— Сударь, — холодно ответил господин дю Марне, — я надеюсь, что такой случай вам представится в ходе боевых действий. Именно на поле боя настоящий солдат демонстрирует свой талант и свою отвагу. Мы все, и пехотинцы, и кавалеристы, принадлежим Франции. Я пью за Францию, сударь, и надеюсь, вы не откажитесь чокнуться со мной. За Францию!

Клянусь, это были прекрасные слова! Звон стаканов подтвердил правоту господина дю Марне. Даже Фугас подошел к своему оппоненту и от чистого сердца чокнулся с ним. Однако на ухо он, сильно грассируя, сказал ему:

— Я надеюсь, вы не откажете мне в поединке на саблях, который я имею честь вам предложить?

— Как вам будет угодно, — ответил полковник кирасиров.

Выходец с того света был пьян, как никогда. Он выдернул из толпы двух подвернувшихся ему под руку офицеров и объявил, что считает себя оскорбленным господином дю Марне, что вызов был принят, и что теперь все, как и положено, должно идти своим чередом.

— К тому же, — конфиденциально сообщил он им, — в это дело оказалась замешана женщина. Вот мои условия, которые соответствуют кодексу чести пехоты, армии и Франции: драться мы будем по-настоящему, верхом, причем на жеребцах и голые по пояс. Что касается оружия, то я выбираю кавалерийскую саблю. Деремся до первой крови! Я хочу проучить наглеца, но не собираюсь лишать Францию солдата.

Секунданты господина дю Марне сочли эти условия абсурдными. Тем не менее их приняли. По законам воинской чести, солдат не должен уклоняться ни от каких опасностей, даже если они абсурдные.

Во второй половине дня Фугас довел до отчаяния несчастное семейство Рено. Гордый своей властью над Клементиной, он поклялся, что женится на ней, как только восстановит воинское звание, положение и состояние, и дошел до того, что запретил ей предпринимать какие-либо самостоятельные действия. В довершение всего он резко прервал отношения с Леоном и его родителями, отказался от их услуг и, грубо разругавшись, покинул их

дом. Напоследок Леон заявил ему, что не уступит жену даже ценой собственной жизни. Полковник пожал плечами, развернулся и ушел, забыв, что уходит в одежде отца и шляпе сына. Он занял пятьсот франков у господина Роллона, снял комнату в гостинице «Голубое колесо», лег спать, не поужинав, и проспал до самого прихода секундантов.

Он прекрасно помнил все, что случилось накануне. Винные пары и остатки сна улетучились, как только он открыл глаза. Встав с кровати, Фугас окунул голову и руки в ушат с холодной водой и сказал:

— Утренний туалет завершен. Да здравствует император! Выходи строиться!

В качестве места для поединка было выбрано полковое учебное поле. Это была песчаная равнина, глубоко вклинившаяся в лес и расположенная довольно далеко от города. Туда по собственной инициативе съехались все офицеры гарнизона, и кроме того, тайком прибежали и расселись на деревьях несколько солдат. Даже жандармерия почтила своим присутствием этот небольшой семейный праздник. Такой героический турнир в глазах собравшихся символизировал не только вечный спор между пехотой и кавалерией. Все было гораздо серьезнее. В лобовой схватке должны были показать себя новая и старая армия, и это полностью отвечало ожиданиям публики. Никому и в голову не пришло бы освистывать участников представления, и каждый мечтал лишь об одном: насладиться небывалым зрелищем.

Ровно в девять часов соперники, секунданты и арбитр прошли за заграждение. Голый по пояс Фугас был красив, как молодой бог. Его стройное мускулистое тело, гордый взгляд и мужская грация вызвали шквал аплодисментов. Он поднимал на дыбы своего английского жеребца и приветствовал публику боевым эспадроном.

Светловолосый, мощный и весьма волосатый господин дю Марне был больше похож на индейского Бахуса, чем на Ахилла. По его лицу было видно, что все происходящее ему крайне неприятно, а сам поединок «в натуральном виде» на глазах его же офицеров казался ему бессмысленным и смешным. Конь кирасира, выбравшего для поединка першерона-полукровку, был горяч и могуч.

Секунданты Фугаса довольно плохо держались в седле и больше обращали внимание на свои стремена, чем на действия дуэлянтов. Господин дю Марне в качестве секундантов выбрал лучших в полку наездников — командира эскадрона и опытного боевого капитана. Судил поединок полковник Роллон, который сам был прекрасным наездником.

Как только прозвучал сигнал, Фугас бросился на противника, выставив вперед острие сабли и приняв первую фехтовальную позицию, словно кавалерист, атакующий выстроившуюся в каре пехоту. Когда до соперника оставалось примерно три конских корпуса, он остановился и, словно раззадоривающий себя араб, стал описывать круги вокруг кирасира. Господин дю Марне был вынужден крутиться на месте, пытаясь обороняться от наскоков Фугаса. Но неожиданно он пришпорил коня, вырвался из круга, проскакал по полю и сделал вид, что собирается совершить тот же маневр вокруг Фугаса. Однако пришелец с того света не стоял на месте. Он пустил коня галопом и помчался по краю поля, преследуемый господином дю Марне. Кирасир был тяжелее, а его конь уступал в скорости, из-за чего дистанция между ними постоянно увеличивалась. Он не утерпел и крикнул Фугасу:

— Эй, сударь, надо было предупредить, что у нас будет гонка, а не поединок! Я взял бы не эспадрон, а хлыст!

Но взбешенный Фугас уже летел на него, крича во все горло:

— Погоди, пока что ты видел кавалериста, а теперь будешь иметь дело с солдатом!

После этих слов он нанес такой яростный удар острием, что проткнул бы кирасира, как баранку в серсо, если бы тот своевременно не отбил этот выпад. В ответ господин дю Марне провел изящную комбинацию из четырех ударов, которыми вполне мог бы разрубить неуязвимого Фугаса на части. Но пришелец с того света продемонстрировал обезьянью ловкость. Он кубарем скатился на землю и в одно мгновенье вновь вскочил в седло.

— Примите мои комплименты, — сказал господин дю Марне, — даже в цирке так не умеют!

— На войне тоже, — ответил Фугас. — Ах, негодяй, ты смеешься над старой армией? Получи! Не попал! Спасибо, что ответил, но это еще не все! От такого я не умру! Получай, получай, получай! Так ты утверждаешь, что пехотинец — это солдат наполовину! Сейчас мы тебя самого уполовиним! Вот тебе! Отбил! И он еще надеется прогуляться под окнами Клементины! Получи! Вот тебе за Клементину и вот тебе за пехоту! А такое сможешь отразить? А вот тебе еще! Так ты все отбиваешь, разрази тебя гром! Победа! Ах, сударь, у вас кровь хлещет! Что я наделал! К черту эспадрон, коня и все на свете! Доктор, доктор, быстрее! Сударь, позвольте я вас понесу! Какое же я животное! Ведь все солдаты братья! Дружище, прости меня! Я отдам всю свою кровь за каждую каплю твоей крови. Эх ты, жалкий Фугас, ты не можешь справиться с собственным зверством! Эй, эскулапы, признайтесь, что его жизнь вне опасности! Иначе я не переживу. Ведь он настоящий храбрый солдат!

Господин дю Марне пропустил великолепный рубящий удар, который пришелся по руке и левому боку, вследствие чего кровь лилась из него потоком. У хирурга имелись при себе кровоостанавливающие средства, и он

в спешке пытался остановить кровотечение. Рана была длинная, но не очень глубокая и за несколько дней вполне могла затянуться. Фугас на руках отнес противника до коляски, но этим дело не кончилось. Он требовал, чтобы ему дали возможность проводить господина дю Марне до дома и замучил раненого покаяниями и клятвами в вечной дружбе. Дома он уложил его в постель, обнял, омыл слезами и не уходил, пока не услышал здоровый храп уснувшего кирасира.

Тем временем наступил вечер. Фугас отправился на ужин в свою гостиницу, пригласив с собой обоих секундантов и арбитра. Он устроил им великолепный прием и точно так же, как и накануне, напился.