— Кроме того, — добавила миссис Саймонс, — будь вы хоть в десять раз уродливее, все равно в этом смысле вам далеко до моего мужа, а ведь я, поверьте, была такой же красивой, как моя дочь, когда согласилась выйти за него замуж. Что вы теперь скажете?

— Ничего, сударыня. Скажу лишь, что вы слишком ко мне добры, но не от меня зависит, сможете ли вы завтра отбыть в Афины.

— Что вы намерены предпринять? Постарайтесь на этот раз придумать не такой смехотворный способ, как в прошлый раз.

— Я думаю, мое объяснение удовлетворит вас, если вы соизволите выслушать меня до конца.

— Я слушаю, сударь.

— Только не перебивайте.

— Я не собираюсь вас перебивать. Разве я вас когда-нибудь перебивала?

-Да.

— Нет.

-Да!

— Когда?

— Никогда. Сударыня, Хаджи-Ставрос держит все свои средства в банковской компании Барли и К°.

— Что вы говорите?

— Адрес компании — Лондон, Кавендиш-сквер, тридцать один. В среду на прошлой неделе он при нас продиктовал деловое письмо в компанию Барли.

— А вы раньше не могли мне об этом сказать?

— Вы не давали мне рта раскрыть.

— Вы чудовище! Ваше поведение непостижимо! Еще шесть дней назад мы могли бы быть на свободе! Я могла бы пойти к нему и рассказать о наших связях...

— И тогда он запросил бы двести или триста тысяч франков! Поверьте, сударыня, лучше вообще ничего не говорить. Заплатите выкуп, заставьте его написать расписку, а через две недели выставьте ему счет, указав в нем следующее основание для платежа: «Возврат 100 000 франков, выданных лично миссис Саймонс, являющейся компаньоном Банка, в обмен на расписку». Та-

ким способом вы вернете свои деньги, не прибегая к услугам жандармов. Вам понятно?

Я поднял глаза и увидел на лице Мэри-Энн счастливую улыбку. Она вся светилась от чувства благодарности. Миссис Саймонс гневно пожала плечами. Если она и была взволнована, то лишь по причине душившего ее негодования.

— По правде сказать, — проговорила она, — вы странный человек! Вы предлагали нам проделать акробатические упражнения в то время, как мы могли бы решить вопрос легко и просто. И вы знали об этом еще с прошлой среды! Никогда не прощу вам, что вы сразу мне об этом не сказали.

— Но, сударыня, постарайтесь вспомнить, что я просил вас написать брату и попросить его прислать сто пятнадцать тысяч франков.

— Почему сто пятнадцать?

— Я хочу сказать сто тысяч.

— Ну нет, сто пятнадцать. Так будет справедливо. А вы уверены, что этот Ставрос отпустит нас, как только получит деньги?

— За это я отвечаю. Бандиты — единственные греки, которые всегда держат слово. Поймите, если они хоть раз не отпустят пленников, получив за них выкуп, то впредь никто не станет их выкупать.

— Вы правы. Но что вы за странный немец! Почему вы раньше этого не сказали?

— Вы постоянно обрывали меня на полуслове.

— Не следовало обращать на это внимание.

— Но, сударыня...

— Молчите! Ведите меня к этому проклятому Ставросу.

Король завтракал. Вместе с оставшимися в строю офицерами он сидел под своим древом правосудия и вкушал рагу из горлиц. К этому моменту он успел смыть со своих рук кровь и переменить одежду и теперь обсуждал с со-

трапезниками проблему скорейшей заделки бреши в бандитских рядах, образовавшейся вследствие потерь на поле боя. Василий, который был родом из Янины, предлагал переправить тридцать человек из Эпира, в котором из-за строгости турецких властей более тысячи бандитов сидели без работы. Другой бандит, уроженец Лаконии, предлагал нанять за наличный расчет небольшую банду Спартиата Павлоса, орудовавшую неподалеку от Каламаты. Что же касается Короля, который предпочитал английский подход к решению вопросов, то он задумал силой рекрутировать всех пастухов Аттики. Участникам заседания такой подход пришелся по душе: он не требовал никаких затрат, и вдобавок банде доставались все стада.

Хаджи-Ставрос, вынужденный из-за появления миссис Саймонс прерваться на полуслове, принял пленницу весьма холодно. Он не предложил ей даже стакан воды, что неприятно поразило не успевшую позавтракать даму. Я попросил дать мне слово, и Король в отсутствие корфинянина был вынужден согласиться на мое посредничество. Я сказал, что на фоне печальных событий ему будет особенно приятно услышать долгожданную новость: миссис Саймонс твердо решила в ближайшее время заплатить выкуп за себя и за меня. Все средства будут перечислены завтра в афинский банк или в любой другой указанный Королем банк в обмен на расписку в их получении.

— Я очень рад, — сказал Король, — что эти дамы согласились не звать на помощь всю греческую армию. Скажите им, что я во второй раз прикажу выдать вам письменные принадлежности, но я требую, чтобы они не злоупотребляли моим доверием и не призывали сюда армейские части. Как только в горах появятся люди в униформе, я прикажу немедленно отрубить им головы. Клянусь статуей святой Девы Мегаспилеонской, которую святой Лука вылепил собственными руками.

Он принял пленницу весьма холодно

— Можете не сомневаться. Я гарантирую, что все мои обязательства и обязательства этих дам будут выполнены. Куда прикажете перечислить средства?

— В национальный банк Греции. Это единственный банк в стране, который еще не объявлен банкротом.

— У вас есть надежный человек, чтобы доставить письмо?

— У меня есть добрый старик. Сейчас за ним пошлют. Который сейчас час? Девять часов утра? Отлично. Преподобный еще не успел напиться в хлам.

— Монах годится. Как только брат миссис Саймонс получит расписку и перечислит деньги, он вас об этом известит.

— Какая еще расписка? Зачем расписка? Я никогда не давал расписок. Когда вы окажетесь на свободе, все и так поймут, что вы со мной расплатились.

— Я полагал, что такой человек, как вы, предпочитает вести дела в европейском стиле. Как культурный администратор...

— Я веду дела в своем собственном стиле и слишком стар, чтобы что-то менять.

— Как вам будет угодно. Я лишь действую в интересах миссис Саймонс. Она является попечителем своей несовершеннолетней дочери и обязана отчитываться перед ней при осуществлении крупных платежей.

— Пусть выкручивается, как хочет! Меня так же волнуют ее интересы, как ее волнуют мои. Ну, заплатит она за свою дочь, тоже мне несчастье! Я никогда не создаю проблем, когда раскошеливаюсь за Фотини. Вот бумага, чернила и палочки. Отнеситесь внимательно к тексту письма. Речь идет и о вашей голове тоже.

Я страшно смутился и отправился вслед за дамами. Англичанки видели, что я сконфужен, но не догадывались о причинах моего состояния. И тут на меня нашло озарение. Я вернулся и сказал Королю:

— Вы совершенно правильно поступили, отказавшись давать расписку, а я напрасно у вас ее попросил. В отличие от меня вы человек мудрый. Молодость всегда отличается беспечностью.

— Что вы хотите сказать?

— Говорю, что вы правы. Надо ко всему быть готовым. Кто знает, а вдруг вы опять потерпите поражение, и оно будет еще ужаснее, чем первое. Все-таки вам уже не двадцать лет, и солдаты могут вас схватить.

— Меня?

— Вас могут отдать под суд, как обычного преступника, и тогда судьям вы будете не страшны. При таких обстоятельствах расписка в получении ста пятнадцати тысяч франков станет неопровержимым доказательством. Не стоит давать правосудию такие козыри. Тем более, что миссис Саймонс или ее наследники могут подать гражданский иск и потребовать, чтобы им вернули уплаченные деньги. Ни в коем случае не давайте расписку.

Он ответил громовым голосом:

— Нет, я подпишу! Причем не одну, в две расписки! Я подпишу все, что они попросят. Я буду подписывать все, всегда и кому угодно. А то эти солдаты подумают, что я легко дамся им в руки, потому что когда-то из-за чистой случайности и их численного перевеса они одержали победу! Это я-то попаду им в руки? Я, чья рука не знает усталости, а голову не берут пули! Это я сяду на скамью подсудимых, как какой-то крестьянин, который украл капусту? Молодой человек, вы еще не знаете Хаджи-Ставроса. Легче будет выкорчевать Парнас и поместить его на вершину Тайгета, чем прогнать меня с этих гор и посадить на скамью подсудимых! Напишите мне по-гречески имя миссис Саймонс, а заодно и ваше.