– А что будет с нами?! – напрягая голос, выкрикнула Ласка. – Ты подумал об этом?! Что будет со мной – и с моим будущим ребёнком?! Ты хоть представляешь, какие силы собираешься задействовать?! Да мы перед ними – ничто!

– Успокойся. Я уверен, что нам ничего не грозит… Ну, почти уверен.

– Почти?! – от ярости и возмущения у неё не хватало слов. – Почти!

– Ладно, перестань, – сказал Озорник. – Этот спор можно продолжать целую вечность. Пора начинать.

Он сдернул с глаза повязку, скомкал её, и широко размахнувшись, зашвырнул в кипящую пропасть. Левый глаз пульсировал зелёным огнём; он казался смотровым окошком в какой-то адской топке…

– Посмотри на себя! – выкрикнула Ласка, нащупывая в кармане холодную рукоятку пистолета. – Ты ведь уже не человек!

Осокин что-то сказал, почти неслышно за рёвом воды – вроде бы, «ошибаешься» – и достал из-за пазухи Лексикон…

– Я не позволю тебе сделать это! – девушка выхватила пистолет, взвела курок и направила ствол в грудь Озорника. Их разделяло всего три шага. Осокин поморщился и снова что-то произнёс, должно быть, «отдай». Девушка покачала головой. Он шагнул к ней, протягивая руку… И Ласка нажала на спуск.

Выстрел прозвучал сухо, будто щелчок, как-то несообразно с мощной отдачей. Роба на груди Озорника словно взорвалась; пуля отшвырнула его назад. Он рухнул навзничь, скорчился, заскреб пальцами, сдирая с камней мох… И замер в неподвижности. Лексикон выпал из его руки, и стальной переплёт вновь стал неуловимо менять облик, не даваясь глазу…

– Ради моего ребёнка, – прошептала Ласка. – Он должен жить. Обязательно.

Осторожно, чтобы не поскользнуться, она спустилась с утёса и пошла назад. На полпути её встретил Потап. Вид у медведя был встревоженный.

– Это… Стреляли навроде… Ты как?

– Я в порядке. Пойдём отсюда, Потапка.

– Озорник-от где?

– Его больше нет, – собственный голос показался Ласке неестественно-звонким, словно натянутая до предела струна. К горлу подкатил горячий комок, в глазах всё расплылось…

– Как так нет? – не понял медведь

– Я… Его… Убила, – выдавила Ласка и разрыдалась.

Получасом позже они сидели на берегу и смотрели на воду. Река огибала остров, вспухала порогами, кружила в водоворотах клочья пены… Преодолеть такое течение на вёслах казалось делом безнадежным. «Не беспокойтесь об этом» – улыбнулся Озорник, когда прямо по курсу возник водопад; и они перестали думать о том, как будут возвращаться – ведь с ними был он, чародей, способный остановить реку или обернуть её вспять…

– Ладноть, тут сидючи, далеко не уедем… – покряхтел медведь. – Сделам так: поднимемся ровно посерёдке, сколь сил хватит, а потом сразу к берегу. Авось, в буруны не затянет…

Ласка нехотя поднялась. Потап предлагал единственный разумный выход: других способов выбраться с острова-ловушки, похоже, не существовало. Вся надежда была на могучие, не чета человеческим, мускулы зверя – но хватит ли их на то, чтобы выполнить задуманное? Что ж, спокойно подумала девушка; скоро я это узнаю. Минут через пять…

***

Прошло немало времени, прежде чем он шевельнулся и застонал. Нескончаемая морось – приносимая ветрами водяная пыль, успела пропитать всю одежду, так что, очнувшись, он тут же начал дрожать от холода. В груди поселилась тупая боль. Крайне осторожно, словно боясь разбить хрупкое стекло, он расстегнул робу и сунул руку за пазуху. В ладонь лег покореженный кусок металла: серебряная кокарда, изображавшая некогда оскаленную волчью морду. За прошедшие месяцы благородный металл покрылся неопрятными темными пятнами окислов. Вещь была безнадежно испорчена – ударившая в эмблему пуля смяла её, сама превратившись в толстую свинцовую лепёшку.

– Да уж, нарочно так не попадёшь… – хрипло вымолвил Озорник и усмехнулся; впрочем, усмешка тут же сменилась гримасой боли.

«Похоже, ребро сломано… Черт бы побрал всех женщин и карманные пистолеты!». Опираясь о скользкий камень, он встал. Вздохнуть полной грудью не получалось. Мокрая одежда неприятно липла к телу. Сумерки уже сгустились, но он отчетливо видел лежащий неподалеку Лексикон. Странно: неуловимо меняющаяся книга не казалась чем-то чужеродным среди скользких камней и мха; она словно бы тоже была частью этого мира, частью первозданной природы… Болезненно скривившись, он нагнулся и поднял её, прерывая метаморфозы; но открывать не спешил. Тонкие пальцы задумчиво поглаживали мокрый металл переплёта. Ревущая пропасть была всего в нескольких шагах. Посильнее размахнуться – и… Озорник улыбнулся. Это был миг чистого, почти физиологического наслаждения: осознание того, что судьба целого мира находится целиком и полностью в твоей власти – здесь и сейчас...

В темнеющем небе одна за другой проступали звёзды.

– Ну что ж, пожалуй, пора, – вымолвил он, не слыша сам себя за рёвом вод. – Приступим.

Левый глаз Озорника полыхнул изумрудным огнём.

***

– Ох! Моченьки моей боле нет! – пробормотал Потап, с размаху садясь на землю. Ласка молча устроилась рядом, легла ничком, уставившись в ночное небо. На душе было пусто – ни мыслей, ни чувств, ничего… Но это и к лучшему, наверное. Там, на острове, наплакавшись вволю в мохнатое плечо медведя, она словно бы выгорела изнутри; а потом и вовсе стало не до эмоций. Грести против течения оказалось немыслимо трудной задачей: двухлопастное весло мало что не выворачивало из рук – а лодка продвигалась вперёд мучительно медленно, словно в дурном сне… Вскоре она выбилась из сил, вдобавок, в животе начались рези…

– Я больше не могу! – выдохнула девушка, обернувшись.

– Отдохни покуда! – Потап махал своим веслом, словно заведённый; в его лапах оно казалось почти игрушкой. Ласка даже испугалась, глядя, как прогибается древко в такт могучим гребкам: не сломалось бы… Но весло выдержало. Поднявшись вверх по течению настолько, чтобы зияющая кромка водопада перестала представлять угрозу, медведь направил лодку к берегу.

– Сёдни здесь заночуем, – проворчал Потап, немного отдышавшись. – А завтрева уже двинем обратно… Супротив течения трудненько будет – ну да всё легче, чем пёхом…

– Думаешь, на лодке быстрее выйдет? – спросила Ласка.

– Да уж всяко быстрей… Опять же, вдоль бережка пойдём. Случись в воде какой ящер – завсегда причалить можно, а коли на суше – так на глубину уйти… Оружья-то у нас – твоя винтовка, и всё; штуцер я ещё в лагере обронил. А что магазинка супротив здешних тварей: всё равно, что на волка с дробишкой мелкой….

Закончить свою мысль Потап не успел. По нервам ударил жуткий металлический шелест – словно исполинская шашка покинула ножны; а в небе над водопадом вспыхнул Знак.

– Не может быть! – воскликнула Ласка, вскакивая на ноги. – Я же… Нет!

– Стрелила, говоришь, колдуна-то нашего? Чей-то не похоже… – хладнокровно отозвался медведь.

– Надо остановить его! – крикнула девушка, цапнула за ремень «ли-метфорд» и кинулась было к лодке. Потап перехватил её, заставив остановиться.

– Пусти!!!

– Не, не пущу, – покачал косматой башкой зверь. – Ты и так накуролесила порядком, сиди уж теперь.

– Я должна это сделать! Иначе он разрушит весь мир!

– Сиди, кому сказано! – вдруг рявкнул Потап; от неожиданности Ласка даже попятилась – медвежий рык был более чем внушителен. – Не по силам тебе, ужель не ясно! Чему бывать, того не миновать, – добавил медведь тоном ниже. – Да и не поспеешь. Эвон, гляди…

Звёзды исчезли с ночного неба. Их больше не было видно – ни единой; зато над миром, один за другим, возникали Знаки. Черный бархат ночи горел в изумрудных лучах; свистела великанская шашка, высекая иероглифы Апокалипсиса. Строка за строкой ложились они на небосвод. Вскоре сделалось светло, словно днём; стаи потревоженных птеродактилей взмывали над деревьями, пронзительно пища. Им вторили голоса крупных ящеров: медлительные бронтозавры ревели, напуганные страшным зрелищем, сбивались в стаи, ища спасения от невиданной доселе напасти. Знаки занимали уже всё небо, от восточного до западного горизонта; они теперь писали сами себя, порождая всё новые и новые формы... Ласка представила себе, как чудовищная тайнопись разрастается и опоясывает весь мир. Повинуясь воле того, кто стоял сейчас у кромки великого водопада, вспыхивает небо над Атлантикой и Тихим океаном, над бескрайними просторами Снежной Страны и вершинами Памира, выметает полуденные тени с улиц европейских городов и расцвечивает изумрудным сиянием азиатские степи… Люди бросают свои дела, выходят из домов на улицы, с ужасом и благоговением смотрят вверх… Кто-то вдруг падает на колени, каясь во всех грехах, кто-то шепчет молитву, кто-то просто молча стоит, не в силах сдвинуться с места – а Знаки пляшут, кружатся в дымных жгутах облаков, сплетают петли и плоскости холодного неземного огня…