— Это очень-очень красиво, правда, — пробормотала она, не зная, чем занять руки. — А … где пианино тёти Мариночки?
— Рояль в белой гостиной, там. — Филипп кивнул на комнату за плотно прикрытыми дверями, но с места не сдвинулся. Лина тоже будто чего-то ждала. Их разделяло расстояние вытянутой руки. Оба не мигая уставились друг на друга. Лицо Филиппа просветлело, в глазах заискрился живой блеск, и сердце Лины учащённо забилось. Ей бы злиться на Филиппа за его мягкотелость, а она, как дурочка, стоит и любуется им, не в силах дать отпор его опасному обаянию.
— Я очень рад, что ты согласилась прийти сюда, — проникновенно сказал Филипп. — Только … я не думал, что всё так тупо выйдет.
— Что ж, — немного помолчав, ответила Лина. — Будем считать, что мой визит — всего лишь дань вежливости семье Полянских и … просто обычный интерес.
— А это на самом деле так? — с напряжёнными нотками спросил Филипп, и Лина неуверенно пожала плечами.
Из кухни доносилось позвякивание посуды и бормотание милой старушки. Она между делом воспитывала Ольку, и Лина с Филом невольно становились свидетелями нянькиных упрёков.
— И что за девки пошли, — ворчала нянька, — где твоя девичья гордость?
— Да ладно вам, тёть Нин, — громким шёпотом верещала Олька. — Ну при чём тут гордость, мы же с Филиппом друзья.
— Друзья? — возмутилась тётя Нина. — Эка ты дружбой прикрываешься. А как Филипп женится, ты тоже будешь за ним таскаться?
— Не женится.
— Чего это он не женится? Ещё как женится! — настаивала тётя Нина.
— Ну, женится … — взбрыкнула Олька, — какая разница.
— Огромная разница! Ты только подумай своими мозгами. Ишь …
— Ну, тёть Нин, ну ладно вам, давайте я лучше помогу, давайте чайный сервиз принесу, тот, что для гостей.
— Вот и помогай, раз пришла. Только смотри осторожней, ничего не разбей, трындычиха.
— Ага, он такой клёвый.
— Клёвый, — пробубнила нянька. — Всё у тебя клеевое. Иди уже…
Фил, усмехнувшись, слегка покачал головой и оторвался от стены.
— Ну, идём, я покажу тебе, на этом инструменте уже лет сто никто не играл. Отец никак не решится избавиться от него, а мне…
— Избавиться? — ужаснулась Лина. — Разве можно? Это же память!
Неожиданно из кухни выскочила Олька и будто специально налетела на Фила. Тот чертыхнулся и отступил, улыбка сбежала с его лица, и губы плотно сомкнулись.
— Ой, — хохотнула девчонка, — а чего это вы тут стоите? — Олька с минуту топталась рядом, но, так и не дождавшись ответа, направилась к дверям гостиной.
Фил возвёл глаза к потолку, явно призывая на помощь всё своё терпение.
— Линочка, Филипп, ну что же вы за стол не проходите? — позвала их тётя Нина, появившись в проёме двери. — Давайте-давайте, а все экскурсии по дому будут потом.
***
Кухня была небольшая, но очень уютная, с продолговатым столом, накрытым праздничной скатертью, за которым, к удивлению Лины, уместились и гости, и хозяева. Окна украшали шторы из персиковой органзы, стены были оклеены бежевыми обоями с рисунком пушистых одуванчиков, у стены расположился удобный диван.
— Ну какая же ты вся праздничная, воздушная, — улыбнулась тётя Нина, разглядывая Лину, как только они с Филиппом уселись за стол. — Филипп тоже под стать, полдня сегодня наряжался, нервничал.
— Ну, тёть Нин, — ухмыльнулся он.
— Всё, молчу, молчу, лучше расскажите, как прошёл концерт.
Во взгляде Филиппа блеснули озорные огоньки, он вдруг напомнил Лине того несносного мальчишку из детства.
— Лина здорово выступила, — отчитался он с довольной улыбкой, — она просто сделала всех! Зал аплодировал стоя, толпа обезумевших поклонников ломанулась к сцене, пришлось отгонять!
— Скажешь тоже, — засмущалась Лина. — Я чуть ли не полгода готовилась, а концерт пролетел как миг. Даже не верится, что всё так…
— Какая умница! — умилилась тётя Нина.
— Полгода, с ума сойти можно, вот это упёртость, — процедила Олька. С минуту назад она влетела на кухню с упакованным в коробку сервизом и теперь расставляла чашки на блюдца, однако, встретившись с предупреждающим взглядом Фила, тут же сбавила обороты. — То есть… я хотела сказать, упорство. И как тебе только не надоедает долбить одно и то же?! Я бы со скуки давно умерла. Филь вон со своей командой за два дня песню репают, иногда вообще на концерте за пять минут сочиняют что-то новое.
— Не надоедает, — возразила Лина. — Занятие музыкой тренирует силу воли и закаляет характер. Иногда приходится себя заставлять, не без этого. Как сказал Пётр Ильич Чайковский: «Вдохновение рождается только от труда».
— Ну и зануда, — пробурчала Олька себе под нос. — Фил тоже бывает таким, когда…
— Угомонись, тебя слишком много, — Фил беспокойно заёрзал на стуле. И Олька замолкла.
Тётя Нина прищёлкнула языком и покачала головой.
— Ты её не слушай, Линочка. Помню, как Марина готовилась к концертам, будто из жизни выпадала.
— Я тоже помню. Благодаря тёте Мариночке я нашла себя в жизни, поняла, что мне по-настоящему дорого. Я твёрдо решила стать пианисткой. Никогда не забуду концерт Рахманинова в её исполнении, это было так… впечатляюще. — От воспоминаний на глаза Лины навернулись слёзы. — Простите, у меня был очень сложный день, — пробормотала она.
— Да что ты, милая, — заохала тётя Нина, — ты ещё держишься молодцом, это ведь такой стресс. А как Марина нервничала перед выступлением, только Эдуард Филиппович и спасал, бывало, возьмёт за руки, пошепчет что-то, а она идёт и играет. Вот такая магия!
— Магия, — пробормотал Филипп, вынырнув из задумчивости. — Это правда, отец легко справлялся с её … бесами. Только с собой он справиться не мог. Одержимость сродни болезни. Хорошо, что не заразно.
— Да что ты такое говоришь? Тьфу на тебя, — отмахнулась тётя Нина. — Просто Мариночка очень чувствительная была, чуть что, сразу в слёзы. А Эдик так её любил, так любил … любой каприз исполнял.
— А что не так? — возмутился Фил. — Я все эти страсти на собственной шкуре прочувствовал. И только спустя много лет могу об этом свободно говорить. Сначала он избавлялся от маминых вещей, потом тащил их обратно в дом, и незаметно полки снова заполнялись её статуэтками. И так из раза в раз.
— Всё у вас у психиатров сводится к безумствам. Просто мужчины Полянские — однолюбы, но это не значит, что потеряв однажды, они не способны полюбить вновь. — Тётя Нина сосредоточенно поджала губы, отчего вокруг её рта проступили добрые морщинки.
— Надеюсь, что одержимость по наследству не передаётся. Хотя мы все в чём-то одержимы. И я обречён — по жизни сталкиваюсь с этим … явлением. — Фил мазнул по Ольке тяжёлым взглядом. — Я, наверное, законченный эгоист, но мне не хотелось бы видеть рядом с отцом другую женщину. И я почему-то уверен в том, что он не женится второй раз, он слишком любил маму, и до сих пор её любит.
— Ты порой рассуждаешь как ребёнок, дорогой мой внучок, — вздохнула тётя Нина.
Филипп подозрительно затих. Лина тоже молчала, раздумывая над словами Филиппа, но отчего-то не решалась вмешаться в разговор. Одна только Олька шумела, расставляя на стол чашки с чаем.
— Ничёсе ребёночек, — хмыкнула она. — Филь вечно как загнёт на своей латыни, я и половину не понимаю.
Фил напрягся, демонстративно проигнорировав Олькину реплику, и та с довольной ухмылкой уселась за стол.
— Вот, значит, как. — Тётя Нина с хитринкой посмотрела на Фила. — Линочка, а Эла тебе, случайно, не мамой приходится?
— Можно и так сказать, а вы знакомы? — удивилась Лина.
— Так, доводилось встречаться. Давно… — Нянька тут же поднялась из-за стола и достала из шкафа коробку конфет. — Я же совсем забыла, у нас птичье молоко есть. Любимые, Филиппушкины.
— Ну тёть Нин, — покраснел Фил. — Я тут как притча во языцех, поминутно мои недостатки вскрываются.
— Ну чего ещё, — засмеялась тётя Нина. — Тоже мне недостаток — конфеты.
— Филь, говори по-русски, — встряла Олька. — И давай уже, чай же стынет, у меня сегодня и крошки во рту не было.
