— А ну свалил! — жёстко скомандовал низкий голос, и Лина, не веря в такую удачу, вскинула голову. Спаситель — широкоплечий, накачанный парень показался ей смутно знакомым. Смеющиеся серые глаза, мальчишеская улыбка.
Пашка! Пашка Потапов, её обидчик из детства, вредный и вечно задирающийся пацан! Только теперь он возмужал и, похоже, отслужил в армии.
Обидчик Лины было напрягся, однако, быстро смекнув, что силы не равны, безропотно поднялся и скрылся в толпе. Пашка проводил его суровым взглядом, от которого и Лине стало не по себе, но тут же ухмыльнулся и снова вернул улыбку Лине.
— Присяду? — коротко спросил он.
— Конечно, Паш. — Она подвинулась, стараясь быть невозмутимой.
«Надо же, как меняются люди, — думала Лина, облегчённо вздыхая. — Никогда бы не поверила, что Пашка может вступиться за меня».
Усевшись рядом, Пашка довольно долго разглядывал Лину. Вот уж у кого не существовало полутонов! Ну, во всяком случае, так было в детстве.
— Я так тебе благодарна! — наконец улыбнулась она. — Ты мой спаситель! Что бы я делала без тебя?
— Да таких козлов гонять нужно. — Пашка ударил кулаком в раскрытую ладонь. — Нашёл свободные уши! А ты чего одна едешь? Странно видеть тебя без тёть Марты.
— Так получилось. Хотя, признаюсь честно, я в первый раз еду одна. Не думала, что так выйдет.
— А ты изменилась, такая вся… такая… — Пашкино лицо покрылось радостным румянцем.
— Хм, — пожала плечами Лина. — Какая?
— Ну, классная и смелая, а ещё очень красивая. А раньше такая тихоня была. Фил за глаза тебя Неженкой звал.
Фил… При мысли о несносном соседе у Лины защемило сердце. Как же ей хотелось спросить про него, где он, что с ним, но она отчего-то не решалась.
— А тебя давно не было видно, Паш. Мы уже два года тут, а встретились впервые.
— Так я это… в армии был, в десантных войсках служил, остался по контракту, а сейчас в отпуске. На днях собираюсь ехать обратно. Вот смотри. — Пашка оголил запястье, демонстрируя Лине вычурную татуху ВДВ — череп в беретке с куполом парашюта и распластанными крыльями орла.
— Круто, да? — загордился Пашка.
— Ну да, — похлопала ресницами Лина, сосредоточившись на художественной безвкусице, но Пашка принял её вежливый интерес за сдержанный восторг и важно задрал подбородок. — А… тётя Варя как? — Лина поспешила сменить тему.
— Бабушка старая уже, больше не выезжает на дачу, с родителями живёт. Теперь я там хозяин.
— А… как твои друзья из посёлка? — замялась Лина.
— Ты, наверное, про Фила хочешь знать? — без обиняков спросил Пашка. — Так он это, типчик ещё тот, видел его недавно, водится с какими-то сомнительными личностями. Мы таких в самоволке гоняли, гоняли, — загоготал Пашка, и Лине стало не по себе.
— Это… к-как п-понимать? — не смогла она скрыть накатившего волнения.
— Да чего понимать-то, он всегда немного такой был, короче, особенный, ну а сейчас нам вообще не по пути.
— Вы же друзьями были.
— Были. Не хотелось от коллектива откалываться, — усмехнулся Пашка.
— Вот как? — нахмурилась Лина, кусая губы.
— А парень есть у тебя?
— Н-нет. К чему вдруг такие вопросы?
Пашка снова заулыбался, но вслух ничего не сказал.
Бывшие неприятели вышли на станции, и Пашка вызвался проводить её до дома.
— Эх, жаль, я уезжаю скоро, так бы на свиданку тебя пригласил. Пошла бы со мной? — грубовато спросил он.
Лина задумчиво пожала плечами и опустила глаза.
— Ты больше без сопровождения не катайся. Была б моей девчонкой, ни на шаг бы не отпустил.
— Ого. Звучит внушительно! — усмехнулась Лина.
— Ага, — с нажимом ответил Пашка и привычно двинул кулаком в ладонь.
— До встречи, Паш. Может, и встретимся когда-нибудь, — кивнула она на прощание и скрылась за калиткой.
***
Как только Лина вошла в калитку, её охватило радостное волнение. Любимый уголок детства всегда вызывал в ней трепетный восторг: здесь она могла расслабиться, забыться на время и мечтать в своё удовольствие. Глотнув живительного воздуха, Лина раскинула руки и, запрокинув голову к вечернему небу, весело закружилась, но тут же, одёрнув себя за ребячество, рассмеялась. Родная земля ожила, покрылась сочной травой и мхом. Деревья в саду оперились молодой листвой, а черёмуха под окнами дома утопала в белом цвету, распластав пушистые ветви. Первым делом Лина направилась к ней и, уткнувшись лицом в шелковистые лепестки цветов, вдохнула медовый аромат с примесью косточки и горчинки.
Повсюду царила благодать. В лёгком дуновении ветерка, в шелесте листвы, в пении птиц ей слышалась мелодия детства. Она витала повсюду и создавала настроение — лирическое и немного грустное. Лина прикрыла веки и вся обратилась в слух. Откуда-то извне просочились нежные звуки фортепиано, так напоминающие ей интермеццо — до боли знакомую пьесу, которую когда-то тётя Марина играла с таким упоением и страстью. Подумать только, душа любимой пианистки давно отошла в мир иной, а музыка живёт, слилась с природой и льётся с небес нежными перезвонами колокольчиков, струится в воздухе.
Лина внезапно очнулась от грез, и взгляд её устремился к даче Полянских. «Тётя Мариночка, милая… — с тоской вздохнула она, глядя на тёмные окна соседского особняка. — Если бы только можно было вернуться в то незабываемое лето и раствориться в нём!» Из горла вырвался тихий всхлип, и по щеке скатилась слеза.
Когда-то на соседской даче всё цвело и радовало глаз. Лина помнила, как бегала на занятия к тёте Марине, как разучивала первые гаммы и играла с фарфоровыми статуэтками. Даже сейчас, повзрослев, Лина верила, что она была настоящей феей из сказки и её музой. Перед глазами всплывали картинки прошлого: тётя Марина, сияя медью красных волос, кружится под солнцем, и ветер играет полами её сарафана из зелёной марлёвки. Юный Филипп целится из рогатки по воробьям — белая рубашка расстёгнута на груди и повязана на поясе узлом. Волосы тёмной меди вихрятся у лица, спадают на шею длинными локонами, совсем как у книжного героя Артура Грея. И всё это под нежные звуки сонаты фа минор Доменико Скарлатти.
Теперь же на даче Полянских буйствовала дикая флора, и от былой красоты остался лишь нетронутый временем и зимними холодами дом с флигелями и витой лестницей. Ёлки и туи у забора разрослись густыми мохнатыми лапами, клумбы с когда-то цветущими «рыжиками» и «гвОздиками» покрылись сорной травой, садовая беседка почернела от влаги, качели заржавели и поскрипывали на ветру. Лина тяжко вздохнула и, с трудом оторвавшись от созерцания унылого пейзажа, отправилась в дом.
За окном быстро темнело, а в комнатах, ещё не прогретых майским солнцем и теплом хозяев, было зябко и мрачно. И всё же в родных стенах Лина ощущала спокойствие и уют. Зажав в руках кружку с дымящимся кофе, Лина включила камин и забралась с ногами в широкое кресло мамы Марты. Ничего не хотелось делать, даже мечтать. Спустя пятнадцать минут она поставила пустую кружку на стол, свернулась калачиком и, укрывшись пледом, незаметно погрузилась в сон.
А проснулась внезапно, будто от толчка. В ночной тишине ей почудились гитарные переборы и чей-то смех. Лина поднялась со старенького кресла и подкралась к окну с видом на дачу Полянских. Именно оттуда слышались подозрительные звуки.
Рядом с особняком, в любимой клумбе тёти Марины пылал костёр, а вокруг него виднелись силуэты людей. Лина приоткрыла створку окна, и вместе с потоком ночного ветра до неё долетели обрывки фраз и девчоночий смех.
— Макс, ну сыграй «Девочку»! «Девочку-у-у»! — ныл капризный голосок.
— «Девочку», «Девочку» хотим! — донеслись до Лины издевательские вопли парней.
Сердце Лины взволнованно замерло. Быть может, Филипп с друзьями нагрянул на майские праздники? Недолго думая, она спустилась на первый этаж, накинула куртку и вышла из дома. Калитка, ведущая во двор Полянских, с лёгкостью поддалась, и Лина впервые за долгие годы вошла на соседскую дачу. Осторожно, почти на ощупь, она добралась до летней беседки, когда-то покрытой садовым плющом. Теперь же сухие вьюны вились между решётками, трепеща на ветру, словно рваные струны гигантской арфы.
