– Нет, – сказала я снова.

Несколько ребят одобрительно закричали.

Джилл напряглась.

– Слушай, детям младше двенадцати лет запрещено бродить по загробной жизни в одиночестве. Я делаю это для тебя, Френсис. Для твоего же блага.

– Я не могу просто взять и уйти, ездить по свету в каком-то непонятном автобусе и никогда больше не увидеть свою семью, – сказала я упрямо. – Они рядом, я точно знаю, и мне нужно дождаться их возвращения.

Лицо Джилл чуточку смягчилось, но она покачала головой.

– Сомневаюсь, дорогая. Если они не вернулись до сих пор, то, по всей видимости, они ушли навсегда. В любом случае я не могу оставить тебя в доме без сопровождения, ты ведь будешь совсем одна.

– Мне всё равно, – сказала я громко. – Не сяду я в ваш автобус.

Одобрительные возгласы стали громче.

Несколько детей заныли:

– Мисс, мисс, мы тоже больше не хотим сидеть в автобусе!

– Точно, выпустите нас!

Джилл тоскливо поглядела на свои пальцы с пятнами от никотина. Затем она принялась дрожащей рукой рыться в кармане пиджака. Она выудила оттуда заплесневелую упаковку жевательной резинки, развернула одну и стала жевать, бормоча себе под нос:

– У тебя же был ребёнок, говорили они. Тебе понравится эта работа, говорили они. Ты рождена для неё. Это такое счастье – присматривать за детьми…

Мне было жаль, что я создаю ей столько хлопот. Джилл мне нравилась, несмотря ни на что. Но я должна остаться. Моя семья погибла из-за меня. Я буду ждать их дома. Это меньшее, что я могу сделать. К тому же всякий раз, когда мы собирались идти в людное место, мама и папа говорили: «Если мы потеряем друг друга, оставайтесь на месте, и мы придём за вами. Никуда не уходите, ясно?»

Так я и сделаю. Останусь в Клиффстоунсе – точнее, в том, что от него осталось. Тут даже думать нечего.

– Покеда, – сказала я решительно и зашагала прочь.

Дети хлопали и всячески выражали одобрение, пока я обходила автобус сзади, чтобы вернуться на тропинку, ведущую на пристань. Однако, как и раньше, мои ноги отказались двигаться вперёд. Я сердито поглядела на них. Я вообще-то пытаюсь эффектно удалиться, а не шаркать беспомощно на месте. Хватит меня позорить!

Джилл поглядела на меня с сочувствием.

– А, вижу, ты обнаружила экстренный принудительный барьер для малолетних трупов.

– Что? – проговорила я сквозь стиснутые зубы, изо всех сил напрягая мышцы.

– Это защитная мера, – сказала она. – Она необходима, чтобы предотвратить как раз такое несанкционированное блуждание несовершеннолетних без сопровождения. По сути, трупам младше двенадцати лет запрещено удаляться больше чем на несколько сотен метров от своего дома, если они одни. Это правило ввели несколько лет назад, когда начальство наконец-то осознало, что нельзя позволять мёртвым рыдающим малолеткам бродить по стране.

Я тут же провела эксперимент. Как ни прискорбно, Джилл была права. Мне действительно казалось, что кто-то управляет моими ногами. Когда я делала шаг в сторону дома, они двигались как обычно. Однако любая попытка пойти вперёд – ну, не знаю, на пристань, чтобы разыскать свою погибшую семью, например, – приводила к тому, что ноги застывали на месте, будто угодили в цемент. Как тележки в супермаркете со встроенной сигнализацией, чтобы люди не увозили их дальше парковки.

Замечательно, нечего сказать.

Позади нас из автобуса с мёртвыми детьми послышались нетерпеливые звуки; кое-кто очень громко и показательно вздыхал. На лицах в окнах, секунду назад полных восторженного предвкушения, теперь читалось раздражение.

Кто-то принялся напевать «Чего же мы ждём?».

– Капризничают, – проворчала Джилл. – Чувствую, будет весело, когда поедем по М5. – Она снова поджала губы. – Слушай, Френсис, если ты останешься, ты никуда не сможешь уйти, и очень скоро тебе станет безумно скучно, особенно если ты будешь одна. Не обрекай себя на такие мучения, оно того не стоит.

Решительным движением она повернулась к автобусу и поставила одну ногу на подножку. Призрачный двигатель снова затарахтел.

повторила я.

Джилл повернулась в дверях и с сомнением посмотрела на меня.

– Разве ты не хочешь съездить в Диснейленд? – умоляюще спросила она. – Увидеть Дональда Дака?

В автобусе тут же раздалось несколько одобрительных возгласов.

– Нет, – сказала я твёрдо. – Я слишком взрослая для таких глупостей. К тому же я не буду одна. Моя семья вернётся за мной. Они скоро появятся здесь. Я уверена.

Джилл молча стояла в дверях автобуса. Грязно-жёлтые фары едва рассеивали тьму.

Я решила воспользоваться своей козырной картой.

– Кстати, если вы заставите меня сесть в автобус против воли, я много лет подряд буду спрашивать, когда мы уже доедем. Снова и снова. Громко. Прямо вам в ухо. Сидя рядом с вами!

Она вздрогнула.

– В конце концов, какой от тебя может быть вред, особенно если ты не уйдёшь далеко от дома?

– Точно, – улыбнулась я, почувствовав близкую победу. – Этот экстренный барьер для малолетних трупов – как нянька. В любом случае я не буду одна слишком долго, к вечеру они вернутся.

– Договоримся вот как, – сказала наконец Джилл. – Я заеду проверить, как у тебя дела, на всякий случай.

– Что, простите?

– Когда я снова окажусь в твоих краях… – она заглянула в свой планшет, будто сверялась с расписанием, – я заскочу к тебе и проверю, здесь ты или нет. И если ты всё ещё будешь здесь, для тебя найдётся местечко в автобусе, – вдруг ты захочешь присоединиться к нам. Что скажешь?

Я была бесконечно тронута её заботой.

– Хорошо. Спасибо! Но вы зря переживаете.

Джилл кивнула.

– До свидания, Френсис Рипли, – сказала она. И повернулась к автобусу.

Я помахала рукой.

Но прежде чем исчезнуть в недрах этой развалюхи, она спустилась с подножки и подошла ко мне.

К моему удивлению, она вложила мне в руку стеклянную бутылку.

– Выпей, когда придёшь домой, – посоветовала она. – Это снотворное для мёртвых. Ты проснёшься, когда кто-то войдёт в твой дом. А пока ты ждёшь, тебе хотя бы не придётся страдать от одиночества.

Её лицо выражало искреннее сочувствие и мягкую, едва уловимую нежность, словно отзвук полузабытого прошлого.

Она отвернулась, и через несколько мгновений дверь со стороны водителя захлопнулась за ней с тяжёлым стоном.

И самый необычный автобус в мире, накренясь, продолжил свой неспешный ход прочь из Клиффстоунса.

Я помахала детям в окнах, и они помахали мне в ответ.

Прежде чем автобус исчез из виду, одна из его ржавых боковых панелей свалилась на землю.

Кошмарная мысль пришла мне в голову.

– Джилл! – закричала я. – Джилл!

Её тяжёлый вздох был слышен даже на таком расстоянии.

– Что ещё?

– Джилл, мой труп будет разлагаться? От меня тоже будут отваливаться части тела? Я буду… гнить?

Лысые колёса сделали несколько мучительных оборотов прежде, чем я наконец услышала её ответ:

– Нет, не будешь. Но твои воспоминания могут превратиться в труху.

Победой я наслаждалась недолго. А что, если Джилл права? Что, если моя семья никогда не вернётся? Что я тогда буду делать?

Из-за этого барьера для трупов я не смогу попасть куда хочу. А, как я уже убедилась, мои пальцы не работают, перелистывать страницы книги или нажимать на пульт телевизора не получится. С другими мёртвыми детьми, которые могли бы стать моими друзьями, я только что распрощалась; этот автобус, так сказать, ушёл – в прямом смысле.

Мне вспомнились последние слова Джилл. Что она имела в виду, когда сказала «твои воспоминания могут превратиться в труху»?

Неужели она хотела сказать, что я забуду свою семью? Я забуду… нас?