Параллельно над нами поработали штатные мнемоники. Кстати, один из чародеев-ментатов оказался армянином, так что с освоением этого языка у нас проблем не возникло. Удивительно, но всего лишь за три часа занятий мы могли не только сносно калякать на армянском и фарси, но читать и писать на этих языках. А обучение заключается в том, что ложишься на кушетку, тебя вводят в сомнамбулическое состояние, и в твой мозг буквально вливается поток необходимых лингвистических знаний. Лично я не позволял мнемоникам глубоко внедряться в своё сознание. Пакетированную информацию принимал на входе, после чего сам распределял по закоулкам памяти и контролировал процесс распаковки, кабы чего лишнего и ненужного туда не запихнули. Вероятно именно по этой причине мой лингвистический результат оказался лучшим в нашей группе. Мы свободно пообщались с армянином на его родном языке, с преподавателем фарси также. Класс!

Невольно вспомнились мои не очень успешные попытки еще в советской школе овладеть английским. Если б не занятия с репетиторами, вряд ли бы я сдал его даже на ту хилую четверку. Это потом, осознав важность и нужность умения разговаривать на иностранных языках, самостоятельно изучил их аж несколько. Это знание помогло мне занять в той моей жизни довольно значительную ступень карьерной лестницы. Времени это заняло прорву, а если бы вот так за пару-тройку часов под воздействием мага, и «сари усин сирун лусин, сирун лусин сари усин» слетают с губ практически без акцента. У прочих ребят акцент определял на слух даже я. Однако, по заверениям преподавателей, этот недостаток за короткий срок никак не исправить. Ладно, бегло лопочут, понимают, что им говорят, этого вполне достаточно. В крайнем случае, для армян мы персы, а для персов — армяне. И вообще, если что — мы геологи. Хе-хе-хе!

За пару дней после окончания курса поодготовки на поезде добрались до Корсуни. Там нас уже ждала готовая к отплытию шхуна «Катран». Поначалу расхристанный вид низкорослого по большей части бородатого экипажа, немного смутил меня. Прям классическая пиратская вольница. На поверку все оказалось очень даже наоборот. Во время рейса на борту царили закон и порядок в образе капитана иже с ним прочих судовых офицеров. Если что мощный удар кулаком по физии и все недоразумения решены.

Погода на акватории Русского моря оказалась вполне подходящей, умеренный юго-западный ветер бодро гнал утлое, на взгляд человека двадцать первого века, суденышко. Вообще-то, местные так не считали, Гелиодор Константинопуло капитан и по совместительству владелец «Катрана» любил шхуну значительно крепче, чем свою обожаемую супругу и семерых своих деток. Это он сам мне так сказал во время совместного распития бутылочки раки.

Отхлебнув крепчайшего кофе, я поставил кружку на палубу рядом со своим раскладным стулом и поплотней закутался в плед, спасаясь от прохладного пронизывающего ветра. Несмотря на определенный дискомфорт, находиться на палубе значительно лучше, нежели в каюте с затхлым сырым воздухом и шуршащими между переборками крысами.

Капитан клятвенно заверил, что часов через шесть будем в Поти. К пирсу швартоваться не станем. Нас вместе с баулами доставят на берег шлюпкой. Надеюсь, ко времени прибытия судна все таможенные препоны будут для нас сняты заботами российского дипломатического корпуса.

Хотел было продолжить питие чудесного напитка, но тут раздался голос наблюдателя из «вороньего гнезда» — специально оборудованного на верхушке одной из мачт наблюдательного пункта, здорово напоминающего птичье гнездо:

— Внимание, прямо по курсу корабль! Вроде турецкий пограничный сторожевик! Капитан, точно он!

Известие о приближающемся османском боевом корабле, вызвало на палубе непонятную для меня движуху. Народ начал метаться по палубе и подтаскивать к фальшбортам позвякивающие металлом свертки с холодным и огнестрельным оружием. Определенно экипаж скрытно готовился к вероятной вооруженной агрессии со стороны турок.

Я поднялся со стула и направился в штурманскую рубку, где у стола, заваленного картами и какими-то приборами стоял весьма и весьма озабоченный капитан.

— Господин Константинопуло, позвольте узнать, что происходит? Почему ваши люди готовятся к нападению? Разве мы находимся в территориальных водах Великой Порты и нас ждет пограничный досмотр?

— Если бы досмотр, Андрей Драгомирович, я бы бровью не повел. Эти отрыжки шакала собираются захватить моего «Катрана». Судно вместе со всем добром продадут. Экипаж и пассажиров что уцелеют после абордажа отправят на невольничьи рынки Малой Азии.

— Но это же противозаконно! Это не какая-нибудь пиратская посудина, а корабль пограничной стражи!

— Заблуждаетесь, господин Воронцов, в границах своих вод они действительно законопослушные граждане, муху не обидят. Но в открытом море им только Посейдон судья. Эти твари время от времени выходят за пределы своих вод, чтобы поохотиться на таких, как мы, беззащитных одиночек. Нас три десятка человек, их сотня. У нас одно полуфунтовое орудие на носу, супротив шести их двухфунтовых. Сомнут и не заметят. Все равно мы будем сопротивляться. Вы и ваши люди как? — На что я хищно оскалился. Грек без слов прочитал ответ на моем лице. — Вот и ладненько. Коль суждено пропасть, так на миру и смерть красна.

[1] Грязные греческие ругательства.

Сказал он: «Теперь вы пойдёте со мной,

Йо-хо-хо, и бутылка рому!

Вас всех схороню я в пучине морской».

Йо-хо-хо, и бутылка рому!

И он потащил их в подводный свой дом,

Йо-хо-хо, и бутылка рому!

И запер в нём двери тем чёрным ключом.

Йо-хо-хо, и бутылка рому!

Р. Л. Стивенсон (пер. Н. И. Позднякова)

Мустафа Фаттах-эфенди мужчина за сорок высокого роста и дородного телосложения вот уже шесть лет занимал должность капитана двухмачтового брига турецкой пограничной службы «Сокол Востока». Вместе с другими офицерами корабля он стоял на командном мостике и, опершись одной рукой на планшир, вглядывался через подзорную трубу в очертания приближающегося купеческого судна с торговым российским флагом на мачте. Через хорошую французскую оптику он наблюдал за суматохой на обреченном купце и мысленно подсчитывал будущие барыши.

Пленных, скорее всего, ждет незавидная судьба гребцов на боевых галерах Мехмет-Меджида хана, властителя Дома Османов, султана султанов, хана ханов, предводителя правоверных и наследника пророка Владыки Вселенной и так далее, да продлятся годы его до скончания Веков, или тяжелый рабский труд на выкупившего их хозяина. Перевозимый товар будет продан по бросовым ценам самсунским перекупщикам. Наверняка в потаенных ухоронках хитрых урусов сыщется что-то более ценное, нежели официальный груз. Поначалу все отпираются, дескать ничего нет, но когда кожу начинают прижигать раскаленным железом или сдирать пластами со спины, языки быстро развязываются. Фаттах-эфенди до сих пор не понимает упорства обреченных на рабство моряков. Зачем вынуждать себя мучить, не проще ли сразу выдать припрятанную контрабанду? Впрочем, без пыток никак — а вдруг не обо всем рассказали из-за вредности или по какой иной причине.

Хитроумный русский капитан немного отклонился от первоначального курса, дабы избежать нежелательной встречи, используя по максимуму силу ветра. Но от быстроходного «Сокола Востока», гяурам не уйти поскольку не способно широкое и неуклюжее купеческое суденышко соревноваться в скорости с боевым кораблем, спроектированным и построенным специально для того, чтобы подобные посудины не смогли миновать досмотра.

Мустафа Фаттах-эфенди вполне отдавал себе отчет, что в данный момент он и его команда занимаются противозаконным промыслом, попадающим под определение «пиратство». А куда деваться? Его Величество Мехмет-Меджид не столь щедр к своим верным слугам, поэтому время от времени приходится заниматься морским разбоем. А чтобы миновать неприятностей с турецкими властями и свободно реализовывать незаконную добычу, нужно не быть жадным и выделять достойную долю от прибылей высокому сухопутному начальству. Также, если подобные делишки обделывать с умом, никто вообще не предъявит претензий, ибо море суть грозная опасная стихия, где время от времени бесследно пропадают корабли. Ну кто разберет, по какой причине не пришло в порт назначения то или иное купеческое судно? К тому же, вряд ли кто-то обратит внимание если какая-нибудь «утонувшая» на акватории Понта Эвксинского (из-за патриотических соображений османы упорно отказываются именовать море Русским) посудина неожиданно всплывет где-нибудь в Египте, Алжире или Марокко. А появление очередной партии белых рабов на невольничьих рынках Стамбула, Порт-Саида или Триполи не вызовет ажиотажа.