На что я ответил строчкой из стихотворения великого Пушкина:

— Ах, обмануть меня не трудно!..

Я сам обманываться рад!

— Господа, — наконец-то опомнился Пестель, — смею напомнить, что мы здесь не для того, чтобы обсуждать несовершенство мироустройства, а совсем по другой причине. Итак, факт гибели Виктора Орлова установлен, с местом захоронения разберемся после. Лучше всего будет, если Андрей Драгомирович обстоятельства смерти Господ Орловых, а также ведуна их рода Николая Викторовича Черепнина самым подробным образом изложит на бумаге…

— Писать ничего не стану, — я тут же пошел в отказ, — сами понимаете, слова — одно, а бумажка — это уже документ, которым можно крепко накрепко прихватить человека, пардон-с, за яйца. Место покажу, но не более того, поскольку, все, что хотел, уже вам поведал.

На что присутствующие в кабинете начальники переглянулись между собой и заулыбались, непонятно чему.

— Вот оно как, Дмитрий Аркадьевич, с виду вьюнош неоперенный с не обсохшим молоком на губах, а речёт аки муж опытный, жизнь познавший.

Ну да, именно опытный и познавший жизнь. Знали бы эти деятели, каких крутых «зубров», считавших себя гениями бизнеса мне в свое время доводилось уламывать на закупки продукции именно нашего предприятия, да еще с немалой выгодой для нас. Между нами более полутора веков эволюции человеческой хитрости и оборотистости. В этом искусстве мне, без ложной скромности, удалось преуспеть еще в первой своей жизни. Поэтому никаких бумаг, написанных моей рукой и никаких моих подписей под документами, способными кинуть хотя бы малейшую тень на мою (хе. хе!) безупречную репутацию.

Никто из присутствующих препираться со мной не стал. Генерал с ведуном вновь загадочно переглянулись. Затем слово вновь взял Пестель:

— Итак, Андрей Драгомирович, насколько мы понимаем, возвращаться в свой боярский род вы не планируете ни при каких обстоятельствах и желаете остаться Воронцовым. Кстати, откуда столь интересная фамилия?

Щас, расскажу вам, что до своего появления в этой реальности целых сорок шесть лет был именно Воронцовым. Растопыривайте уши, готовьтесь принимать на них лапшу.

— Тут все просто, ваши высокоблагородия. Когда с бабушкой выбирали для меня фамилию, я случайно в окно выглянул и увидел сидящего на заборе ворона. Сначала так и хотел назваться Вороновым, но Егоровна переиначила на казацкий манер — Воронец. Её вариант мне не очень понравился, сошлись на Воронцове. — Эко вам объяснение? Красота! Комар носа не подточит.

— Забавно, — сказал Пафнутов, — все у вас, Андрей, не как у людей.

Что именно «не как у людей» генерал не пояснил. Кажется, он искренне уверен с том, что я все-таки должен был явиться к патриарху одного из Великих родов и сдаться на его милость, а не скрываться под сомнительными псевдонимами. Ну это его сугубо личное мнение, мне оно верным не кажется. Кстати, воспитанная в сугубо патриархальных традициях Третьякова меня тогда поддержала целиком и полностью. Вполне возможно, что будучи двенадцатилетним юнцом Андрей и обратился бы за помощью и поддержкой к патриархам двух своих родов, но только не убеленный сединами сорока шестилетний менеджер крупной фирмы. Признаться, насчет «убеленного сединами» я пошутил — всего лишь легкая серебристость на висках, придававшая мне нехилую порцию авторитета в глазах клиентуры, а в особенности всяких бизнесвумен. То есть, привык действовать по формуле «если что-то тебе непонятно, тем более, способно нанести вред, держись от этого непонятного как можно дальше».

— Итак, Андрей Драгомирович, — царев ведун перешел на официальный тон, — возвращаться, так сказать, в лоно своего рода вы не желаете. Так?

— Так точно, Ваше Высокоблагородие! — Ситуация требовала вскочить со стула и вытянуться в струнку, так я и сделал.

— А вот этого не нужно, Андрей, как человек сугубо гражданский не приемлю все эти солдафонские штучки. Присаживайтесь и более не вскакивайте, аки тот чертик из табакерки.

С удовольствием выполнил требование ведуна, ибо сам в душе типичный статский и ко всей этой военной шагистике отношусь, мягко говоря, с некоторым неприятием.

— Как скажете.

— Так вот, дорогой вы наш и швец и жнец и на дуде игрец…

— Это вы к чему, Иван Кузьмич? — не очень вежливо перебил я ведуна. А нечего тут ехидничать и обижать человека не по делу. К тому же мне было необходимо прикинуть, какую именно каверзу на сей раз ожидать от этой парочки и хоть как-то подготовиться морально.

Пестель ничуть не обиделся на мое невежество, лишь слегка помрачнел ликом — похоже, не привык к тому, что его прерывают. Однако сумел сдержаться и не одернуть зарвавшегося юнца.

— Полноте, Андрей, ваши песни теперь распевают не только по всему фронту, но считай, по всей России-Матушке. А знаете, я хоть, как вам уже сказал, человек сугубо гражданский, но одна из ваших песенок мне понравилась эдаким бесшабашным задором:

Уж мы, братцы, рвем подметки

Нонче и вчерась, нонче и вчерась!

После дела даст нам водки

Сам великий князь, сам великий князь…

Особливо вот этот куплет:

…Вот вернемся мы с походу,

Сымем кивера, сымем кивера,

Вот тогда, небось, приплоду

Будет очень много, будет до фига!

Да простит меня Юлий Ким, но в этой реальности ему родиться не суждено, и эту хорошую песню, как и многие его другие написать будет некому. Создадут много иных песен, но тех, которые пели в той реальности никогда никто не услышит. Я же всего лишь пытаюсь исправить некую, на мой взгляд, историческую несправедливость. Пусть люди этой реальности прочитают бессмертные строфы Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Есенина и еще многих и многих русских поэтов. С появлением Дара со мной стали происходить интересные вещи, всё ранее увиденное, услышанное или прочитанное, стоит того пожелать, тут же всплывает из недр памяти. Сам порой удивляюсь, чего там только нет. Сотни, а может быть, тысячи одних только песен. А еще стихи, книги, фильмы. Разумеется, не всё из этого богатства примет человек девятнадцатого века этой реальности, потому я и стараюсь исполнять понятные песни и декламировать адекватные вирши. А еще я подготовил пару десятков стихов на кавказскую тематику, появится свободное время, отнесу в какое серьезное периодическое издательство. Надеюсь красота слога русских классиков девятнадцатого и двадцатого веков будет по достоинству оценена широкими слоями российских граждан. Что же касаемо авторских гонораров, которые, насколько мне известно, здесь вполне достойные, все деньги пойдут на нужды раненых и помощь семьям убитых бойцов во время текущей Закавказской кампании. Более того, это будет напечатано крупными буквами после каждого опубликованного в газете или журнале стихотворения, что, в свою очередь, всколыхнет общественность и заставит жертвовать деньги на нужды покалеченных войной людей. Кто-то назовет меня дешевым популистом, мол рейтинг зарабатываю за счет чужих талантов. А как иначе? Даже если опубликуюсь под псевдонимом, настоящее имя «автора» уже завтра станет известно всем, кому оно интересно. А задумка, как бы кто-то чего ни говорил, вполне себе стоящая.

В завершение два уважаемых человека, находящихся в помещении, генерал и древний маг хором пропели припев «моей» песни:

Квартирьеры, квартирьеры, фейерверкера,

Интенданты, маркитанты, каптенармуса!

Подавай сюда фатеры, а коням — овса!

Нам — фатеры, а коням — овса,

Нам — фатеры, а коням — овса!

Я смотрел на этих двух раздухарившихся, будто дети малые, взрослых мужчин и откровенно офигевал. Вот она настоящая сила искусства, чтобы там ни говорили всякие нигилисты и прочие господа философы подобного толка.

— Хорошая песня, — резюмировал генерал Пафнутов. — Браво, майор!

— Однако, — перехватил инициативу Пестель, — у нас есть к вам, Андрей Драгомирович предложение определенного рода.

— Я весь внимание, Иван Кузьмич.