Наконец, 13 декабря в Кремле с облегчением вздохнули — свершилось. Брежнев днем позвонил Ярузельскому: «Вы приняли хотя и трудное, но, безусловно, правильное решение… У нас высоко оценено ваше, Войцех, обращение к народу… Хочу еще раз подчеркнуть: вы можете рассчитывать на нашу твердую политическую и моральную поддержку. Окажем вам и посильную экономическую помощь»[1415].

Через месяц после введения военного положения в Польше Брежнев на заседании Политбюро 14 января 1982 года, говоря о Ярузельском, удовлетворенно констатировал: «…генерал как политический деятель окреп и находит, как правило, верные решения. Иногда кажется, что он слишком осторожен, чаше, чем надо, действует с оглядкой на Запад, на церковь. Но в нынешней обстановке лобовыми приемами можно только погубить дело. Наряду с твердыми, жесткими мерами в принципиальных вопросах нужна и гибкость, и осмотрительность. Неплохо, что Ярузельский изучает венгерский опыт борьбы с контрреволюцией»[1416]. Ну тут у генерала был хороший советчик и наставник. Андропов много вынес из венгерского опыта.

Брежнев заключил, что «польский вопрос еще долго будет в центре международной политики», и призвал «Польскую комиссию» Политбюро «работать так же активно, как до сих пор». Брежнев признал, сколь тяжела ноша помощи Польше для советской экономики: «…мы и так находимся на пределе своих возможностей в смысле помощи полякам, а они шлют все новые просьбы. Может быть, кое-что сделать и придется, однако больших авансов давать мы уже не можем»[1417].

На переговорах с Ярузельским в марте 1982 года Брежнев вновь вернулся к вопросу о том, как нужно было выправлять ситуацию в Польше, и подытожил: «Иного пути (кроме военного положения) не было»[1418]. Это фраза записана Андроповым — участником переговоров.

К началу 1980-х во весь рост явственно обозначилась проблема коррупции. Хищения, взяточничество, блат стали повсеместным явлением. Как пишет Бобков: «Коррупция, фальшь, неприкрытый подхалимаж зародились в высших эшелонах власти и, как огонь, пошли гулять по всем этажам»[1419]. Сотрудники Андропова подготовили записку в ЦК с предложением обратиться с письмом ко всем коммунистам, «где была бы выражена не только обеспокоенность, но и оговорены условия для привлечения широких масс к борьбе с казнокрадами и взяточниками»[1420].

Предложение было принято, и началась долгая бюрократическая работа в отделах ЦК по согласованию документа. Андропов взялся лично подготовить тезисы и 3 августа 1981 года направил их Кириленко с короткой сопроводительной запиской:

«Уважаемый Андрей Павлович! Представляю, как условились, тезисы к закрытому письму ЦК КПСС. Ю. Андропов»[1421].

Над тезисами Андропов работал серьезно, подбирал и усиливал формулировки. Начал с теоретического обоснования, указал на решения состоявшегося в начале года съезда о «формировании нового человека», а затем перешел к констатации. Писал, что за последнее время в ЦК поступают сообщения о фактах крупных хищений, взяточничества и других антисоциальных явлений, что вызывает «законное возмущение советских людей», которые ставят вопрос о принятии более строгих мер к «расхитителям народного добра, разного рода хапугам»[1422]. Андропов писал, что классовый противник использует эти факты в идеологической борьбе, «стремясь дискредитировать завоевания социализма»[1423]. Озабоченность, писал он, вызывает то, что появилась категория лиц, уклоняющихся от общественно полезного труда, — «спекулянты, разного рода дельцы, пристроившиеся вокруг гостиниц Интуриста и валютных магазинов, шабашники, маклеры, перекупщики и т. д.», они «покушаются на одно из наших самых дорогих завоеваний, на принцип нашей жизни и труда: “кто не работает — тот не ест”»[1424].

Но вот в качестве ответа на вопрос, почему это происходит в советском обществе, Андропов предложил вполне традиционное обоснование — «буржуазное влияние». И тут же актуализировал проблему: «Нынешние события в Польше показывают, к каким опасным для социализма последствиям может привести недооценка влияния, разгула потребительской стихии»[1425]. Ну а дальше совсем уж беспомощная попытка дать рецепт. Решение этой актуальной, по словам Андропова, проблемы — «практическая реализация указания Брежнева на XXVI съезде» «закрыть щели для тунеядства, взяточничества» и т. п. А далее общие призывы вести активную борьбу, идеологическую работу, влить «новую струю в работу народного контроля», обеспечить гласность в борьбе с ворами и призыв, чтобы за это дело взялись парторганизации[1426].

В итоге «Закрытое письмо» было подготовлено в ЦК КПСС 16 октября 1981 года. Все вышло идейно правильно и звучало громко. Но получилось не так, как надо. Болезнь верхов — коррупцию Андропов свел к борьбе с народной «низовкой», работавшей с ленцой, подворовывавшей на производстве или просто уклоняющейся от труда, зарабатывая на стороне частным порядком.

В итоге был создан «мертвый, никакого эффекта не имевший документ»[1427]. Как это уже повелось, на местах никто не воспринял всей серьезности призывов ЦК. К призывам привыкли, а серьезных разговоров о сути явления власти избегали.

В низовых парторганизациях и даже в КГБ обсуждение письма ЦК КПСС было формальным. Как вспоминал Николай Леонов: «Письмо читали торопливо, обсуждали наспех. Я пробовал просить в парткоме письмо на пару часов, чтобы по привычке аналитика прочитать его повдумчивее, но получил отказ. Тема, которая заслуживала стать предметом широкой внутрипартийной дискуссии, могла бы привести к оживлению партийной жизни и к очищению ее рядов, была скомкана. Парткомы всех калибров задались целью поскорее отрапортовать Старой площади (поистине старой во всех отношениях), что все, мол, обсуждено и принято к неуклонному исполнению»[1428].

Разве на такой эффект рассчитывал Андропов, вложивший в подготовку документа и в свои тезисы всю душу. А тут даже в его организации, его подчиненные заражены формализмом. Неужели Андропов не мог отдать распоряжение как коммунист, член Политбюро устроить серьезное и гласное обсуждение проблемы? Ведь об этом же речь шла в его тезисах — чтобы за дело взялись парторганизации. Увы, не мог. Он не мог столь вызывающе отличиться от остальных министерств и ведомств. Он знал, какой это вызовет резонанс. Дескать, в КГБ придали преувеличенное значение «закрытому письму», драматизируют проблему, муссируют недостатки. Но то, что Андропов был в силах сделать, он сделал — выпустил секретное ведомственное решение о мерах борьбы по линии КГБ.

Приказ председателя КГБ СССР об объявлении решения Коллегии Комитета госбезопасности № 0688 от 23 октября 1981 года

25 декабря 1981

[ГДА СБУ. Ф. 9. Оп. 1. Д. 32. Л. 351]

На уровне КГБ «Закрытое письмо» обсудили 23 октября на Коллегии, и через два месяца был выпущен приказ КГБ СССР № 0688 от 25 декабря 1981 года, объявивший решение Коллегии «О задачах органов КГБ, вытекающих из закрытого письма ЦК КПСС об усилении борьбы с хищениями соц. собственности, взяточничеством, спекуляцией»[1429]. И что же? Ну прежде всего вот это: «…рассматривать выполнение установок, вытекающих для чекистов из письма ЦК КПСС… как важную политическую задачу, имеющую прямое отношение к обеспечению интересов государственной безопасности. Остро и оперативно реагировать на любые сигналы о хищениях социалистической собственности, спекуляции, взяточничестве и других корыстных преступлениях, которые могут вызвать негативные политические последствия, а также быть использованы спецслужбами противника». В решении Коллегии ставились и конкретные задачи оперативным подразделениям КГБ: усилить борьбу с контрабандой и валютчиками, усилить контрразведывательную работу в органах таможни, разрабатывать центры международной контрабанды, следственному управлению «глубже исследовать причины и условия, способствующие совершению этих преступлений», воспитывать агентуру в духе требований, вытекающих из письма ЦК, улучшить взаимодействие и координацию с органами прокуратуры и внутренних дел, а в 10-м пункте говорилось о сбережении от расхищения собственного имущества КГБ и содержался призыв вести «непримиримую борьбу с бесхозяйственностью и расточительством»[1430].