Гул приближающегося вертолёта стал громче.

Высокий мужчина вздохнул.

– Очень грустно, что эта семья утонула, хотя жила в самом безопасном месте во всей деревне. Если бы они остались дома, они бы выжили. И тогда деревню не стёрло бы с лица земли полностью.

Женщина молча коснулась его руки, затем кивнула в сторону двери. Все трое выбрались через сломанную дверь к грохочущему вертолёту.

Я тяжело опустилась на пол в прихожей, мысли мельтешили в голове, будто стая чаек. Ясное понимание того, что он сказал – и того, что я натворила – нахлынуло на меня, словно холодная смертоносная волна.

Погибли все. Деревня стёрта с лица земли полностью, сказал он.

Но если бы мы остались дома, мы бы выжили.

А мы не остались дома, так ведь?

Так.

И чья это вина?

Да уж.

Как всегда, моя.

Во всём виновата я. Никто из моей семьи не хотел идти в ресторан! Они хотели остаться дома у камина! Они пошли, только чтобы сделать приятное мне, потому что они были добрыми и любящими. А я отплатила за эту любовь тем, что привела их прямиком в пасть монстра, который проглотил нас – мимоходом, будто конфетку.

Я обхватила голову руками. Исцарапанными пальцами я принялась изучать своё новое мёртвое лицо. Нащупала открытую рану возле правой брови, порез на носу, ссадины на обеих щеках: результат того, что меня таскало по морскому дну несколько часов.

Ну что, вам нравится мой макияж? Мне его подарила Вселенная. Почему? Мне захотелось пообедать со своей лучшей подругой, чтобы она не нашла себе новую лучшую подругу, и, собственно говоря, ради этого я убила всю свою семью. Ты получаешь то лицо, которого заслуживаешь, так что вот моё лицо, изуродованное и мерзкое, ничем не лучше моего сердца.

Чувство вины, будто миллион крошечных рыболовных крючков, вонзилось в меня и засело намертво.

«Поплачь, и тебе станет легче» – так всегда говорила мама, и я постаралась изо всех сил, но мне не удалось выдавить из себя ни одной слезинки, потому что: а) я не заслуживала, чтобы мне стало легче, и б) мои слёзные каналы закрылись навсегда, потому что в) я умерла.

Грохот вертолётов затих, затем совсем исчез. Единственными звуками в доме были мои судорожные бесслёзные всхлипывания. Каждое имя я извлекала из глубин своего сердца с чудовищной леденящей тоской, будто пересчитывала мраморные шарики в мешочке.

Мама.

Папа.

Бёрди.

Я.

Айви и её семья, мои учителя и одноклассники, и женщина из кафе, где готовили рыбу с картошкой, и добрый дяденька, который пел матросские песни на скамье в порту каждую субботу после обеда.

Лучшая подруга Бёрди, малышка Эмма, со своим вечно чумазым носом, несмотря на который мы всё равно любили её, и…

Дяденька, который привозил молоко и…

Наш школьный хомяк.

Белый пёсик, который пытался предупредить нас.

Все. Все, кого я знала. Моя деревня. Вся моя жизнь.

Когда я закрыла глаза, я увидела жуткие картины, испуганные лица и протянутые руки, застывшие навсегда, будто насекомые в янтаре.

Мне отчаянно захотелось дышать, вынырнуть из своего горя и вдохнуть воздух полной грудью, сбежать от боли. Но море похитило мой последний вдох. Я беспомощно открывала и закрывала рот, будто рыба, которая знала, что ей осталось недолго.

Час шёл за часом. Я сидела мокрым комочком на ковре в прихожей, по-прежнему в сырой одежде, по-прежнему с морщинистой кожей, а небо постепенно темнело.

Мягкий свет гирлянд, развешанных на стойках лестничных перил, мерцал, пока не сели батарейки, и тогда мрак окутал меня с ног до головы. А я всё сидела и ждала маму, папу и Бёрди. Мне не терпелось увидеть их и извиниться. Мне так хотелось обнять их, заглянуть им в лицо – они отругают меня и простят. Мой разум отчаянно цеплялся за этот призрак надежды, словно за спасательный плот.

Они скоро придут. Совсем скоро. Они вернутся. В любую минуту.

Лунный свет пробивался сквозь облака за дверью. Никто не приходил. Где они застряли? Заблудились, что ли?

Я заставила себя подняться с пола, оставив мокрый след. Моя кожа блестела от влаги, а во рту всё ещё ощущался привкус соли. Меня трясло от холода, как обычно бывает, если слишком долго ходишь в мокром купальнике. Интересно, это нормально? Я всегда буду выглядеть и чувствовать себя так, как это было в момент моей смерти? Мокрой и израненной, в морской соли с ног до головы? Утыканная ракушками, будто шкатулка из приморского магазина подарков?

Ну где же они? Может, подать им знак, что я здесь и жду?

Я бросилась на кухню. Фонарик, вот что мне нужно. Я подам им сигнал на азбуке Морзе из нашего сада позади дома. Если они в море, они увидят мой сигнал и вернутся.

Оставалась только одна крошечная проблема. Я не знала азбуку Морзе.

И ещё одна проблема.

Я не могла открыть ни один кухонный шкаф, чтобы найти фонарь. Сколько бы я ни старалась, мои пальцы соскальзывали с поверхности. Я вспомнила свою неудачную попытку войти в контакт с задней частью того спасателя – моя нога отскочила в последнюю минуту, будто магнит, поднесённый неверной стороной к другому магниту.

Однако себя я потрогать могла. Я могла выдирать ракушки из своей похожей на резину мёртвой кожи и проводить рукой по спутанным солёным волосам, – вот уж повезло! Но я не могла прикасаться к живым людям.

И, как оказалось, это правило распространялось также на физические предметы – стекло, дерево, металл. То есть на всё, кроме меня.

Я пристально посмотрела на выдвижной ящик. Наш фонарь лежит внутри него. Я попробовала ударить по ручке изо всех сил, уцепиться за неё, стукнуть по ней от досады, даже наорать, – ничего не помогло. Мне так и не удалось за неё ухватиться.

Итак: я могу сидеть на ступеньке, но не могу открыть ящик комода. Я могу подниматься и спускаться по лестнице и ходить по комнатам, но не могу открывать двери. Я могу слышать и видеть живых людей, но не могу заставить их увидеть и услышать меня. Я могу наблюдать, но не могу ни во что вмешиваться.

Эх, пока что смерть никак не способствует повышению самооценки.

Хотя постойте! Может, не всё так плохо. Если я умерла, умею ли я…

…летать?

Я постаралась изо всех сил. Всё перепробовала. То есть попрыгала немного, помахала своими исцарапанными руками, наклонилась вперёд, напрягая все мышцы, и глубокомысленно уставилась в пространство. Никакого результата.

Не летаю и всё тут, прям как пингвин.

В смерти вообще нет ничего интересного.

Я хлопнула себя по лбу.

Да какая разница?!

Мне нельзя отвлекаться. Нужно связаться с мамой, папой и Бёрди, а то им придётся провести на улице ещё одну ночь – я глянула в окно кабинета и невольно вздрогнула – там. Могу ли я проходить через двери или летать, совершенно не важно по сравнению с этим.

К счастью, входная дверь всё ещё была открыта – так и висела на петлях, после того как её выбила команда спасателей. Я выбежала через неё во двор и обогнула дом, оказавшись в саду, откуда открывался вид на море.

– МАМ! ПАП! БЁРДИ!

Ночь молча проглотила мои слова.

Я снова выкрикнула их во тьму.

– Я ЗДЕСЬ! ЭТО ФРЕНКИ! Я ДОМА! ПОЖАЛУЙСТА, ВЕРНИТЕСЬ!

Ночное море улыбнулось своей предательской мокрой улыбкой, сытой после вчерашнего пиршества.

– МНЕ ОЧЕНЬ ЖАЛЬ, ЧТО МЫ ВСЕ ПОГИБЛИ! БЕЗУМНО, БЕЗУМНО ЖАЛЬ!

Из-за серебристых облаков донёсся крик. Неужели это Бёрди зовёт меня? Я замерла, словно трепещущая стрела, всем сердцем желая услышать её снова.

Но это оказалась всего лишь глупая чайка – И-И-И-И, И-И-И-И.

Что же ещё мне сделать, чтобы найти их? Кричать в темноту бесполезно.