– Тогда я перестану быть собой, – продолжил беседу Джон.
– Это так кажется с Вашей стороны, но как только Вы погрузитесь в свет Сына, то поймёте, насколько все Ваши страхи были надуманными, – сказала она и кивнула в сторону надписи «Красота, Любовь, Жизнь!», на фоне которой Сын с распростёртыми руками встречал всех потерянных и обременённых.
– Как я оказался в церковно-приходской школе, хотя собирался в бордель? – улыбка Джона выглядела, как оскал загнанного волка. – Хотя уж лучше так, чем наоборот.
Он очень надеялся, что такое граничащее с кощунством замечание сойдёт ему с рук. Ему действительно повезло, потому что Сьюзен отвлеклась на то, чтобы достать из кармана жакета бело-золотистый буклет с процитированными ею ранее словами, который она вложила в руку Джону. Буклет был потрясающе мягким на ощупь, хотя жестко держал форму. Джон тщетно мял его пальцами, пытаясь понять природу этой потрясающей шелковистости. Тактильность была для него так же важна, как и остальные органы чувств, благодаря чему он лучше чувствовал атмосферу охоты. Кристиан смеялся над ним, когда он мог потратить неделю на подбор нужного материала для накладок для рукояти револьвера. Это особенно возмущало Кристиана после того, как они уже поднялись в рейтинге и могли позволить себе лучшее оружие и снаряжение. «У нас и так самые крутые пушки, пули практически сами летят в цель!» – ворчал Кристиан. «Да, они-то крутые, только вот я – нет!» – отвечал на это Джон. Всё это позволяло ему стрелять по интуиции и уже лет 8 не промахиваться. Когда Сьюзен попыталась забрать буклет, он не сразу отдал его.
– Сейчас это будет Вам только мешать, – напряжение в её голосе отражало, насколько тяжело ей было вырвать буклет, но в очередной раз она широко улыбнулась.
Он не верил её словам, что все всё забыли: про себя, про секс, про смерть и прочее. Он посмотрел на себя: обычный жилистый наемник со шрамами – не было ни капли желания открыться «красоте, любви и всему остальному» и забыть про времяпровождение с представительницами прекрасного пола. Но он согласился с одним: что-то здесь его постепенно меняло; Сын ли это или атмосфера заведения – уже другой вопрос. Может быть, даже дать этому ощущению шанс, а то Кристиан задолбает его своим нытьем: «Да ты просто не так сел, не так встал, не туда засунул».
Он зашёл в просторную комнату, где из всего обещанного гостям комфорта было более слабое освещение, что уже радовало. Второе – не было матового стекла и никаких других неожиданностей для внешних глаз. Только после 40-секундного изучения комнаты Джон наконец-то обратил внимание на обнаженную девушку лет 22-23-х.
– Гвендолин, – представилась она и поправила длинные каштановые волосы.
Он кивнул в ответ. Ну, вроде здесь уже попривычнее, без всяких там нравоучительных лозунгов. Он сразу лег на кровать, а девушка по движениям подстроилась под его желание массажа, который должен был закончить начатое в инфракрасной сауне расслабление. Она явно работала здесь уже давно, так как техника массажа у нее была просто безупречна: без лишних усилий она быстро разминала нужные точки. Джон сначала думал молча получать удовольствие, как он обычно это делал. Но атмосфера Дома любви не спешила его охватывать, и к тому же ему до сих пор было интересно, что здесь всё-таки происходит.
– Почему так давно работаешь здесь? – спросил Джон. – С нами бывает нелегко.
– Мне нравится, – ответила она.
– Давай попробуем честно, – Джон развернулся и лег на спину.
– Здесь хорошо платят, а у меня есть мечта…но тебе не скажу, иначе не сбудется, – хихикнула Гвендолин.
– Давай вопрос на вопрос, – предложил он.
Девушка кивнула, так как решила, что игриво-позитивное настроение со стороны клиента это хорошо. И это было бы справедливо, если бы речь шла не о Джоне Айроне.
– Как ты давно занимаешься нейтрализацией? – она взглядом указала на катетер для боевых стимуляторов на левом предплечье.
– Охотой за головами? После смерти отца, – спокойно ответил Джон. – И это ответ сразу на три вопроса: «как давно?», «из-за чего?» и «зачем?».
– Ты действительно охотник, – немного завелась Гвендолин. – «Стреляй» теперь ты.
– Что ж, перейдем к основному действию, – Джон провел внешней стороной ладони по щеке Гвендолин. – Я все-таки прилично заплатил за это.
– Здесь не продается секс, только любовь и красота, – ответила она, мягко обхватив его кисть, но не убирая её от своего лица.
– Потому я и здесь, – Джон не моргая смотрел в её карие глаза. – Только любви здесь не больше, чем в борделе мадам Питерсон.
Он вновь лег на живот.
– Ты просто не позволяешь ей охватить тебя, – девушка продолжала гладить плечи Джона.
– За такие деньги, это не моя проблема, – Джон, как лев, довольно заурчал.
– Не все меряется деньгами, – попыталась уколоть его Гвендолин.
– А твоя мечта? –
По её дыханию, Джон понял, что она нисколько не обиделась. И не таких угрюмых, видимо, обслуживала, но и он и не таких доводил. В какой-то момент ему стало нравиться здесь гораздо больше, потому что в заведении мадам Питерсон все его притязания на моральное доминирование могли бы закончиться жалобой к мадам. Это привело бы к немедленной «моральной» кастрации, что, в свою очередь, вызвало бы несказанную радость у Кристиана, а такого исхода Джон не мог допустить ни при каких раскладах. Здесь и сейчас ему пока ещё позволяли вести себя, как непоседливому ребёнку, который своими вопросами ставит взрослых в неудобное положение.
– Ты здесь близко общаешься с другими девочками? – спросил Джон.
– Хочешь, чтобы я посоветовала другую? – Гвендолин пальцами сыграла по точкам релаксации. – Они все идеальные и особенные, как и я.
– В идеальном нет особенности, – Джон снова повернулся, чтобы ещё раз оценить Гвендолин. – Особенность – это история наших недостатков.
– Ты так говоришь, потому что свет Сына не озарил и не изменил тебя, – ответила она.
Тут Джон понял, что так напрягало его в посетителях. Их взгляд был одинаковый, а, соответственно, и они были каким-то одинаковыми. Потому его внимание и привлёк ветеран, что его взгляд ещё сохранил самобытность.
– Его свет не меняет, а заменяет тебя, – произнес Джон. – Но смотрю, тебя это ещё не коснулось.
Гвендолин немного отодвинулась от него, как будто его еретические рассуждения могли быть заразными.
– Прости. Я просто невежда из Нижнего города. Не более того, – он рассчитывал, что искренность извинений вернет Гвендолин хорошее расположение духа, но все равно не удержался. – Ты очень милая, но помни, в борделе, как бы он ни назывался, погоня за мечтой легко превращается в жизнь.
Несмотря на извинения Джона, Гвендолин стало неуютно. Такой клиент, который не хотел открываться и расслабиться, не попадался ей с тех времен, о которых она предпочитала не вспоминать. Даже если он сам не оставит отрицательный отзыв, его неудовлетворённость могут заметить менеджеры, и ей понизят класс принимаемых клиентов. А уже там придётся работать по старинке, пока те не дорастут до высших проявлений любви, потому что главное в политике заведений такого толка: клиент должен возвращаться снова и снова, пока не изменится. Она не хотела вновь опускаться до этого и посчитала, что лесть, как универсальное оружие против мужчин, должна всё исправить.
– Ты очень остроумный, – нащупывала слабые места Гвендолин. – Идеальнее фигуры у мужчин из Нижнего города я не встречала.
Джон оставил это без внимания, хотя последнее было правдой, и он знал это, так как не раз уже слышал подобное. Ни грамма лишнего, но при этом не худой. Плечи не слишком широкие, из-за чего общий силуэт не потерял некоей неуловимой грации. Изящные, но сильные руки. Что ещё нужно, чтобы покорить женское сердце. И это всё было «натуральным», доставшимся ему от родителей. Отсутствие эмоционального участия ввело Гвендолин в замешательство. Ничего не помогало. Отточенные движения стали путаться, как и мысли в голове. Всё же она взяла себя в руки и решила просто насладиться общением, в надежде, что и гостю эта непосредственность понравится, хоть это было и не по регламенту заведения.
