Позднее Корниенко признал допущенные Кремлем ошибки в истории с ракетами средней дальности: отказ сесть за стол переговоров, «пока не будет отменено решение НАТО», затем «пока не будет приостановлено его осуществление», потом «хлопанье дверью» на переговорах. Корниенко пишет: «Это было неразумно даже по меркам традиционного мышления»[1857]. Да и Устинов в разговоре с ним признал — зря тогда не попытались договориться со Шмидтом, добавив: «Но что же ты хотел от меня, если тебя не поддержал твой собственный шеф?»[1858].
Справедливо было замечено об истории появления «першингов» в Европе: «Близорукая политика советских стратегов фактически своими руками поднесла американский нож к собственному горлу»[1859].
А переписка Рейгана с Андроповым продолжалась. Она носила все более декларативный характер. Рейган записал в дневнике: «Я считаю, что Советы настолько одержимы идеей укрепления обороны и маниакально опасаются нападения, что, сохраняя прежнюю твердость, тем не менее мы должны показать им, что никто из нас и в мыслях не держит ничего подобного. Откуда они взяли, что кто-то хочет напасть на них?»[1860].
Ответ Рейгану был направлен в Вашингтон 28 января 1984 года. Это было последнее письмо Андропова. Его подпись на оригинале документа, ломанная и нетвердая, свидетельствовала о тяжелом состоянии генсека. Андропов сетовал, что в переговорах советская сторона делала максимум, но наткнулась «на глухую стену». Андропов упрекал американцев: «…не получается делать вид, будто ничего не произошло», но все же перечислил области — космос, подземные взрывы, в которых можно было бы вести переговоры, и выразил уверенность, что «есть материал и для диалога, и для того, чтобы шаг за шагом выправить наши отношения»[1861]. Рейган расценил полученное письмо как резкое[1862].
И все-таки Рейган уверенно смотрел в будущее: «Америка снова обрела силу духа и военную мощь, и, как я выразился, возвращение русских к столу переговоров — вопрос только времени. Ситуация напоминала мне слышанную ранее историю о двух русских генералах. Один говорит другому: “Ты знаешь, мне больше нравилась гонка вооружений, когда в ней участвовали только мы”. Теперь мы участвовали в ней вместе, и русские знали это. Вот почему я ожидал, что они вернутся в Женеву»[1863].
Болезнь и смерть
Слухи об ухудшении здоровья Андропова поползли в ЦК, а оттуда распространялись и шире уже в мае 1983 года. Говорили о том, что у него «совсем не работают почки», что раз в неделю ему «обновляют кровь»[1864]. Работники ЦК обратили внимание на его подпись под документами — ломаную, кривую. Очевидный признак болезненного дрожания рук. И эти слухи были обоснованными. Как отмечает Чазов, в начале 1983 года «у Андропова полностью прекратились функции почек. В организме катастрофически стало нарастать содержание токсичных веществ». В Кунцевской больнице был специально оборудован отсек, в котором размещалась искусственная почка, палата для Андропова, помещения для охраны и врачей. Андропов стал приезжать туда два раза в неделю[1865]. Устинову, пришедшему к нему в Кунцевскую больницу в феврале 1983 года для решения неотложных вопросов, Андропов с горечью сказал: «Вот видишь, Дмитрий, теперь бы только работать, а тут больница»[1866].
На заседании Политбюро 24 марта 1983 года обсуждали режим работы членов Политбюро. Докладывал Черненко. Он указал на принятое еще при Брежневе решение о щадящем режиме — рабочий день с девяти до пяти часов, а тем, кому за 65 лет, предоставлять еще и один свободный день для работы с бумагами в домашних условиях. Ну и, понятно, увеличенный отпуск. Только, подчеркнул Черненко, этот распорядок не выполняется. Андропов поддержал: «При перенапряженном режиме мы можем потерять гораздо больше, чем приобрести… Надо установить день каждому члену Политбюро, чтобы он мог работать в домашних условиях. В выходные дни надо отдыхать»[1867]. Старейший член Политбюро Арвид Пельше тут же откликнулся: «Главное, чтобы ты сам, Юрий Владимирович, точно этот режим соблюдал, берег себя и следил за собой»[1868].
И все же Андропов продолжал активно работать. Помощники советовали ему привлечь для исцеления экстрасенсов. Тогда была на них явная мода. Как пишет Чазов, «по просьбе Андропова КГБ собрал большой материал о возможностях функционировавших в тот период экстрасенсов, который еще больше укрепил того во мнении, что они ничем ему помочь не могут»[1869].
Ю.В. Андропов и Д.Ф. Устинов в Крыму
Сентябрь 1983
[Из открытых источников]
Болезнь меняла не только образ жизни, распорядок дня, но и характер Андропова. Он стал «более сдержанным, более собранным и жестким»[1870]. После регулярных процедур по очищению крови он чувствовал слабость, стал плохо ходить. Исходя из этого, официальные встречи прибывающих гостей в аэропорту перенесли в Кремль.
Делалось все, чтобы скрыть истинное состояние Андропова. И даже тогда, когда стала ясна невозможность публичных выступлений, когда генсек с трудом держался на ногах, рождались удивительные технические проекты и задумывались конструкции для возвращения его в политическую публичную сферу. Андропов попросил «установить в новом здании ЦК трибуну не ниже стола президиума, как планировалось строителями, а рядом со столом, чтобы не спускаться»[1871].
Но и этого было мало. Например, трибуна специальной конструкции, где Андропов мог бы выступать сидя. Через год эта идея уже обкатывалась для Черненко[1872]. Вот, наверное, не пришло им в голову объединить эту «сидячую трибуну» с аппаратом для гемодиализа. Было бы блестяще!
В народе гуляло много злых шуток на этот счет. Например, почему Брежнев при его физической немощи много ездил с визитами за рубеж, а Андропов сидит безвылазно в Москве? Ответ прост: Брежнев был на батарейках, а этот работает только от сети. Сейчас даже трудно представить себе ту степень цинизма и бесчувствия, с какой народ отпускал шутки по адресу дряхлеющих кремлевских вождей.
В сентябре 1983 года Андропов отправился в отпуск. Отдыхал близ Ялты. Для Андропова на «первой даче» в Нижней Ореанде была оборудована палата с аппаратами искусственной почки. Отдых шел на пользу, Андропов стал «общительнее, иногда даже улыбался и шутил», чего за ним давно не замечали, улучшилась и походка, поднялось настроение[1873]. Сопровождавший Андропова Чазов уехал в Москву.
Внезапно все рухнуло. Чазов вспоминал, как его срочно разыскали в ГДР, где он был с научной миссией, и заместитель председателя КГБ Владимир Крючков по телефону просил его срочно вылететь прямо в Крым. Чазов пишет, что «ощутил какую-то гнетущую тоску и беспредельную тревогу за будущее»[1874].
Позднее руководитель отдела охраны КГБ в Крыму рассказал о роковой поездке Андропова в горы: «Андропов, пройдя немного пешком, присел на скамейку передохнуть. Неожиданно он сказал, что чувствует сильный озноб. Его состояние ухудшалось на глазах. Теплая одежда не помогала. Андропова срочно отправили самолетом в Москву и поместили в больницу. Из нее он уже не вышел»[1875].
