Юрий стал приводить его в порядок. Стены дома снаружи обшил досками с зазором, а пространство между срубом и досками утеплил опилками. К дому пристроил холодные сени с кладовкой и крыльцом. Летом обили стены изнутри дранкой, оштукатурили глиной и после высыхания штукатурки побелили. Для утепления потолка дополнительно насыпали слой земли. И наконец, сложили из кирпича новую печь. В этом доме и родился Егорка.

Руки матери! Первое, что познает любой из нас после рождения, это руки и грудь матери. Ребёнок ещё не способен видеть, различать людей и предметы, ориентироваться в пространстве, но с первых дней своей жизни он способен распознавать руки своей матери. Через прикосновение этих рук он начинает познавать мир. Они держат его, когда ребенок уютно лежит на материнской груди, поддерживают, когда он делает первые самостоятельные шаги. Они снимают волнения и стрессы, успокаивают и ласкают лучше всего на свете, когда ребенку плохо. А когда ему совсем плохо, он бежит к матери, чтобы уткнуться лицом в её ладони, самую надёжную защиту и опору в жизни! И нет ничего ласковее, нежнее, добрее и заботливее, чем руки матери!

Всё сказанное Егорка относил и к рукам своей мамы, но рукам особенным. У неё были руки великой труженицы, умевшей и делавшей очень многое. Руки его матери были постоянно в мозолях, порой с растрескавшимися пальцами, шершавыми, но такими родными и ласковыми! В отрочестве он заметил, что ни у одной женщины в селе не было таких рук, как у его мамы. Это скорее были руки мужчины, а не женщины – мускулистые, жилистые, сильные, потому что она с юных лет выполняла тяжёлую, в том числе мужскую работу.

Мать Егорки – Пелагея Афанасьевна Палина, в девичестве Копрова, родилась накануне Февральской революции в России в 1917 году. Несмотря на зажиточность её родителей, – Афанасия и Аграфены Копровых, девочку с ранних лет приучали к труду Достаточно рано она научилась готовить еду, прясть шерсть, вышивать, а у матери – прекрасной портнихи, шить одежду

В годы Гражданской войны на Алтае Афанасию удалось избежать больших потрясений и финансовых потерь. Годы НЭПа[24] вселили в него надежду, что всё будет хорошо, однако последовавшая политика большевиков, их отношение к зажиточному населению похоронили эту надежду. В 1928 году после объявления И. В. Сталиным курса на массовую коллективизацию на селе предприимчивый и смекалистый Афанасий решил в очередной раз сменить место жительства, пока его не раскулачили. Не говоря никому, даже жене, куда и зачем он уехал, Афанасий съездил в Читу на рекогносцировку. После возвращения он быстро распродал своё имущество, дом по минимально возможным ценам и уехал с женой и сыном из Закатилово. Куда он уехал, никому не было известно.

Сначала они хотели забрать с собой и одиннадцатилетнюю Пелагею, но сестра Афанасия – Мария предложила временно оставить её в Закатилово.

– Зачем вам тащить с собой девчонку? Сами не знаете куда едете, где остановитесь, как жизнь обустроится. Оставьте Пелагею у меня. Она и с дочкой моей – Анисьей дружит. А когда обустроитесь на новом месте, тогда и заберёте её, – убеждала она Афанасия.

После недолгих раздумий Афанасий и Аграфена, получив согласие Пелагеи, оставили её в Закатилово у Берсенёвых…

Шли годы, но от Копровых не было никаких известий. Пелагея достигла совершеннолетия и превратилась в симпатичную, белокурую, голубоглазую девушку небольшого роста. Молодость всегда жаждет романтики, нового, неизведанного. Услышав в 1937 году об открывшихся курсах трактористов, она поступила на них. Там она познакомилась с Василием Глушковым – весёлым, компанейским парнем. Жизнерадостный, остроумный, он был душой молодёжи на этих курсах. Пелагея влюбилась и через два месяца их отношений вышла за него замуж.

Закончив обучение и проработав несколько месяцев на СХТЗ 15/30, она поняла, что эта работа не для неё. Махина с железными колёсами, задние из которых большего диаметра, чем передние и с металлическими шипами, отсутствие кабины, спартанское рабочее место с жёстким металлическим сиденьем, тяжёлое рулевое управление, тряска при движении – это было большое испытание и разочарование для худенькой женщины.

Другим разочарованием был её новоиспечённый муж. В совместной жизни он оказался совсем другим: болтуном, бездельником, позёром и любителем ухлестнуть за другими женщинами. Через несколько месяцев совместной жизни Пелагея развелась с ним…

Она решила сменить профессию и в 1939 году окончила курсы шофёров. Встреча с Палиным была судьбоносной. Юрий был прямой противоположностью Глушкова: немногословен, скромен, трудолюбив, ответственен в делах, честен в отношениях с людьми и в завершение этого – красив. Любовь к нему вспыхнула с первого взгляда, и чем больше она его узнавала, тем сильнее разгоралось пламя любви. Они поженились, а в канун ухода Юрия в армию родилась дочь Валентина.

После ухода Юрия в армию и особенно с началом Великой Отечественной войны в жизни Пелагеи началась чёрная полоса. От Юрия полгода не было никаких известий, а в село начали приходить похоронки. В голову Пелагеи лезли страшные мысли, но она отгоняла их прочь, верила, что Юрий жив и скоро даст о себе знать. Усугубляла ситуацию свекровь, её недоброжелательные взгляды, упрёки и обидные высказывания в адрес Пелагеи. Лишь отчим Юрия был добр и заботлив к Пелагее, защищал и успокаивал её, когда видел это.

Письмо от Юрия, полученное в конце ноября 1941 года, вернуло её к жизни. Словно яркий луч солнца озарил израненную тревогой и ожиданием душу! Оно придало ей физических и духовных сил. Нет, Юра будет жив, он вернётся с этой проклятой войны, а она будет ежедневно молиться за него и ждать, ждать и верить в хорошее!

Дочери уже исполнился год, и Пелагея решила выйти на работу. С уходом на фронт большого количества мужчин работоспособного возраста в стране ощущалась острая нехватка рабочих рук. Поговорить непосредственно с Захаровной она не решилась и попросила Ушева:

– Дядя Федя, я хочу пойти работать. Поговорите, пожалуйста, с Натальей Захаровной, чтобы она посидела с дочерью. Тамара с Ваней тоже могут помочь.

Ушев поговорил с женой, та согласилась.

Пелагея устроилась на работу шофёром в МТС. Главным маршрутом её ГАЗ-АА, в простонародье «полуторки», были поездки по Чуйскому тракту в Монголию, около тысячи километров в один конец.

В первый же день Великой Отечественной войны в Монголии было принято решение оказывать посильную помощь Советскому Союзу. Монголы признали эту войну как свою, их вклад в общую победу над фашизмом неоспорим. Всю войну Монголия в меру своих возможностей оплачивала производство танков, самолётов, поставляла в СССР мясо, шерсть, полушубки, меховые рукавицы, валенки, шинели, войлок. За ними и ездила Пелагея.

Легендарный Чуйский тракт! Первые упоминание о нём как о Мунгальском тракте содержатся в китайских хрониках тысячелетней давности. Исторический Чуйский тракт – часть современной дороги от Бийска до Таш анты на границе с Монголией протяжённостью около шестисот километров. Он проходит через перевалы: Семинский, Чике-Таман и Дурбэт-Даба, на котором и заканчивается. Столетия это была тропа, которой с древних времён пользовались торговцы и воины.

Освоение этого пути началось с 1756 года, когда южные алтайцы добровольно вошли в состав Российской империи. Русские купцы, не желая иметь посредников среди теленгитов[25], сами стали ездить в Чуйскую степь на ярмарку в поселение Кош-Агач. К середине XIX века они уже имели там десяток складов и торговали тканями, топорами, пилами, молотками и прочими железными изделиями, галантереей, выделанной кожей. В обмен они покупали у монголов, китайцев и тибетцев скот, шерсть, пушнину и чай. В то время тракт представлял собой узкую вьючную тропу с выступами скал над ущельями – бомами[26]. Когда прогонщик проезжал этот отрезок, он сначала шёл к началу узкого места и клал на дорогу шапку, чтобы встречный караван увидел её и пропустил путников. В противном случае было не разойтись. Отсутствие колёсной дороги на участке протяжённостью двести пятьдесят километров от Онгудая до Кош-Агача сдерживало торговлю и препятствовало связям Российской империи в Центральной Азии. Купцы и ранее обустраивали свой путь, наводили мосты и переправы, но полностью благоустроить тракт для них было бы разорительно.