Я снова оглядела его. На вид лет тридцать. Мускулистое тренированное тело, но обветренное лицо выдавало явное увлечение спиртным. Выглядел он самоуверенным, волевым, независимым, неглупым, но в целом — козлом.

— Ну хорошо, — снова заговорил Жо, — теперь, когда мы познакомились, что будем делать дальше? Обратимся в полицию? Я видел вас в машине, пацан пытался выйти, а вы его удерживали. — Он вытащил из заднего кармана джинсов телефон. — Я даже заснял.

Еще один апперкот. Я старалась держаться. По крайней мере, ясно, что передо мной тип из тех, с кем надо играть в открытую. Подняла руку: успокойтесь, сейчас я все объясню. Он смотрел на меня недоверчиво, но молчал, ему, видимо, тоже хотелось во всем разобраться. Он ни разу не перебил меня, пока я в общих чертах пересказывала ему свою жизнь: исчезновение Эстебана, черты сходства между ним и Томом. На подробностях внешнего сходства и родимом пятне внимание я особо не заостряла, это было слишком сюрреалистично, и напирала на другие совпадения: синие шорты с китом, каникулы в Сен-Жан-де-Люз, музыка, плавание, боязнь меда и пчел, баскские слова…

Жо прислонился к зачехленному трактору, придавленный грудой фактов. Амандина по-прежнему следила за нами из-за занавесок. Том не показывался.

Жо немного подождал, не скажу ли я еще чего-нибудь.

Убедила ли я его? Заставила ли хотя бы задуматься?

Он нацелился взглядом-скальпелем мне в лоб, будто готовился взрезать мозг.

— Вы и впрямь свихнулись!

Он вообще меня слушал? И я взорвалась:

— Все, что я вам сказала, — правда! Если хотите, чтобы я перестала вести себя неразумно, предложите мне разумное объяснение!

Жо вздохнул, видимо раздосадованный тем, что понапрасну теряет время, разъясняя очевидные вещи.

— Разумное объяснение? Вы с какой планеты свалились? Знаете, сколько десятилетних мальчишек любят музыку и плавание? Ах да, надо, чтобы они к тому же боялись пчел? Что за бред… Том еще и пауков боится, и змей, а когда был маленький, то боялся чудовищ под кроватью. Небось как и ваш Эстебан. И спорю, что он тоже любил бигмаки и пиццу, тысячу раз пересматривал «Мстителей» и мечтал о сборной модели «Тысячелетнего Сокола».

Кретин! Эстебан ни разу в жизни не был в «Макдоналдсе»! И десять лет назад исчез, так и не узнав, что его любимые комиксы когда-нибудь экранизируют. И этот тип надеется убедить меня своей иронией…

— Ваш сын говорит на баскском, хотя и не учил язык. По-научному это называется ксеноглоссия.

— Да что вы! Только и всего? Эта ксенофигня? А может, он завтра с утра пораньше заговорит на мандаринском? Или начнет сочинять кантаты, напетые ему призраком Моцарта? Вы в самом деле настолько тупая? Я еще и тренер по серфингу. Вы не заметили постеров с Келли Слейтером и Жереми Флоресом в комнате Тома, когда пришли туда что-то вынюхивать? (Я пришла туда лечить твоего сына, козел!) Зиму, если выпадет снег, я провожу здесь, а лето в Гетари, Оссегоре и Биаррице — на Атлантическом побережье. Все эти maite zaitut ama продиктовал ему я. Я научил его баскскому!

Я глаз не сводила с Жо и не упускала ни слова.

— Тогда поговорите со мной на баскском.

— Я сейчас в самом деле вызову полицию!

— Сначала скажите что-нибудь на баскском.

— А дальше что? Будете проверять, ношу ли я эспадрильи? Люблю ли эспелетский перец?

И он загоготал над своей убогой остротой. Я понимала, что больше ничего из него не вытяну, и все же не сдавалась.

— А синие шорты Тома? Плавки-шорты цвета индиго, с рисунком кита? Это вы их для него выбрали? Вы еще и гарпунером были в Ледовитом океане?

Жо нисколько не смутился.

— Нет, их купила Дидина, мать Тома. Хотя, возможно, она выбирала их, думая обо мне, потому что я недостаточно часто бываю здесь. Все называют меня Жо, но полное мое имя — Жонас. Жонас, понимаете? Пророк Иона, которого кит проглотил! Если вам этого мало, так Том еще и Пиноккио любит. Видели деревянную марионетку у него в комнате? А своего плюшевого кита он назвал Монстро. Вам пересказать мультфильм или вы его помните?

У этого гада на все есть ответ, как будто он заранее предусмотрел все мои вопросы и подготовился к защите. Но можно ли до такой степени все предусмотреть, если тебе не нужно защищаться? Я оглядела его с головы до ног, ища слабое место в его татуированных доспехах. Должна признать, его аргументы меня смутили. Если бы не это поразительное сходство, не темная отметина возле паха…

— Что, смoтрите, не растет ли у меня нос, как у Пиноккио? — заржал бородач.

Нет, нос у него не вырос. Этот верзила хорошо владел собой. Слишком хорошо. Вообще не оставляя места для сомнений. А ведь любого отца смутило бы то, что я рассказала. Он или блефует, или тянет время и ждет, когда я уйду. Но стоит мне уйти…

Он помахал мобильником у меня перед глазами:

— Знаете, доктор, как мы поступим? Пока на этом и остановимся. Я забуду об этом случае, а вы исчезнете из нашей жизни. Устраивает вас такой компромисс?

Не дожидаясь моего ответа, он сдернул с машины чехол — под ним оказался не садовый трактор, а новехонький квадроцикл. Переключившись на него, Жонас, казалось, полностью утратил интерес к здоровью сына. Долго и страстно его разглядывал, потом наконец повернулся ко мне:

— Но до того, как мы разойдемся по домам и забудем все, что было сказано, могу я попросить вас, доктор, о небольшой компенсации?

Странно, он второй раз называет меня доктором, хотя раньше этого не делал.

— Я бы хотел, чтобы вы профессиональным глазом глянули на эту упрямую ослицу Дидину.

Я понимала его. Если он вернулся после нескольких месяцев отсутствия, ему должно было броситься в глаза, в каком состоянии Амандина. А она, наверное, и ему сказала, как твердила мне, что не позволит врачу ее осмотреть.

— Разумеется, Жонас. Не беспокойтесь, я буду лечить вашу жену.

Теперь этот татуированный Жонас, казалось, был искренне озабочен.

— «Лечить» — не совсем то слово, доктор. Я думаю, все… немного сложнее.

Савина прижалась к батарее.

Раскаленный чугун поджаривал задницу сквозь непромокаемую ткань штанов, и это было истинное блаженство.

Едва не замерзнув насмерть на развалинах мюрольского замка, она могла бы часами вот так поджариваться. Да здравствуют Овернь, вулканы и тепловая энергия Земли!

— Не хочешь закрыть окно? — проворчал Нектер, прижав ладонями к столу свою коллекцию гватемальских марок.

Жарко натопив комнату, Савина вытащила сигарету и теперь курила, выпуская дым в открытое окно.

— Докурю — и закрою.

Нектер пожал плечами и еще несколько секунд смотрел, как Савина дышит одновременно жаром и холодом.

— Чаю хочешь?

— Отцепись ты со своим чаем.

Все ясно, Нектер убедился, что социальная работница не в духе. И все из-за медовых канеле из «Пекарни Ламии»? Он благоразумно убрал в ящик планшетки с марками.

— Ты тоже не понимаешь?

— Нечего здесь понимать! — взорвалась Савина. — Спускаясь от мюрольского замка, я видела его мотоцикл, припаркованный в Фруадефоне, как раз перед источником. Этот козел Жонас вернулся! Опять будет мучить Амандину. Я-то думала, раз снег не выпал, этой зимой он ее оставит в покое, но нет, наверное, вздумал по горам полазить или на квадроцикле погонять.

Нектер не понимал, почему Савину бесит возвращение Жонаса.

— Ну хорошо, самый татуированный серфер Оверни снова здесь. Но сейчас есть вещи поважнее, а? Ты слышала, что сказала булочница из «Пекарни Ламии»? Эстебан Либери каждое утро покупал себе канеле с медом!

Савина затянулась сигаретой и забыла выпустить дым в окно.

— Эй, поаккуратнее, — забеспокоился секретарь. — Если Сушняк, Жеральдина или Удар учуют запах табака…

— Не вовремя Жонас вернулся! Очень не вовремя! Тем более, когда Амандина в таком состоянии.

Не вовремя вернулся… Амандина в таком состоянии… Нектер ничего не понимал, но, посмотрев на мигающую красную точку пожарного датчика, успокоился. Завитки дыма едва заметным серебристым ореолом окружали седые волосы Савины.