Но самым важным стал 8-й пункт решения Коллегии. Органы госбезопасности получили полномочия подключаться к расследованию дел о хищениях и взятках в особо крупном размере:

«Руководителям органов КГБ на местах при наличии серьезных оперативных интересов, в порядке исключения, возбуждать и принимать к производству по разрешению руководства Комитета госбезопасности СССР и с согласия органов прокуратуры уголовные дела о хищениях государственного или общественного имущества в особо крупных размерах, получении взяток и спекуляции в крупных размерах»[1431].

Ну да, на МВД во главе со Щелоковым уже надежды не было. Это стало новым этапом в деятельности КГБ и трамплином к будущим громким расследованиям с участием КГБ — «Сочинскому делу», «хлопковому делу», делам Гастронома № 1 в Москве и др. По тогдашним нормам особо крупным размером считался денежный эквивалент 50 тысяч рублей и больше.

Советская система трещала по всем швам. Андропов видел, как нарастали проблемы. Его сигналы в ЦК о нехватке продовольствия в том или ином регионе не единичны. Предупреждения о том, что недалеко до массового возмущения и, не ровен час, до бунта, не вызвали должной реакции. Нет, конечно, на Секретариате ЦК вопросы обсуждали. Но что толку, где взять еду в достаточном количестве? Власти «все надежды с обеспечением минимального уровня питания и недопущением социального взрыва связывают с импортом продовольствия из-за границы»[1432].

Не помогало ничего. Ни финансовые вложения в хромающее и отстающее сельское хозяйство, ни закупки зерна за границей, ни попытки освоить Нечерноземье, что было просто упованием на чудо, будто умирающая деревня может ожить.

Торговля мясными изделиями в СССР

1980-е

[Из открытых источников]

В народе нарастала апатия и неверие в будущее. Вспоминает Николай Леонов: «Как же вел себя наш измученный народ в это долгое беспросветное безвременье? Лишенный всяких форм организации, обессиленный многочисленными кровопусканиями, задавленный страхом перед властью, часто безотчетным и ни на чем не основанным, сбитый с толку вечно лгущими прессой, радио и телевидением, он впадал в тяжелую летаргию, глушил водкой свою тоску от беспросветности положения»[1433].

Судьбоносный 1982 год

Отгремел 75-летний юбилей Брежнева, и наступивший 1982 год вроде бы не сулил неожиданностей. Тем не менее смутное ощущение грядущих больших политических перемен было у всех. Политбюро старело на глазах. Средний возраст его членов перевалил за 71 год. Лидер страны Брежнев был стар или, как шутили в народе, «суперстар». Но и к этому привыкли, он постоянно появлялся на публике и при этом ничего себе, держался. И однако все ждали развязки.

Январь открыл счет смертей, взбудораживших общественность и породивших самые невероятные слухи в объяснении событий. Немудрено, ведь советские газеты о многом умалчивали, и пробелы в информации восполнялись активным мифотворчеством масс.

В январе первым событием такого рода стала смерть Семена Цвигуна, о которой газеты объявили 21 января 1982 года. Всем бросилось в глаза отсутствие подписи Брежнева под некрологом, что сразу же вызвало много разговоров. Слух о том, что первый заместитель председателя КГБ Цвигун застрелился, распространился мгновенно. Но почему он это сделал? Здесь версии разнились и множились. Но сначала о том, что на поверхности.

Было действительно необычно, и это был точно какой-то важный знак, когда под некрологом человека такого ранга, занимавшего важнейшие посты, отсутствовала подпись Брежнева. Член ЦК КПСС, первый заместитель председателя КГБ, генерал армии, Герой социалистического труда, и это все о нем — Цвигуне! А ведь достаточно сочетания двух из перечисленных четырех титулов и званий, чтобы некролог вышел по первому разряду и с подписью генсека. А вот нет, интересно почему. Многие задавались вопросом, на что обиделся Брежнев, не подписавший некролог? Самым ходовым объяснением было, что не захотел подписать некролог самоубийце. Да-да, хоть об этом и не писалось официально, но слухи-то о самоубийстве по Москве поползли.

Некролог С.К. Цвигуна

[Правда. 1982. 21 января]

Позднее сановные мемуаристы из КГБ объясняли, почему Брежнев отказался подписать некролог. Филипп Бобков прямо пишет: «Брежнев был потрясен смертью Цвигуна, но не решился поставить подпись под некрологом самоубийцы»[1434]. Ему вторит Владимир Крючков, приводя в иных выражениях ту же формулу: «…посчитав неудобным ставить свою подпись, поскольку человек сам ушел из жизни»[1435]. Стоит добавить, что наряду с Брежневым «не решились» поставить свою подпись влиятельнейшие и старейшие члены Политбюро Суслов, Кириленко, Громыко, Пельше, Тихонов и другие рангом пониже. Интересно и то, что даже от дочери и зятя Цвигуна скрыли факт самоубийства (сказали, что он поскользнулся на дорожке и, упав, расшибся насмерть). Как пишет Крючков, «решили тогда не ставить их в известность, они узнали об этом позже»[1436]. В таком случае, как они должны были воспринять этот знак? Цвигун верой и правдой служил Брежневу, много и тепло говорил о нем в семье, а тот даже не удосужился почтить память верного соратника.

Вроде да, похоже все так… И однако не так. Брежневу было на что обижаться. Цвигун был его верным человеком в КГБ. Весьма характерный случай произошел 27 декабря 1978 года при вручении Цвигуну звезды генерала-армии. Брежнев был в отличном расположении духа, шутил, вручая другим награды. Последним был Цвигун. Взглянув на него, Брежнев вдруг взял паузу, комически по-стариковски задержал наградную коробку в руке, обвел взглядом присутствующих и произнес: «Знаете, кто это?» и сам же ответил — «Это Цвигун!». Вручая звезду, Брежнев обратился к нему на ты: «Поздравляю тебя…», а Цвигун откликнулся прочувственно и неформально: «Дорогой наш, любимый Леонид Ильич…»[1437].

Наш Леонид Ильич ценил своих верных людей и Цвигуна выделял особо, правда, за глаза называл «писателем», вышучивая его активность на литературном поприще[1438]. Другой брежневский ставленник в КГБ — Цинев так же был удостоен звания генерала армии 13 декабря 1978 года, одновременно с Цвигуном. И его Брежнев ценил, но вручение Циневу знаков отличия генерала армии не было освещено по телевидению. Церемонию, конечно, провели, но где-то там — в кулуарах. Интересно еще и то, что и тот, и другой были давними соратниками и приятелями Брежнева: Цинев с довоенных днепропетровских времен, Цвигун вошел в брежневский круг позже — в Молдавии. И еще интересней, что они друг друга недолюбливали, соревнуясь, кто из них Брежневу ближе и милее. С назначением Цвигуна первым заместителем председателя КГБ «его отношения с Циневым окончательно испортились»[1439]. Их взаимные вражда и соперничество ни для кого не были секретом[1440].

Брежнев давал Цвигуну особо деликатные поручения. Как вспоминал генерал КГБ Нордман, в начале 1970 года Цвигун стал его расспрашивать, кого можно было бы рекомендовать на пост первого секретаря Ставропольского крайкома КПСС. Нордман назвал Горбачева. Цвигун первым делом поинтересовался, не связан ли Горбачев с «группой Шелепина», на что Нордман рассказал известную ему историю, как в 1966 году стоял вопрос о выдвижении Горбачева на работу в КГБ, но Семичастный на это не согласился и сказал, чтобы больше эту кандидатуру не предлагали. То есть «шелепинцы» Горбачева отвергли. Цвигун успокоился, а Нордман сделал четкий вывод, что Цвигун выполнял поручение Брежнева, опасавшегося людей Шелепина[1441].