Андропов не мог этого не понимать. Ему направлялись аналитические материалы из 1-го главка КГБ: «В разведке существовало убеждение, что торговля невозобновляемыми ресурсами, особенно энергоносителями, является непозволительным мотовством, ставящим под угрозу экономическое будущее государства. Легкое, сиюминутное получение валюты за счет благополучия завтрашних поколений россиян лишь ослабляет поиски других, более надежных и стабильных путей оздоровления внешней торговли. Перед глазами стоял пример самих США, стремящихся сохранить каждую тонну своих природных ресурсов и предпочитающих наращивать импорт нефти из-за рубежа. К тому же вырученная валюта в СССР не шла на коренную реорганизацию промышленности, на развитие науки и техники, на подготовку рывка в развитии экономики, деньги-то преимущественно тратились на покупку устарелого оборудования, годами гнившего на открытых площадках, да на оплату ежегодного импорта зерна»[1770].

Понимание Андроповым этих азбучных истин вовсе не означало наличия у него способности что-либо серьезно изменить. Да и желания кардинально менять всю советскую экономическую схему он так и не высказал. Или не рискнул, продолжая, как он выразился, и дальше изучать советское общество и раскрывать присущие социализму закономерности?

Все проблемы проистекали из порочности самого совхозно-колхозного уклада в сельском хозяйстве. В принципиальной разнице неизмеримо более высокой мотивации труда частника по сравнению с наемным работником. Именно в таком духе о продовольственных затруднениях и экономическом кризисе в СССР Рональд Рейган высказался в парламенте Великобритании 8 июня 1982 года: «Масштабы этого кризиса поразительны: страна, пятая часть населения которой занята в сельском хозяйстве, не способна себя прокормить. Не будь крохотного частного сектора, терпимого в советском сельском хозяйстве, эта страна оказалась бы на грани голода. Приусадебные участки составляют там всего лишь три процента обработанной земли, но дают около четверти всей советской сельскохозяйственной продукции и около трети всей мясной и овощной продукции»[1771].

Ну а куда же шли основные средства бюджета? Секрета тут нет — на оборонные нужды. И это был серьезный удар по бюджету. Советский военно-промышленный комплекс требовал все больше и больше. На октябрьском (1980) пленуме ЦК Брежнев в своей речи, говоря о проблемах экономического развития, признал: «…значительные силы и средства приходится выделять на нужды обороны»[1772]. Этот фрагмент его речи помечен на полях «не для печати». Неудивительно. И ранее на пленумах ЦК нередко разговор заходил об оборонных делах и ядерных вооружениях. И Брежнев сдерживал не в меру болтливых коллег.

Так, на ноябрьском (1971) пленуме ЦК министр обороны Гречко поразил собравшихся откровением: «По американским данным, например, Советский Союз имеет в полтора раза больше межконтинентальных стратегических ракет, чем Соединенные Штаты. Но мы к этому можем добавить еще: что же касается общей мощности этих стратегических ракет, то мы превосходим США и их союзников, вместе взятых, почти в два раза (Аплодисменты)»[1773].

Конечно, подобная милитаристская похвальба находилась в резком противоречии с миролюбивыми советскими декларациями. После окончания прений Брежнев предупредил присутствующих, что часть материалов пленума носит секретный характер и, сославшись на выступление Гречко и других ораторов, попросил членов ЦК «держать материалы пленума только для личного пользования».

На апрельском (1973) пленуме ЦК Гречко вновь заговорил о ракетах, на этот раз в связи с ядерным вооружением Китая: «На сегодня Китай имеет несколько десятков пусковых установок стратегических ракет с дальностью до 2 тысяч километров и около 200 ядерных боеприпасов. Количество этих средств с каждым годом возрастает. Но мы не сторонники того, чтобы преувеличивать угрозу со стороны Китая. Я не говорю, Леонид Ильич, сколько у нас…

Брежнев. Не надо.

Гречко. Товарищи, но мы не сторонники того, чтобы преувеличивать угрозу со стороны Китая. Его экономический и военный потенциал не идет ни в какое сравнение с могуществом Советского Союза и особенно, если имеется в виду ракетно-ядерное оружие.

Так и хочется сказать.

Брежнев. Пленум запретил.

Гречко. Не буду, да собственно, я и не помню, сколько у нас…»[1774].

Здесь важно то, что на наращивание ядерного потенциала СССР затрачивались огромные средства, отвлекаемые из народного хозяйства, и при этом совершенно игнорировался принцип разумной достаточности. Ну, спрашивается, для чего нужно было вдвое и даже больше превосходить США? Гречко был активным противником любого ограничения в вооружениях. Когда шли переговоры с США о заключении договора об ограничении систем противоракетной обороны (договор был подписан в 1972 году), Гречко выступал противником. Более того, он всерьез стал подозревать сотрудника МИД Георгия Корниенко, активно выступавшего за заключение договора, в том, что тот является «американским агентом». Только председателю КГБ Андропову удалось разубедить в этом Гречко[1775].

Самоходные ракетные установки РСД-10 (СС-20), установленные на оперативной ракетной базе в районе города Речица, будут ликвидированы в соответствии с Договором между СССР и США

1 июля 1988

[РИА Новости]

СССР активно включился в гонку вооружений. Кремлевским руководителям казалось, чем больше ракетно-ядерный арсенал, тем лучше, тем безопасней. Это был своего рода комплекс — превосходство не ради превосходства, а как демонстрация несокрушимости.

Начатое в 1976 году размещение Советским Союзом в европейской части страны ракет средней дальности «СС-20» нарушило баланс сил в Европе и неизбежно повлекло за собой постановку вопроса о довооружении стран НАТО. Серьезным отличием этих новых советских ракет средней дальности от имевшихся в Европе американских высокомобильных ракет малой дальности «Першинг-1» была существенная разница в максимальном радиусе действия: 720 километров для «першингов» и 5000–5500 километров для «СС-20» (по советской классификации РСД-10 «Пионер») и ее усовершенствованных модификаций.

То есть в тот момент американские ракеты наземного базирования со своих позиций в Европе до территории СССР «не доставали», в то время как советские «накрывали» всю Европу и европейские столицы. И главная опасность — малое подлетное время у этого типа ракет — порядка 8–10 минут. В отличие от межконтинентальных баллистических ракет, каких-либо международных соглашений, ограничивающих производство и размещение ракет средней дальности, не существовало. Со стороны Кремля это был явный и провокативный вызов. Аналогичного класса вооружений у НАТО не было, альянс не мог ракетами наземного базирования «достать» Москву за считанные минуты. Во Франции ракет средней дальности наземного базирования было не больше двух десятков, и их радиус действия был несравним с «СС-20», в Великобритании были лишь ракеты морского базирования.

Летом 1979 года канцлер ФРГ Шмидт по пути из Бонна в Токио сделал остановку в Москве для обсуждения с Косыгиным проблемы ракет средней дальности. Беседа состоялась в аэропорту. Предложение канцлера было компромиссным и заключалось в том, что СССР «раскроет карты» и не будет размещать ракет «СС-20» (в пересчете на ядерные боеголовки) больше, чем ранее имелось ракет «СС-4» и «СС-5» аналогичного класса[1776]. В этом случае можно будет снять напряженность и избежать решения НАТО о «довооружении». На заседании Политбюро Косыгин изложил предложения Шмидта. Корниенко выступил в поддержку, назвав это «реальным шансом найти приемлемый для нас компромисс». Но тут же резко высказался Устинов: «Ишь чего захотели, раскрой им наши планы, да еще скорректируй их! И кто даст гарантии, что они после этого откажутся от своих планов?»[1777]. Громыко на заседании отмолчался, но обеспокоился.