Причина, по которой Суслов так и не решился принять Сахарова для беседы, неизвестна. Можно только предположить, что, вчитавшись в очередное донесение КГБ о высказываниях Сахарова, он насторожился, ведь речь шла именно о том, какой Сахаров видит цель этой встречи. В донесении говорится:
«Как далее заявил Сахаров, с ним, по его глубокому убеждению, боятся беседовать представители “высоких инстанций” из-за того, что эта беседа приобретет характер острой дискуссии по ряду внутренних проблем, которую он сделает достоянием гласности. В этой связи он заметил: “На самом деле я очень мало заинтересован в закрытой дискуссии, потому что я считаю, что она никого не убедит”»[1039].
1973 год стал в каком-то смысле переломным — борьба с инакомыслием в деятельности КГБ вышла на первый план. Именно в апреле 1973-го Андропов, единственный раз за все время пребывания на посту председателя КГБ, выступил в прениях на пленуме ЦК КПСС. Выступление было построено в традиционной манере: с одной стороны, восхваление «силы внешней политики нашей партии», а с другой, тревожные рассуждения об опасности «подрывной деятельности» спецслужб Запада, ставящих целью вызвать «эрозию» и «размягчить» или «ослабить» социалистическое общество[1040]. Тут, разумеется, председатель КГБ повел речь о «недовольных лицах» в Советском Союзе и опасности их консолидации в «действующую оппозицию»[1041]. В связи с этим Андропов персонально назвал Солженицына, Амальрика, Якира, Чалидзе, Марченко и, не скупясь на ругательства, обозвал их «откровенными подонками общества, которые погоды не делают и не сделают»[1042]. Интересно, что Сахарова он в своей речи не упомянул.
Сахарову 1973 год принес всесоюзную известность. Шумная газетная кампания с его осуждением как по команде (и на самом деле действительно по команде) началась в центральной прессе с публикации в «Правде» 29 августа 1973 года письма сорока академиков против Сахарова. Накануне, 28 августа, Политбюро одобрило эту публикацию[1043]. Следом погромные публикации посыпались одна за одной, градус пропагандистской истерии только нарастал[1044]. Двумя неделями ранее Сахаров был вызван в Генеральную прокуратуру, где с ним вели «профилактическую» беседу и требовали прекращения «антигосударственной деятельности»[1045].
Но вот что интересно. Долгое время в Политбюро никак не могли выработать линию, как быть с Сахаровым, как реагировать на его статьи и выступления. Еще в июне 1972 года Андропов считал необходимым «публично реагировать» на его общественную деятельность[1046]. Члены Политбюро ЦК КПСС 29 июня дружно проголосовали за поручение аппарату ЦК подготовить статью против Сахарова для публикации в журнале «Коммунист»[1047]. И вдруг передумали, и на постановлении появилась помета «Выступление со статьей сочтено в н[астоящее]/в[ремя] неуместным». Это решение, дезавуирующее предыдущее, было принято на заседании Секретариата ЦК КПСС 12 июля 1972 года[1048]. Вероятнее всего, Андропову показалось, что «проблему с Сахаровым» можно еще как-то урегулировать тихо и без излишнего шума, даже несмотря на многочисленные зарубежные публикации, интервью и широкую известность академика за границей. Внутри СССР, с точки зрения кремлевских руководителей, и вовсе излишним было популяризовать идеи Сахарова и всерьез с ним полемизировать. Предпочитали замалчивать проблему.
В феврале 1973 года Андропов пояснил свою позицию, он полагал, что «упоминание имени Сахарова в официальной прессе может быть использовано для расширения очередной антисоветской кампании западной прессы, активизирует антиобщественную деятельность самого Сахарова и повысит к нему нездоровый интерес со стороны враждебных элементов внутри страны», и считал «целесообразным исключить впредь упоминание имени Сахарова в официальных публикациях советской прессы»[1049]. И в ЦК с этим согласились. Записка Андропова была реакцией на критическую статью редактора «Литературной газеты» Александра Чаковского о книге американского журналиста Гаррисона Солсбери «Многие Америки должны быть одной»[1050]. Чаковский писал, что существует некая «декларация» советского ученого Сахарова — это «давно используемая на Западе в антисоветских целях сахаровская утопия», которую Чаковский иронично именовал сочинением «об устройстве мира к всеобщему благу»[1051].
После начала шумной газетной кампании с «осуждением» Сахарова статья в «Коммунисте» наконец-то появилась и стала своего рода публичной отповедью и нормативной критикой сахаровских идей. Это была передовая статья «Международные отношения и идеологическая борьба» в сентябрьском номере журнала. Несколько страниц были посвящены «марксистко-ленинскому анализу» выступлений Сахарова, и ему давался «идеологический отпор». Общий вывод был прост и незамысловат: буржуазная пропаганда «муссирует на все лады разглагольствования академика А.Д. Сахарова. Хотя он ни в коей мере не представляет точку зрения советской общественности…»[1052].
Даже в условиях развязанной пропагандистской кампании против Сахарова не был снят с повестки дня вопрос о возможной встрече и беседе с ним кого-либо из руководителей КПСС. Андропов полагал, что принять Сахарова мог бы Косыгин[1053]. И действительно, в своем дневнике 8 сентября 1973 года Брежнев записал: «Разговор с А.Н. Косыгиным. О Сахарове — принимать или нет. Еще раз посоветуюсь в ЦК»[1054]. Через несколько дней Брежнев вновь записывает: «Еще раз поговорить с Алексей Николаевичем о приеме Сахарова»[1055]. А могущественный секретарь ЦК Михаил Суслов, который тщательно готовился к беседе с Сахаровым весной 1971 года, теперь окончательно разуверился в возможности переубедить академика. На заседании Политбюро еще 30 марта 1972 года Суслов делился своими соображениями на этот счет: «О Сахарове. Я согласен с товарищами, что надо подумать о Сахарове. Однако я считаю, что агитировать Сахарова, просить его — время прошло. Это ничего абсолютно не даст. И нам надо также определиться с Сахаровым до конца»[1056]. Подгорный так не думал и увещевал коллег: «Что касается Сахарова, то я считаю, что за этого человека нам нужно бороться. Он другого рода человек. Это не Солженицын»[1057].
На заседании Политбюро 17 сентября 1973 года зашел разговор о беседе с Сахаровым. Брежнев напомнил о поручении Косыгину, тот ответил: «Я не возражаю. Только надо подумать, как с ним вести беседу». Брежнев предложил — прямо сказать Сахарову, что «он ведет антисоветскую, антигосударственную линию и что если он не прекратит этих действий, то мы вынуждены будем принять меры в соответствии с советскими законами». Вдруг возразил Шелепин: «…может быть не стоит сейчас впутывать Политбюро в это грязное дело и, в частности, Косыгина», напомнив, что заместитель Генерального прокурора Маляров уже вызывал и предупреждал Сахарова, и это не дало результата[1058]. Для выработки мер создали комиссию во главе с Сусловым. Брежнев напутствовал: «Может быть, подумать этой комиссии о том, как изолировать этого Сахарова. Может быть, сослать его в Сибирское отделение Академии наук СССР». Тут раздались голоса участников заседания: «В Нарым его надо сослать, а в Сибири он будет опять мутить воду»[1059]. Брежнев и Косыгин так и не решились на разговор с Сахаровым.
