В декабре 1979 года Совет НАТО принял решение о необходимости размещения в Европе американских ракет средней дальности «Першинг-2». Ответ НАТО на советское преимущество был серьезным. Новые «першинги» имели дальность 1700 километров и подлетное время до цели 8–10 минут. Срок поставки и установки ракет был определен на перспективу — 1983 год. Кремль не был готов отказаться от своих планов дальнейшего наращивания арсенала ракет средней дальности, но вынужден был маневрировать. Советскому руководству казалось, что намеченная НАТО дата еще далеко и можно успеть заронить сомнения в головы европейских лидеров и побудить их отказаться от американских ракет. По доверительному каналу направляли усыпляющие сообщения канцлеру ФРГ. О советских ракетах средней дальности Громыко высказывался в присущей ему манере — признавать и тут же опровергать самого себя: «Передайте Шмидту, что мы не станем использовать против немцев превосходства, которым не обладаем»[1778].
Президент США Рональд Рейган сделал Москве вполне четкое предложение — «нулевое решение». То есть если СССР уберет из европейской части страны ракеты «СС-20», то не будет нужды американцам размещать свои ракеты «Першинг-2» в Европе. В Кремле предложение отвергли. С точки зрения министра иностранных дел Громыко, это выглядело бы уступкой со стороны СССР. Советские ракеты убираем, а взамен получаем пустоту. Не зря Громыко получил на Западе прозвище «мистер нет». Ему, как и другим его коллегам по Политбюро, казалось, что американский отказ размещать ракеты — это отсутствие действия. А еще и обидно: американцам-то отказ от размещения ракет не будет стоить ни цента, а Кремлю на передислокацию придется потратить средства. И тем не менее позиция советских лидеров была недальновидной и продиктованной упрямством.
Более того, в Кремле, похоже, уверовали в неизбежность размещения американских ракет и уповали только на антивоенные протесты западной общественности. Устинов полагал, что если у американского военно-промышленного комплекса «перед глазами замаячил шанс получить заказ на строительство нескольких сотен ракет», то «шанс этот упущен не будет»[1779]. Устинов опирался на свой жизненный опыт: «Наша оборонка, несомненно, отличается от американской. Но когда начинается дележ “бюджетного пирога”, они становятся очень похожи»[1780]. Примитивный марксистско-ленинский взгляд на политику, выражающую лишь экономические интересы правящих классов, сыграл негативную роль. Кремлевским лидерам казалось, будто политической воли Рейгана недостаточно, чтобы обуздать аппетиты американского ВПК, и все его предложения, включая «нулевое решение», — лишь эффектные декларации. Время показало, что в Кремле сильно ошибались.
Брежнев, между тем, проявил интерес и говорил об американском предложении с Вилли Брандтом летом 1981 года: «…за рюмкой крепкого напитка, который врачи ему уже давно запретили, между нами опять зашел разговор о ракетах. Брежнев хотел знать, как я себе представляю в действительности “нулевое решение”. Где он может встретиться с американцами, чтобы обсудить этот вопрос? Считаю ли я, что с этим президентом вообще можно о чем-то договориться? За Рейгана замолвил словечко Борис Пономарев», он вспомнил, как во главе делегации Верховного Совета посетил Рейгана в Сакраменто, когда тот был еще губернатором Калифорнии, и его «открытость и скромность произвели на всех членов делегации хорошее впечатление»[1781].
За обедом 30 июня 1981 года Брежнев в застольной речи заявил, что СССР готов «приостановить дислокацию своих ракет средней дальности в европейской части страны в тот день, когда начнутся переговоры по существу вопроса»[1782]. В ноябре 1981 года советско-американские переговоры по ракетам средней дальности начались в Женеве. Рейган 18 ноября официально сформулировал предложение о «нулевом варианте», которое легло в основу американской позиции на переговорах[1783]. Но переговоры шли довольно вяло. В Кремле определялись с аргументацией и нащупывали развязки. А пока суд да дело, неловко полемизировали: «Советские руководители не раз уже давали принципиальную оценку выдвигаемому Вашингтоном “нулевому варианту” как совершенно нереалистичному, который никак не назовешь серьезным предложением»[1784].
В довершение ко всему, в начале марта 1982 года Брежнев сообщил Брандту, что он против «нулевого решения»[1785]. Вместе с тем в сентябре 1982 года Громыко намекнул госсекретарю США Шульцу, что Брежнев заинтересован во встрече с президентом Рейганом. В Вашингтоне ответили принципиальным согласием и ждали какие-нибудь позитивные знаки со стороны Москвы. Но продолжения не последовало, контакты Громыко с Шульцем «заглохли»[1786]. А спустя месяц Брежнев умер.
В 1982 году Кремль сделал ставку на активизацию антивоенного движения в западных странах: «В конце лета и осенью улицы американских и европейских городов все чаше и чаше заполнялись сторонниками ядерного замораживания. В это самое время, используя общественное настроение, советская сторона на переговорах в Женеве встала на дыбы против “нулевого варианта”, и, таким образом, американо-советские отношения фактически заморозились»[1787]. Рейган вспоминал: «И все же мне было интересно, как долго будет продолжаться воинственное настроение русских лидеров и сколько они еще смогут тратить огромные суммы на вооружение, в то время как не могут даже накормить собственный народ»[1788].
Андропов, как и Громыко, оказался сторонником «жесткого курса». И в 1983 году пришлось принимать трудное решение, обусловленное всей предыдущей политикой СССР по наращиванию ядерного арсенала. Неуступчивость и нежелание трезво смотреть на вещи и заглянуть в будущее загнали Кремль в тупик. Вся надежда теперь была на сочетании политики запугивания и одновременно на активизацию антивоенного движения на Западе.
В каком-то смысле Андропов оставался заложником советского военно-промышленного комплекса. Он не смог «подняться» над заскорузлой парадигмой Устинова и Громыко о необходимости «повышать боевую мощь советской державы». Повышать даже тогда, когда в этом не было прямой необходимости в качестве ответной меры. И ведь при этом прекрасно понимал, насколько велико и разрушительно для советской экономики бремя военных расходов. Иногда Андропов мечтал: «Но если бы удалось снизить уровень вооружений и военных расходов с обеих сторон, приступить к разоружению, к чему мы активно стремимся, то это было бы великим благом для всех стран и народов»[1789].
На словах Андропов декларировал стремление к «коренному оздоровлению международных отношений»[1790], а на деле не мог согласиться на американские предложения по сокращению ракетных вооружений. Инициатива Рейгана — «нулевое решение» казалась Андропову неуместным ультиматумом. Ему не хотелось верить в серьезность стремления США к восстановлению паритета. Он воспринимал это как политический шантаж.
Андропов маневрировал. В ноябре 1982 года в речи на пленуме ЦК заявил о готовности «заморозить» советские ядерные арсеналы[1791]. Пацифистские движения по всему миру с конца 1970-х годов активно пропагандировали идею «замораживания ядерных арсеналов». Этот усыпляющий общественность вариант был весьма выгоден Кремлю, так как позволял сохранить явное превосходство по ракетам средней дальности в Европе. Публичные высказывания Андропова были весьма недобросовестны в своей аргументации. Например, 21 декабря 1982 года: «Мы предложили и другой вариант: чтобы СССР и страны НАТО сократили свои вооружения средней дальности более чем в три раза. На это США пока не идут. Со своей стороны они выдвинули предложение, словно в насмешку названное “нулевым” вариантом. Оно предусматривает ликвидацию всех советских ракет средней дальности не только в европейской, но и в азиатской части СССР — при сохранении и даже наращивании ракетно-ядерного арсенала НАТО в Европе. Неужели кто-то всерьез думает, что Советский Союз с этим может согласиться? Вашингтон хотел бы сорвать соглашение, чтобы, ссылаясь на неудачу переговоров, так или иначе разместить свои ракеты на европейской земле»[1792].
