Может ли это предположение найти поддержку в материалах исходного очага пришедшей на Кавказ версии мифа? Да,, может.

Хотя почти у каждого индоевропейского народа языческий пантеон возглавлялся громовержцем, власть царя богов не рассматривалась ни как изначальная, ни как абсолютная. У ведийских индоариев Индра вытеснил, вероятно, своего конкурента и прототипа бога дождя Парджанью (см. Hillebrandt 1929; Gonda 1960: 51, 228), лингвистический кодериват Перкуна — Перуна. Завоевав эту позицию, Индра, правда, командовал богами и пользовался наибольшей долей в жертвоприношениях и людских восхвалениях, но ему был неподвластен, и для него был неприкосновенен общий мировой порядок, за соблюдением которого надзирал бог небесных вод Варуна (лингвистический кодериват греческого Урана), а родителем их и других богов вначале считался бог неба Дьяус- питар (буквально «бог-отец», лингвистический кодериват европейских Зевса-патера и Юпитера).

У германцев, судя по культовой практике (расположение идолов в святилище, описанное Адамом Бременским и использованное в ономастике), громовержец Тор был главным и самым популярным богом (de Vries 1970), но «Всеобщим отцом» именовался Один (Вотан), и это его изображали скальды царем Асгарда — обители богов, а за соблюдением общего порядка следил Тиу (по имени соответствие Дьяусу и Зевсу). У греков отец богов Зевс сам отправлял функции громовержца и царя богов, но тем не менее и у него были свои отец и дед (Хронос и бог неба Уран), ими-то и был создан мир, законы которого Зевс вынужден был соблюдать и не мог изменить. Ему принадлежит, так сказать, власть судебная и исполнительная, но у него нет законодательной власти. Даже неугодный ему исход Троянской войны он, хотя и предвидит, изменить не в силах.

У ближайших родичей славян — балтов (латышей, литовцев, пруссов) — та же картина. Литовцы представляли своего Перкунаса (Перкуна) самым деятельным и влиятельным среди богов, но над ним помещали Дьеваса (Дьева) в качестве верховного бога (Киркор 1865-1867: 47; Biezais 1961; Skardžius 1964; Dunduliene 1966). Поскольку последним именем у литовцев сейчас передается понятие бога вообще, можно было бы предположить, что в понижении статуса Перкунаса сказалось воздействие христианства, если бы имя Дьеваса не было закономерным лингвистическим соответствием именам Дьяуса, Зевса, Юпитера. К тому же, у пруссов на этом месте в списках языческих богов оказывается бог неба и созвездий Окопирмс («Наипервейший»).

Анализируя систему отношений между языческими богами балтов, воссозданную по фольклорным формулировкам, по очередности в культовых отправлениях и т. п., В. Н. Топоров пришел к заключению, что Перкунас практически доминирует в этой системе над всеми богами, но по идее над ним все же должен стоять Дьевас (Дьевс, Окопирмс). При этом как у восточных балтов, так и у пруссов Перкунас (Перкунс, Перконс) оказывается «актуальным», конкретным, представленным в описаниях и мотивированных действиях, тогда как его верховный повелитель — абстрактным, пассивным, стоящим вне сюжетных связей, не имеющим внешнего вида и каких-либо мотивов для деятельности (Топоров 1972а: 308).

Сопоставляя литовские и славянские поверья и детские песенки о небесной свадьбе («Божья коровка, полети на небо, принеси нам хлеба»), В. Н. Топоров считает возможным восстановить фрагмент мифа о наказании жены бога за измену и об испытании ее семи детей — истинным сыном бога оказывается самый младший, седьмой, нелюбимый и обделенный. Жена бога превращена в насекомое — это и есть божья коровка. Ее божественным супругом, по мысли исследователя, был Перкунас — Перун. Связь с Перкунасом подкрепляется ссылкой на то, что у ведийских ариев это насекомое называлось indragora («пасомая Индрой»), а один из подвигов Индры — отвоевание коров (Топоров 1978).

Исследователь не заметил, что литовское название этого насекомого не вяжется с такой трактовкой. Божья коровка —по- литовски dievo kavýte, т. е. коровка Дьеваса, а не Перкунаса. Если ее и считали обращенной в насекомое женой бога (что еще следовало бы строже доказать), то не Перкунаса, а Дьеваса. Соответственно, ее семеро детей, отмеченных семью черными точками на ее спине, должны быть детьми Дьеваса. Поэтому литовское поверье, что «есть семеро Перкунов», нельзя связывать с детьми Перкунаса, скорее, с его братьями, если иметь в виду происхождение Перкунаса от Дьеваса. У литовцев и немцев это насекомое называется еще и именем Марии — Богоматери.

Что же касается увязки по аналогии с коровами Индры, отвоеванными им у Валы, то такой аргумент рассчитан скорее на подсознание, чем на логику: коровы принадлежали не Индре, а всем богам; их было много; ни одна из них не была женой Индры и матерью его детей. Насекомое, называемое у балтов, румын и многих славян «божьей коровкой», чехи, сербо-хорваты и немцы называют божьей овечкой.

Обратимся теперь к славянскому пантеону. Богом неба здесь, очевидно, был Сварог. Об этом говорит его имя (древне-инд. svarga- «небо». — Vasmer 1971: 710-711; Enrietti 1980: 75) и то, что он считался отцом солнца — Дажьбога. Хотя древнерусский переводчик и сопоставлял Сварога с богом-кузнецом Гефестом («Феостой»), и Рыбаков склонен был считать Сварога близким к культурному герою-кузнецу, кузнецом сам Сварог не был: Малала жил в Сирии и речь вел о Египте, где Гефесту соответствовал Птах; до русского автора глосс рукопись переводил болгарский переводчик (Lowmiaňski 1979: 98-99); по славянскому рассказу с неба только упали клещи, давшие начало кузнечному делу. Почему у славян собственный дериват исконного индоевропейского имени этого бога (будь то соответствие Зевсу — Дьяусу — Дьевасу или Урану — Варуне) оказался замещен индоарийским нарицательным именем, — вопрос особый. Его решают с помощью предположения, подкрепляемого топонимикой, об индоарийском субстрате в Причерноморье (см. Трубачев 1977, 1978, 1984, ср. Клейн 1980; Klejn 1984). Топонимика также подтверждает мысль об общеславянском значении этого бога: у русских есть Сваружево, Сварыжь, у кашубов Сварожино сюдло (Vasmer 1971: 710-711), у поляков Сварожин, Сважендзь (аналогично русскому Сварядь), Сварошин (Urbaňczyk 1986: 192), возможно, также Тварожна гура: скорее подмена табуированного «Сварожья гора», чем именование горы по творогу (Gieysztor 1982: 133-134).

И факт, что этот бог считался отцом других богов — по крайней мере, бога солнца Дажьбога (по переводу хроники Малалы) и Огня (соответствия индийскому богу Агни), называемого Сварожичем («Слово об идолах» — см. Аничков 1914: 384-385; Рыбаков 1981: 33), у западных славян — Радегоста (Иванов и Топоров 1995: 348-349). В народных песнях сербов и македонцев есть припев: «Сварожику Moj Божику» (Чаусидис 1994: 330), где диалектное к соответствует сербскому Й. Рефрен читается как «Сварожичу мой Божичу». Божич — молодой новогодний только что родившийся бог, в Сербии, возможно, Дабог (Дажьбог).

Прямых сведений о соотношениях Перуна со Сварогом нет, но на основании всего изложенного правомерно будет заключить, что Перун, подобно другим богам, считался сыном Сварога и отчасти (по крайней мере, в проекции на мифологическое прошлое, на соотношения других богов) его подвластным. Возможно, что ко времени христианизации оттеснение прежнего верховного бога с его трона громовержцем Перуном, покровителем плодородия, превратившимся в патрона дружинников и воинов, зашло у восточных славян дальше, чем у других индоевропейцев. Поэтому Сварог и специализировался на покровительстве кузнецам, или, лучше сказать, был присвоен кузнецами — влиятельной прослойкой кудесников, чье право на волшебное мастерство и на самостоятельное общение с сильным традиционным богом — независимо от князей-воинов и жрецов бога-конкурента — не подлежало сомнению ввиду практической необходимости этой профессии и ее обособления.

Какова же была вся система восточнославянских богов, которыми управлял Перун? Насколько она отличалась от Владимирова шестибожия, представленного в летописи?