Е.К. Лигачев

[Из открытых источников]

Все случилось 30 сентября 1983 года. Андропов, желая разрядить больничную, как ему казалось, обстановку решил съездить в лес. Легко одетый он гулял несколько часов, а устав присел отдохнуть на каменную скамейку. Как потом рассказал Андропов, «он почувствовал озноб, почувствовал, как промерз, и попросил, чтобы ему дали теплую верхнюю одежду». На второй день у него развилась флегмона. Когда утром его осмотрел Чазов, он пришел к выводу о необходимости оперативного вмешательства. Срочно возвратились в Москву, где Андропову было проведено иссечение гангренозных участков пораженных мышц. Операция прошла успешно, но рана не заживала[1876].

После операции Андропов продолжал еще работать в больнице, принимал помощников, проводил даже небольшие заседания. «Однако, — пишет Чазов, — состояние постепенно ухудшалось — нарастала слабость, он опять перестал ходить, рана так и не заживала. Нам все труднее и труднее было бороться с интоксикацией. Андропов начал понимать, что ему не выйти из этого состояния»[1877]. Глядя в глаза Чазову, он однажды прямо спросил: «Наверное, я уже полный инвалид, и надо думать о том, чтобы оставить пост Генерального секретаря», и, увидев замешательство Чазова, добавил: «Да, впрочем, вы ведь ко мне хорошо относитесь и правды не скажите»[1878].

Побывавший у Андропова в больнице и три часа обсуждавший с ним проект постановления о борьбе с алкоголизмом Соломенцев пишет: «Юрий Владимирович сидел в коляске, но выглядел свежим и бодрым». Выслушав Соломенцева, Андропов высказал пожелание принять и постановления о борьбе с наркоманией, проституцией и воровством, полагая, что «все эти беды между собой тесно связаны»[1879]. Когда Соломенцев вернулся от Андропова в ЦК и передал бумаги Черненко, тот первым делом поинтересовался, как выглядит Андропов. Соломенцев ответил: «…неплохо, и мне кажется, что здоровье Андропова идет на поправку»[1880].

Есть и другое свидетельство, относящееся к декабрю 1983 года. Егор Лигачев, побывавший в больнице, был поражен увиденным: «Палата выглядела очень скромно: кровать, рядом с ней несколько каких-то медицинских приборов, капельница на кронштейне. А у стены — маленький столик, за которым сидел какой-то человек.

В первый момент я не понял, что это Андропов. Я был потрясен его видом и даже подумал: может быть, это вовсе не Юрий Владимирович, а какой-то еще товарищ, который должен проводить меня к Андропову?

Но нет, это был Андропов, черты которого да неузнаваемости изменила болезнь. Негромким, но знакомым голосом — говорят, голос у взрослого человека не меняется на протяжении всей жизни, — он пригласил:

— Егор Кузьмич, проходи, садись.

Я присел на приготовленный для меня стул, но несколько минут просто не мог прийти в себя, пораженный тем, как резко изменилась внешность Андропова. Поистине, на его лицо уже легла печать близкой кончины…

Юрий Владимирович был одет не столько по-больничному, сколько по-домашнему — в нательную рубашку и полосатые пижамные брюки. Я вглядывался в его лицо и по-прежнему не узнавал того Андропова, которого привык видеть в работе. Внешне это был совсем другой человек, и у меня защемило сердце от жалости к нему. Я понимал: его силы на исходе»[1881].

Благодарственное письмо В.М. Чебрикова Ю.В. Андропову в связи с награждением орденом Ленина

29 апреля 1983

[РГАНИ. Ф. 82. Оп. 1. Д. 57. Л. 25]

Резолюция Ю.В. Андропова на письме В.М. Чебрикова

5 мая 1983

[РГАНИ. Ф. 82. Оп. 1. Д. 57. Л. 24]

Даже от членов ЦК скрывали истинное положение дел. Открывая декабрьский (1983) пленум ЦК, Черненко обратился к присутствующим с бодрым сообщением: «Как вы видите, на заседании Пленума ЦК не присутствует Юрий Владимирович Андропов. Он приболел, сейчас уже дело идет на поправку, но врачи говорят, что потребуется еще некоторое время для того, чтобы выйти на работу»[1882]. Несмотря на болезнь, уверял собравшихся Черненко, Юрий Владимирович участвует в решении всех вопросов Секретариата и Политбюро ЦК, готовится выступать на Пленуме. Но вот, не случилось, его речь будет роздана в напечатанном виде, подытожил Черненко.

Благодарственное письмо В.М. Чебрикова Ю.В. Андропову за присвоение ему звания генерала армии

4 ноября 1983

[РГАНИ. Ф. 82. Оп. 1. Д. 57. Л. 26–27]

При оглашении предложений о кадровых перемещениях Черненко особо подчеркнул, что это Юрий Владимирович обратился в Политбюро с просьбой рассмотреть некоторые организационные вопросы, и Политбюро рассмотрело эти вопросы и одобрило. Воротников и Соломенцев были переведены их кандидатов в члены Политбюро, председатель КГБ Чебриков был избран кандидатом в члены Политбюро, Лигачев — секретарем ЦК КПСС.

А между тем, как пишет Горбачев, накануне пленума развернулась закулисная возня, «появился какой-то нехороший оттенок — чуть ли не дележа власти. Разговоры, которые шли по этому поводу в Политбюро, вызывали неприятный осадок — будто хоронили человека заживо»[1883]. Горбачев поясняет: «В связи с болезнью генсека заседания Политбюро и Секретариата вел Черненко. Лишь изредка он поручал мне вести Секретариат. По-моему, Тихонов предпринял попытку взять на себя председательствование на Политбюро, но это не прошло. Прежде всего из-за Юрия Владимировича, который, хотя и находился в тяжелом состоянии, ясности ума не терял»[1884].

Распространение получила история, будто к тексту своей речи для декабрьского пленума Андропов сделал приписку с пожеланием на время его болезни возложить обязанности на Горбачева. А если точнее, как вспоминал Аркадий Вольский, Андропов высказал пожелание в этом добавлении к докладу, чтобы ведение заседаний Секретариата ЦК было поручено Горбачеву[1885]. Важный знак возвышения, но еще не означавший прямого назначения преемника. Но на пленуме ничего подобного не прозвучало.

Об этом же пишет Горбачев. Он даже цитирует написанное Андроповым: «В связи с моей тяжелой болезнью, исходя из государственных интересов, в целях обеспечения бесперебойного руководства партией и страной я предлагаю поручить ведение Секретариата Михаилу Сергеевичу Горбачеву»[1886]. Позднее Горбачев сделал вывод: «Те, кто из текста выступления генсека убрал сделанные им добавления, понимали, что мы на пороге нового выбора руководителя партии»[1887].

Николай Рыжков, в то время секретарь ЦК, никогда не слышал об этом и пишет о своих сомнениях: «Но если что-то и было, то подобные вопросы не выходили за пределы “ядра” Политбюро, уж не говоря о секретарях ЦК. Я сильно сомневаюсь, что он не рассчитал последствий такого шага при еще имевших силу Устинове, Тихонове, Черненко, Гришине, да и Громыко в то время вряд ли поддержал бы это предложение»[1888]. Действительно, подобное предложение могло бы всех только перессорить.