Я её хочу!

Фил с усмешкой смотрел на Макса, припоминая их давнишний конфликт с Камилой, невольным свидетелем которого он стал.

«Непутёвый» — кричала бывшая Макса, стараясь больнее его задеть. Хотя… почему же бывшая? Она до сих пор напоминала о себе редкими звонками или намеренными визитами. А то, что они намеренные, Фил не сомневался. Стоило Максу расслабиться и завести себе подружку, так Камила сразу всплывала на горизонте и вновь выбивала его из колеи.

Фил озадаченно смотрел на Макса, совершенно не понимая тех противоречий, что творились в душе этого придурка. Макс, чьи песни вызывали шок у ментов и обывателей, оказался абсолютно бессильным перед безответным чувством к девушке. Иногда Филу казалось, что тот лелеет болезненную привязанность ради самого состояния привязанности и намеренно не находит в себе сил разорвать этот порочный круг. Сам Фил не верил в любовь и никогда ничего подобного не испытывал. И философствовать на тему любви и ненависти ему не хотелось. Ни к чему весь этот пафос, к тому же яркие примеры неудачных отношений прочно отложились в голове. Макс и Камила, отец и… мама.

Фил огляделся. Стоял полдень. Погружённый в нескончаемую суету город жил обычной жизнью. Только опустевший парк, пестреющий внизу разноцветными флажками и самопальными афишами, дремал в тоскливой отрешённости. Чёрные стволы деревьев, скованные мерзлотой, покачивались на ветру. Вороны дербанили остатки провизии в урнах и выясняли отношения в драке. Редкие прохожие перебегали улицу, спеша к православному собору, подальше от этого злачного места. Вдруг из-за тучи выбилось яркое солнце, заиграло бликами в золотых куполах, заискрилось в мозаике башенок, вспыхнуло ослепительным огнем на крестах. Филипп тут же поморщился и отвернулся. Обычно солнечные дни в декабре редкость, в основном изморозь и пасмурь, а тут…