На самом деле мы всего лишь расслабляемся, ленимся, перестаем остерегаться. И бежим от ответственности.

— Эстебан?

Я высунула голову из-под обжигающего душа. Всю стену ванной занимало обрамленное бирюзовой плиткой зеркало размером два на три метра, я смутно различала в запотевшем стекле свое тело, позолоченное нашими первыми весенними вылазками — прогулка к подножию горы Ларрун, переправа через Нив и твои неуклюжие попытки грести байдарочным веслом на озере Сен-Пе, кататься на доске в Гетари, играть в пелоту в Арканге. У тебя вся жизнь впереди, Эстебан, еще успеешь стать чемпионом.

— Эстебан?

Я нашарила кран и сумела его закрутить, не залив весь пол. Завернулась в полотенце, стоя спиной к зеркалу — потом разберусь со своим несовершенством.

— Эстебан, ты уже дома?

Но мне ответил только голос Патрика Коэна — в половине девятого на «Франс Интер» начинается блок новостей. Первым делом радиоведущий сообщил, что приехавшая на чемпионат мира в ЮАР французская футбольная сборная отказалась выходить из автобуса и проводить открытую тренировку. Это что, главная новость часа, ничего более важного ни на одном из пяти континентов не произошло? И вообще, с какой стати у меня в гостиной оказался Патрик Коэн?

— Эстебан?

Каждое утро, вернувшись из булочной, Эстебан, пока я стояла под душем, менял станцию или вообще выключал радио, чтобы побренчать на гитаре. Иногда он записывал свои сочинения на нотной бумаге. Одаренный мальчик, я была уверена, что у него абсолютный слух, хотя так и не собралась это проверить.

Я вышла из ванной, оставляя мокрые следы на паркете из тополя, хотя такой пол нельзя мыть и вообще мочить, от каждой капли пятно может остаться навсегда. Но мне было не до того. Меня уже схватил за горло неясный страх. Я сделала еще один шаг к открытой двери кухни и застыла на месте.

Мои следы отпечатались на деревянном полу. Я не могла пошевелиться, не могла оторвать взгляд от пустого кухонного стола. От висевшей на стене гитары.

Эстебан не вернулся домой.

Я с трудом сдержалась, чтобы не заорать. Убеждая себя, что сын меня разыгрывает, я поочередно открывала двери обеих наших комнат, стенных шкафов, туалета, заглядывала под кровати, влезла на табуретку, чтобы проверить антресоли, чуть не упала, слезла, снова открывала дверцы всех шкафов, холодильника, духовки… Я начинала сходить с ума, сердце готово было вот-вот разорваться, это было начало панической атаки.

Куда мог подеваться Эстебан? Сегодня! В день своего…

И тут внезапно промелькнула догадка!

Я бросилась в ванную. Непонятно, как Эстебан успел такое проделать, но он наверняка выждал, пока я вылезу из-под душа, и незаметно спрятался в ванной. Хотя нет, не спрятался, а скорее решил поискать то, что я там спрятала! Затаив дыхание, я присела на корточки, открыла шкафчик под умывальником.

Он на месте…

Подарок ко дню рождения. Лира-гитара, на которую Эстебан давно засматривался в витрине музыкального магазина, — звук электрогитары и очертания античного инструмента. Он и мечтать не смел, что мама ему это…

Я резко оборвала свои рассуждения.

Эстебана в ванной не было!

Эстебан не искал свой подарок. Эстебана не было нигде в квартире. Эстебан не вернулся.

Такого с ним никогда не случалось.

Я взглянула на часы на руке — рука дрожала. С тех пор как мы расстались, прошло уже больше двадцати пяти минут. На то, чтобы добежать до булочной, купить багет и вернуться домой, у него никогда больше трех не уходило…

Сбросив полотенце, я подобрала с пола валявшуюся у кровати футболку, натянула на себя, слетела по лестнице и помчалась по улице Эчегарай, потом по улице Сен-Жак. Почти все лавки были еще закрыты, лишь парами прогуливались старички лет по восемьдесят. Я летела мимо так быстро, что они и головы повернуть не успевали, только мельком замечали мою задницу под майкой на голое тело и наверняка сомневались, наяву ли это видели.

Я распахнула застекленную дверь «Пекарни Ламии», в последний момент придержав ее, чтобы стекло не разлетелось вдребезги.

— Вы не видели моего сына?

Не знаю, был ли там кто-то еще, не удосужилась посмотреть. Булочница уставилась на меня будто на привидение в саване.

— Нет… Нет, сегодня утром не видела, мадам Либери, думаю…

Но я уже выскочила за дверь. До пляжа меньше минуты. Бегом ровно сорок секунд, даже в моем состоянии. Какая-то бабулька подтянула к себе собачку, дедок убрал с моего пути трость. Пока я добежала до ресторана, совсем запыхалась. На просторной деревянной террасе над пляжем завтракали туристы. Я пролетела мимо них — прямиком к красному пятнышку на песке.

Моя цель. Моя надежда.

Я неслась как ненормальная, с каждым шагом взметая тучи песка, забивая им глотки немногочисленным туристам.

И наконец остановилась.

Полотенце лежало на песке точно так же, как полчаса назад. Эстебан его не подобрал. Свитер с эмблемой клуба валялся рядом. Эстебан его не надел.

Я попыталась охватить взглядом весь пляж, весь океан, от мола до стены форта Сокоа, потом стала выискивать следы у себя под ногами, но ветер уже сто раз переворошил песок.

Никаких следов Эстебана!

Разбушевавшееся море с ревом катило огромные валы, кусая пляж, раз уж не могло поглотить город целиком. Я не хотела верить в страшное, не хотела на них смотреть, мне хотелось повернуться к белым фасадам домов с темно-красными решетками балок, к ящикам с цветами под закрытыми ставнями, к рядам лавок, к богатым туристам, отыскать глазами собаку, с которой мог заиграться Эстебан, мальчика или девочку его лет, какой-нибудь песочный замок, хоть что-нибудь, но мои глаза были прикованы к океану.

Волны вздымались выше трех метров.

В голове у меня звучали мои же слова.

Нет. Сегодня не купаемся, милый. Волны слишком большие.

Я до конца своих дней буду их слышать.

Никогда! Никогда Эстебан не ослушался бы меня.

— Ваш сын был в шортах для плавания? Так вы сказали?

Полицейских было двое. Один смотрел на меня немигающими, будто на стекле нарисованными глазами цвета сепии. Какого цвета глаза у второго, записывавшего мои ответы, я не видела, он ни разу не поднял их с тех пор, как я вошла. Но стоило мне открыть рот, как начинал с пулеметной скоростью стучать по клавиатуре.

— Да. Только шорты. Свитер и полотенце остались на пляже.

Лейтенант не мигая смотрел на меня. Его подручный цокал по клавишам.

— Значит, синие шорты? — продолжал лейтенант, не сводя с меня невидящего взгляда.

Я старалась говорить предельно сжато и точно. Я знала, что пожарные прочесывали пляж, что немигающий лейтенант Лазарбаль связался со спасателями и три катера, несмотря на шторм, курсировали вдоль берега.

— Скорее индиго.

— Индиго?

Клавиши внезапно перестали цокать. Похоже, человек за компьютером искал в интернете, что это за цвет такой — индиго. Пустая трата времени. Я уже раз пять, не меньше, говорила про цвет шорт Эстебана разным людям в форме. Я почти заорала:

— Да, индиго! В чем сложность? Синий с фиолетовым оттенком!

Лазарбаль трижды моргнул — должно быть, это означало, что он пришел в состояние крайнего возбуждения, — и вновь уперся в меня взглядом.

— Понятно, мадам Либери. Плавки цвета индиго. Есть еще какая-нибудь деталь, которая могла бы нам помочь?

Я приказала себе сохранять спокойствие. Эстебана искали больше двадцати спасателей. Эти люди старались, выкладывались по полной, я должна была себя в этом убедить. Сотрудничать с ними. Снова и снова отвечать на вопросы. Повторяться. Надеяться.

— На левой штанине рисунок, маленький кит, белый.

Клавиши снова застучали. Глаза Лазарбаля впервые оживились, веки двигались то быстро, то медленно. Может, это была морзянка и они звали на помощь? Или, напротив, передавали мне какое-то утешительное подсознательное сообщение?