Я перевожу взгляд на своего мужа и испытываю беспокойство, видя, что он пристально наблюдает за мной. Это игра солнечного света, или его глаза всегда были такими зелеными?

— О чем ты думаешь, дорогой? — спрашиваю я.

— О том, что нужно продлить здесь номер еще на неделю. Или месяц. Или почему бы не на весь этот чертов год? Я мог бы жить здесь очень счастливо.

— Тебе бы не стало скучно?

— В раю? — Он смотрит на море. — Иногда я думаю, что нам следует отказаться от нашей старой жизни, Мэгс. Схватить наши рюкзаки и оставить все позади. Только ты и я, граждане мира. Находим работу везде, где только можем, везде, где в нас нуждаются. Мы могли бы принести человечеству настоящую пользу, как это делает Джорджи, копая колодцы в маленьких деревнях.

— Вернуться к благотворительности?

— Почему бы и нет? На этот раз мы могли бы делать это вместе. — Он смотрит на меня с такой неприкрытой тоской, что я верю ему, верю, что он действительно хочет сбежать с работы, в которой чувствует себя загнанным в ловушку, и хочет, чтобы я сбежала с ним. Затем, так же быстро, разум, видимо, берёт верх, и импульс проходит. Он вздыхает и качает головой. — Ведь все мы об этом мечтаем, правда? Просто взять и сбежать.

— От чего ты убегаешь, Дэнни?

— Ни от чего. Болтаю всякую ерунду.

— Нет, правда. Скажи мне, что тебя беспокоит.

Он смотрит вдаль, на рыбацкие лодки, покачивающиеся у причалов. — Это не то, что я себе представлял, работая в такой компании, как Гален. Вместо того, чтобы спасать жизни, я просто раздаю таблетки привилегированным. Таблетки, чтобы проснуться, таблетки, чтобы заснуть, таблетки, чтобы сделать их счастливыми.

— С твоими пациентами и впрямь так трудно иметь дело?

— С некоторые из них, да. С большинством из них. Я думаю, это связано с их раздутыми банковскими счетами.

— Вроде Филлипа Хардвика?

При упоминании имени Хардвика его взгляд снова возвращается ко мне. — Он тебе не понравился, не так ли?

— Мне не понравилось, как он разговаривал со своей дочерью. Если он принимает таблетки счастья, они не действуют.

— В его случае ему действительно нужны таблетки, которые я ему даю.

— От чего?

— У него эпилепсия. Это следствие старой травмы головы, которую он получил в молодости. В любое время дня и ночи он может упасть в обморок от сильнейшего припадка. Я работал с неврологом, чтобы подбирать дозы различных лекарств, но у него периодически все еще случаются приступы. Вот почему он берет меня с собой, когда путешествует, чтобы быть уверенным, что есть кто-то, кто поможет ему, если его припадок не прекратится.

— Так вот почему он везет тебя на Кипр в следующем месяце.

— Я бы предпочел не ехать.

— Не полететь на частном самолете и не остановиться в хорошем отеле?

— Это все та же работа, Мэгги. Я лучше бы побыл дома с тобой. Пожалуйста, не будем о нем говорить. — Он кладет свою салфетку. — Давай прокатимся, найдем хороший пляж.

Мы пакуем трубки для подводного плавания, обед и направляемся вверх по побережью. Грунтовая дорога ведет нас вниз по полосе полуострова к крошечной бухте, где больше никого не видно. Я понимаю, что это место, где можно легко исчезнуть, пока мы идем сквозь кустарник и колючки к воде. Место, где мужчина может избавиться от своей невесты так, чтобы никто этого не увидел. Каким извращенным кажется теперь мир, что мне вообще приходит в голову такая мысль. Что мужчина, которого я люблю, также является человеком, которого я должна остерегаться.

Мы кладем пляжные сумки и полотенца на землю и раздеваемся до купальных костюмов. Песок здесь крупный, больше похожий на гравий, и я осторожно крадусь к кромке воды. Там я останавливаюсь, чтобы надеть маску и ласты. Дэнни ныряет первым, и я смотрю, как он плывет в кристально чистой воде.

Я ныряю и следую за ним, плывя к тому месту, где вижу, как плещутся его ласты. Как только я доплываю до него, он выскакивает, барахтаясь в воде. — Мэгги, взгляни вниз!

— Что там внизу?

— Ну же, давай. Сама увидишь. — Он засовывает трубку обратно в рот и ныряет.

Я тоже ныряю.

Глубина воды здесь всего около восьми футов, достаточно мелко, чтобы опуститься на морское дно всего несколькими толчками ног. Он указывает на шельф из обесцвеченного коралла, давно отмершего и явно древнего, судя по тому, что в нее закопалось: амфора. Я представляю, как он упала с лодки тысячи лет назад. Возможно, ее выбросили или уронили по неосторожности, и она опустилась на морское дно. Шли столетия, по мере того как одни города на суше поднимались, а другие рушились под водой, коралл продолжал терпеливо расти, поглощая этот потрепанный временем кусок мусора.

Дэнни касается моего плеча, и я встречаюсь с ним взглядом сквозь маску. Он улыбается, взволнованный находкой. Мы оба всплываем на поверхность, где покачиваемся, барахтаясь в воде, и он вынимает трубку изо рта.

— Это было потрясающе! — говорю я.

— Мэгги…

— Интересно, что еще мы там найдем?

— Я люблю тебя.

Я смеюсь. — Разве не поэтому ты женился на мне?

— Я просто хочу, чтобы мы помнили это. Запомнили этот момент навсегда. Давай пообещаем это друг другу.

Мы здесь одни, где нас больше никто не слышит. Единственный звук — это шелест воды, плещущейся вокруг нас, и если когда-нибудь должно прийти время сказать правду — оно пришло именно сейчас. Каждая секунда промедления только усугубляет чувство моей вины за все те секреты, что я утаиваю от него. Я хочу быть честной, но не могу, потому что не в моем характере доверять кому бы то ни было. Мое детство научило меня, что если я доверюсь кому-то, это чревато последствиями.

Он бросает взгляд на берег. Еще одна пара только что прибыла в бухту, и сейчас они расстилают одеяло на пляже. Мы больше не одиноки. Момент говорить правду прошел.

— Давай пообедаем, — говорю я. И уплываю обратно на пляж.

_________________________________________________________

Глава 18

Сейчас

Я думаю о той неделе медового месяца на побережье, когда еду на своей Куботе RTV по полю, а позади меня плещутся ведра с водой. Сегодня утром температура четырнадцать градусов, и через несколько часов сиденья Куботы, куда попала вода, покроются слоем льда. Кажется, прошла вечность с тех пор, как я в последний раз надевала купальник и сандалии, с тех пор, как я в последний раз нежилась на солнце на пляже. Вместо купального костюма на мне теперь шерстяной свитер, пуховик и резиновые сапоги. Я паркую Куботу рядом с курятником и отключаю ток на электрическом заборе, работающем на солнечных батареях. Я оставляю цыплят запертыми в курятнике, пока несу корм и первое ведро воды в их вольер. Работа на ферме по большей части тяжелая, но ее ежедневный ритм успокаивает меня: плеск воды, наполняющей ведра, и шорох сыплющегося из мешков корма. Когда я занята, у меня мало времени размышлять о том, что я предпочла бы забыть, но этим утром я, кажется, не могу избавиться от воспоминаний. Я наливаю воду в корыто, и плеск воды наводит меня на мысль о плавании в Эгейском море. Я насыпаю корм, и это заставляет меня вспомнить о крупнозернистом песке на турецком пляже, и в одно мгновение я снова там, с Дэнни.

Я открываю дверь курятника и выпускаю цыплят. Мой петух появляется первым, покачивая головой, как танцор диско, когда он с важным видом спускается по трапу. — Доброе утро, дамы, — говорю я, когда его гарем следует за ним, кудахча и карабкаясь к кормушкам. Я рада, что сегодня утром не нашла ни одной дохлой курицы. Я не потеряла ни одной с того дня, как убила лису, но это только вопрос времени, когда на ее месте появится другой хищник. Так всегда бывает.

Пока цыплята отвлекаются на еду и свежую воду, я быстро ворую яйца из их гнезд. Этим зимним утром у меня небольшая добыча, всего несколько дюжин яиц, и вряд ли их стоит брать с собой на рынок. Тем не менее, из них получается симпатичная пасхальная корзинка с сочетанием синего и аквамаринового, коричневого и белого цветов. Я ставлю корзинку с яйцами в RTV и тянусь за вторым ведром для воды, чтобы наполнить корыто. К полудню это корыто замерзнет, и мне придется вернуться, чтобы наполнить его снова.