В течение 1860–1890 гг. рассматривалось несколько вариантов дороги, которая должна была заменить караванную тропу, но государство не решалось вкладывать сюда внушительные суммы. В 1893 году Комитет Сибирской железной дороги выделил сорок пять тысяч рублей, ещё тридцать пять тысяч собрали бийские купцы. После многочисленных дебатов летом 1901 года началось строительство Чуйского тракта под руководством инженера И. И. Биля. Расчётная ширина дороги была пять аршин, а на бомах – три с половиной аршина. Подряд на строительство получили крестьяне местных сёл.

В 1902–1903 гг. вьючная тропа была переоборудована в колёсную дорогу, пригодную для небольших таратаек. В некоторых местах для облегчения обходов были установлены паромные переправы, однако дорога начала разрушаться сразу после строительства, через несколько лет вернувшись в первоначальное состояние.

Летом 1914 года на Алтай прибыла искательная экспедиция под руководством инженера и писателя, автора замечательного романа «Угрюм-река» Вячеслава Шишкова. Её целью было – изучить новые прямые варианты дороги вдоль реки Катунь от Бийска через Майму и Усть-Сему, минуя Алтайское, Чергу и Шебалино. Инженеры метр за метром наносили на карты новый и старый варианты Чуйского тракта, и после изучения к концу 1916 года был выбран современный маршрут трассы.

Двадцать шестого мая 1922 года Чуйский тракт получил статус дороги государственного значения, тем не менее к середине 1920-х годов она уже десять лет не ремонтировалась и пришла в полнейший упадок. Во время гражданской войны были разрушены почти все мосты через горные реки. В 1925 году автомобили Госторга впервые совершили семь рейсов по всей трассе от Бийска до Кош-Агача.

В 1930-х годах тракт выровняли и покрыли гравием. Вместо опасных паромных переправ были сооружены мосты, у бомов устранили опасные участки. Все работы по строительству тракта в довоенный период осуществлялись трудом жителей близлежащих сёл и силами заключённых. Строительство шло в тяжёлых природных и климатических условиях, а орудиями труда являлись только кирка, лом, тачка и лопата. На участке Бийск – Черга трасса была перенесена с левого на правый берег реки Катунь. Первого января 1935 года Чуйский тракт был сдан в эксплуатацию.

Вот по такому необустроенному Чуйскому тракту и водила свою «полуторку» Пелагея Палина. У бомов дорога была настолько узкой, что встречные машины не могли разъехаться, и кому-то приходилось сдавать назад. Нередко случались аварии, когда машина срывалась с высокого обрыва, и водители погибали. Особенно опасны и трудны были поездки зимой. Поломка или какая-либо неисправность в пути была чревата тяжёлыми последствиями для водителя.

Для заправки машины в кузове стояла прикрученная проволокой к переднему борту двухсотлитровая бочка с бензином. Чтобы залить бензин в бак машины, один конец шланга надо было опустить в бочку, а другой после отсоса воздуха и создания сифона вставить в бак.

Однажды Пелагея возвращалась из рейса в Сунгай. Закончился бензин. Она, как обычно, отсосала воздух, и струя бензина с силой ударила в горло. Пелагея захлебнулась. Отплевавшись, она приехала домой, но ей стало нехорошо. Её тошнило, рвало, выворачивало наизнанку, болел живот. Обессилевшая, она позвала дочь:

– Валечка, у вас есть молоко! Принеси мне.

Дочь принесла литровую банку парного молока. Пелагея выпила два стакана. Стало полегче, но не было сил что-либо делать. Она лежала и тоскливо думала: «Ну вот, приехала побыть с дочкой, а ей пришлось за мной ухаживать. Свекровь опять ворчать будет». Через два часа она уехала в очередной рейс…

Пелагея постоянно испытывала раздвоение чувств. С одной стороны её тянуло домой, к маленькой дочери, хотелось подольше побыть с ней, а с другой – не хотелось видеться с Захаровной, которая беспричинно продолжала плохо к ней относиться. Холерик по темпераменту, Пелагея взрывалась в ответ на ворчание свекрови в свой адрес, ударялась в слёзы. Отчим Юрия гасил эти скандалы, но после его ухода на фронт Пелагея лишилась поддержки и сочувствия. Тяжёлая работа и постоянная стрессовая ситуация дома выматывали её физически и духовно. Лишь письма Юрия с фронта облегчали страдания и придавали жизненных сил.

Странность заключалась в том, что Наталья Захаровна хорошо относилась к её дочери Валентине. Она не делала различия между своими детьми и своей внучкой. Её сын Александр был всего на три года старше Валентины, и они росли как брат и сестра. Захаровна не могла подавить в себе негативное отношение к снохе, возникшее с первых дней женитьбы сына.

Однажды вернувшаяся из рейса Пелагея была обескуражена жестоким вопросом четырёхлетней дочери:

– Мама, а почему бабушка говорит, что ты плохая, что ты бросила меня и почти не бываешь дома?

Слёзы рекой полились из глаз Пелагеи. «Ну вот, свекровь и дочь настроила против меня! Все вокруг против меня! Как мне жить в такой обстановке!» – крутилось у неё в голове. В конце бессонной ночи она решила пойти к директору МТС и попросить освободить её от дальних рейсов.

– Пётр Иванович, войдите в моё положение! Моей дочери всего четыре года, а она меня практически не видит! Скоро и узнавать перестанет! Да и устала я очень, почти два года в Монголию мотаюсь, – убеждала она утром директора МТС со слезами на глазах.

Вид у Пелагеи действительно был измученный, круги под глазами после бессонной ночи. Немного помолчав, Заплатов сказал:

– Ладно, я подумаю. Придёшь завтра утром, а сегодня иди домой.

На другой день он сообщил, что назначает Пелагею персональным шофёром директора МТС…

В середине 1944 года Захаровна получила похоронку о гибели мужа – Фёдора Ушева. Пелагея, смирив гордыню, разделила с ней горечь утраты. Получалось, что даже фактом своей гибели Фёдор помирил их. Почти каждый вечер она приходила теперь с работы и активно включалась в выполнение домашних дел. Их отношения начали налаживаться, но холодок остался. В мае 1945 года Захаровна получила похоронку о гибели восемнадцатилетнего сына Ивана. Пелагея восприняла эту потерю как личную беду и как могла поддерживала свекровь в её горе…

Период работы штурвальным на комбайне Юрия был для Пелагеи счастливым. Её любимый муж был всегда рядом: красивый, спокойный, рассудительный, деловой. Приехав поздно ночью на полевой стан на ночлег, она ложилась рядышком на верхний ярус дощатых нар и, прижавшись к его широкой спине, засыпала сладким сном. На душе было спокойно и радостно!

Жизнь в доме деда Палина для Пелагеи мало чем отличалась от жизни со свекровью. Тётка Таисья хоть и не так часто ворчала на неё, но добрых слов в свой адрес она не слышала. В их отношениях чувствовалась недоброжелательность.

После покупки хибары у стариков Юфиных исчезло внутреннее психологическое напряжение, она как бы вздохнула полной грудью, расправила плечи. Это было их маленькое родное гнездо, которое она вместе с Юрием оборудовала не покладая рук. Вскоре они завели корову, свинью, кур, при доме был огород в пятнадцать соток. Добавилось забот по домашнему хозяйству…

Во время Великой Отечественной войны Пелагея вступила в ряды КПСС, продолжала ходить на партийные собрания и выполнять разные партийные поручения. Юрий Палин был беспартийным. Однажды, когда Пелагея поздно вечером пришла с очередного собрания, Юрий категорично заявил:

– Всё, хватит! Завтра пойдёшь к секретарю и напишешь заявление о выходе из партии. Дома работы невпроворот, некогда по собраниям ходить!

– Как же так, Юра! Разве можно! Нам же житья не дадут после этого, – испуганно возразила Пелагея.

– Ничего, проживём как-нибудь, – ответил Палин и после некоторого раздумья продолжил, – завтра сначала сам схожу к секретарю парторганизации, поговорю с ним.

Утром он надел выцветшую на солнце солдатскую гимнастёрку, прикрепил к ней ордена и медали и отправился к секретарю.

– Иди, пиши заявление, я договорился, – сказал он Пелагее, вернувшись через час. О чём он говорил и как обосновал своё решение, Юрий не сказал. Возможно, подействовал авторитет фронтовика-орденоносца. Никаких преследований за выход из партии не последовало…