– Куда уж больше, – смогли прохрипеть связки Джона, который ещё не успел надеть свою эмоциональную непроницаемость.
Мадам Питерсон никогда не позволяла быть детям при борделе, так как они мешали клиентам расслабиться. Джон, тщетно пытаясь скрыть негодование, смотрел на них. Она была не работницей заведения, но просто мамой с ребенком. Всё это выглядело крайне странно, как в кошмарном сне. Тут он заметил, что матовое стекло парной вдруг стало прозрачным. На уличной площадке Дома любви уже тоже были полуобнаженные люди с детьми, которые прохаживались или сидели на лавочках, радуясь безопасным потокам восходящего солнца, заботливо отсеянным двойным защитным барьером этого премиум заведения. Это было излишним, так как общий защитный барьер в Среднем городе был отменного качества и не пропускал чрезмерную солнечную активность, в отличие от посредственного барьера в нижней части города Утренней зари. Но здесь, чтобы посетители смогли расслабиться, была установлена усиленная защита. Кто-то кинул несколько искренних улыбчивых взглядов на Джона и его новых знакомых, после чего он, уже еле сдерживая поток отборной ругани, выскочил обратно во внутренние залы.
– Никогда бы не подумал, что открою для себя новый круг ада! Но придётся пройти через него! – мысленно укреплял себя Джон, вызывая менеджера по интеркому.
Сьюзен возникла как из-под земли, будто была специально прикреплена к Джону для его комфортного пребывания здесь.
– Почему вы меня не разбудили? Я слишком долго спал. Здесь уже полно лишних глаз… – забурчал он.
– Система показывает, что Вам еще нужно было время для расслабления. Ваш организм слишком напряжён, – ответила Сьюзен. – Вы не думали сменить работу?
Джон покачал головой и сразу же заметил, что, несмотря на то, что процедура не была закончена, его тело чувствует себя отдохнувшим и потому каким-то легким и почти невесомым. Он улыбнулся новым ощущениям, а Сьюзен, заметив это, пригласила его дальше по пути любви. Взяв Джона под руку, она сопроводила его в другие залы.
Пока они шли, Джон смотрел строго перед собой, но боковое зрение наемника сканировало окружение, предоставляя информацию для его оценки. С одной стороны, такая профессиональная деформация постоянно спасала ему жизнь, но, с другой стороны, мешала расслабиться в непринуждённой обстановке. В залах уже было достаточно много посетителей, выбиравших себе досуг. Они сильно отличались от людей с Нижней части города, как будто олимпийские боги спустились на землю и решили пожить обычной жизнью. Высеченные из бронзы и мрамора тела поражали своим совершенством, хотя Джон внешне не уступал им, несмотря на то, что множество шрамов на теле выдавали в нём обычного человека.
– Так кем Вы работаете? – Сьюзен провела Джона в ещё один зал.
– Я всё указал в анкете, – ответил он.
– Вы должны расслабиться, – пропела она.
Он и сам это знал. Не пропадать же таким огромным деньгам, которые он заплатил за пребывание здесь, а пока они явно не окупались. Он даже стал думать, что на такие деньги он мог просто жить у мадам Питерсон в кабинете и от этого напрягся еще больше. Естественно, его спутница это почувствовала. Остановившись, она развернула его к себе.
– Скажите, что Вас беспокоит? Здесь вы, которые приходите снизу, должны научиться ничего не скрывать и открыться свету Сына и его благодати, – мягким бархатным голосом произнесла она.
– Первое, меня напрягает всё, – Джон стал загибать пальцы, не боясь оттолкнуть её, так как ему с ней детей не растить. – Второе, сами знаете, что там внизу нам есть что скрывать и то, что мы скрываем, здесь вряд ли понравится.
– Вы не поняли. Сын принимает всех и его свет, если Вы его впустите в себя, уничтожит всё то, о чём Вы сейчас переживаете, – Сьюзен продолжала свое бархатное наставление.
– То есть, уничтожит меня? – Джон спросил это как можно безучастнее.
– Покажет Вам себя нового, – ответила она. – Когда-то на одной из общественных проповедей Сын лишь мельком взглянул мне в глаза. После этого я изменилась навсегда.
– И теперь работаешь в борде… в этом заведении, – Джону мимолетной встречи взглядами с Сыном было бы явно недостаточно.
– Несу служение, чтобы таким, как ты, помогать подготовиться, – ответила она.
– Служение? Хм, – Джону даже стало немного стыдно за сдерживаемый смех. – За такой анекдот я точно получу полугодовую скидку у мадам Питерсон.
Сьюзен повела упрямца дальше. Навстречу им попался очередной мужчина, который привлёк внимание Джона больше остальных, и не потому, что был полностью обнажённым. Ему было лет за 70, но армейскую походку и выправку не силах изменить ни время, ни свет Сына и ни Его благодать. Шрам от шрапнели, красота которого захватывала левую сторону лица и оканчивалась покромсанным ухом, был оставлен как наиболее точное выражение смысла существования своего носителя. Он мог бы убрать его за пару сеансов в чудотворных клиниках пластической хирургии Среднего города, но посчитал кощунственным прикосновение лазерной коррекции к своему прошлому-настоящему-будущему. Скорее всего, он заработал его на войне тёмного века, ещё до появления Сына, о чём говорил его возраст, который, в тоже время, не был дряхлой старостью, так часто наблюдаемой Джоном у жителей нижней части города. Наёмники в 35-40 лет начинали выглядеть на все 100, в плохом смысле этого слова, но здесь даже перед видавшими тяжёлые времена силы природы отступали. Как ни странно, всё это привлекло внимание недоверчивого наёмника. С телом армейского дядьки, как с телами остальных жителей Среднего и Верхнего города, было всё в полном порядке, но Джона уже давно интересовал их взгляд, которым они смотрят вокруг: от них исходило какое-то неуловимое сияние. Джону даже стало как-то не по себе. Он ничего не понимал в мужской красоте и вообще считал, что, так как мужчина – это воплощение функциональности, то такая категория, как красота, в его описании должна отсутствовать в принципе. Вот женщины – это совершенно другая история. При этом, он ещё больше проникался уважением к слабому полу за то, что в этой мужской функциональности они находят какую-то привлекательность для себя и даже способны ЭТО полюбить.
– Знаете, я бы не хотел здесь встречать голых мужиков, даже если это не «Дом похоти и разврата», – попытался скрыть свое замешательство Джон. – Ладно, красивые женщины (а других здесь Джон и не видел) пусть ходят, но это… это странно.
– Что странно? – спросила экспедитор.
– Странно, что всех такое устраивает, – колумбовым удивлением произнёс он.
– Кого вы пытаетесь обмануть? Он же Вас заинтересовал, – спокойно заметила Сьюзен. – То, что Вы увидели у него – это дар Сына всем, кто открывается Ему и отказывается от образа прошлого, позволяя преобразить себя и раскрыв то, к чему мы призваны.
– Ходить в чём мать родила? – почти проглатывая слова, ответил Джон. – Это вряд ли.
Менеджер игриво захихикала, смотря на Джона, как на подростка, который со стопроцентной уверенностью заявляет взрослым о том, чего он в жизни никогда не собирается делать. Атмосфера «Дома любви» должна была расставить всё на свои места, хотя непредвиденная аналитическим алгоритмом реакция Джона на всё происходящее шла вразрез с планом пребывания гостя.
– Сын показал нам совершенство, которым мы всегда обладали, но забыли про это. И главное, Он хочет, чтобы мы этим наслаждались и благодарили Его за этот дар, – как по методичке, произносила слова Сьюзен.
На методические пособия у Джона была аллергия, от которой он мгновенно начинал задыхаться, как от поллиноза тяжелой степени.
– Но тот статный ветеран даже после вашего преображения оставил боевые шрамы, за которыми скрывается чуть ли не вся его прежняя жизнь, – неожиданно для себя, без сарказма произнёс Джон.
– Мы же не забываем прошлое, оно просто перестаёт нас определять и волновать, – попыталась парировать девушка.
Джон еле сдерживался, чтобы его мимика не выдавала реакцию на очередную, с его точки зрения, высокопарную чушь. Он считал, что просто не нашлась ещё женщина, которая сказала бы ветерану убрать это с своего лица, а скорее всего, есть женщина, которую эти следы былого величия заводят больше остального. В любом случае, свет Сына здесь ни при чём, хотя, чем больше Джон здесь находился, тем больше он начинал сомневаться, и это не нравилось ему ещё больше.
