Смотрю ей прямо в глаза и вижу в их глубине такую затаенную грусть, что я невольно пытаюсь ее утешить.

— Не расстраивайся, все же хорошо закончилось! Убить меня не так-то просто!

— Я знаю! — Она печально улыбается мне в ответ и вдруг ошарашивает меня новостью. — Женишься ты скоро, Ваня!

Не знаю, как на это реагировать, но вижу, она абсолютно серьезно. Пытаюсь шуткой развеять сгустившуюся вокруг недосказанную тяжесть.

— И ты что же так легко меня отпустишь⁈ — Показной веселостью демонстрируя, что ее «плен» меня ничуть не тяготит, но Иргиль отвечает мне без тени улыбки.

— Ты мне очень дорог, но прав у меня на тебя нет. У нас с тобой разные судьбы! Я не принадлежу себе, и семьи у меня быть не может, а тебе нужен наследник, продолжатель дела.

Это все так, и умом я понимаю ее правоту, но от этого сквозит такой безнадегой, что мне очень не хочется об этом думать. Пытаюсь отшутиться и отодвинуть подальше этот тяжелый разговор.

— Чего ты торопишь события, не на ком мне еще жениться. Не родилась ещё такая невеста!

В ответ на это Иргиль лишь молча улыбнулась.

— Давно уж родилась и не одна! Ты, когда выбирать будешь, не торопись, подумай хорошенько. — Не дав мне возразить, она приобняла меня за плечи. — Это все потом, а сейчас давай-ка лучше я помогу тебе подняться да в спальню перейти.

Полежать спокойно мне, конечно же, не дали. Вскоре примчался Калида и Куранбаса, за ними ввалилась вся компания с охоты во главе с князем Ярославом. Моя даже гипотетическая смерть рвала столько нитей, отлаженных связей и денежных потоков, что, не доверяя никаким уверениям, все желали лично убедиться в том, что я жив.

«Или наоборот! — Прикинул я, принимая радостные заверения и пожелания здоровья. — Кто-то же должен был навести убийцу на мой след. В одиночку чужаку было бы сложно ориентироваться в незнакомом городе. И возможно, это один из них!»

Слух о нападении пронесся по обеим берегам Волги со скоростью молнии, и народ, встревоженный вестью, потянулся к моему дому, желая убедиться в том, что консул лишь ранен и жизни его ничего не угрожает.

Пришлось даже подняться и выйти на крыльцо. Тогда, глядя на забитую народом площадь, я вдруг по-настоящему осознал свою значимость для этих людей и этого города. Это непередаваемое чувство, когда ты ощущаешь сопереживание тысяч людей, когда целый город искренне связывает свою судьбу только с тобой и в ужасе от одной лишь мысли, что с тобой могло что-то случиться.

Пришлось не только помахать рукой, но и произнести короткую речь о том, что враги Твери не дремлют и строят свои козни, но я им не по зубам, и мы еще поквитаемся со всеми. Речь восприняли на ура и еще долго орали, что порвут всех, кто поднимет руку на их консула.

Думаю, многим боярам, а Якуну и Ворону уж точно, такое настроение толпы пришлось не по душе, но зато все получили реальное представление о степени моего влияния в городе. Кое-кому такой холодный душ будет полезен.

В приподнятом настроении, но придерживая рукой забинтованные ребра, я вернулся в спальню. Калида и Куранбаса теперь не отставали от меня ни на шаг. Последний всю дорогу грозился запороть не уберегших меня охранников, а Калида, едва вошел в комнату, начал мрачно ходить из угла в угол.

Мне нервов и своих хватало, так что, дав указание не трогать телохранителей, я приказал им оставить меня одного.

Они понуро поплелись к выходу, но в дверях Калида вдруг обернулся.

— Там это, со вчерашнего дня монах какой-то на прием к тебе рвется, говорит, что знает тебя по Риму, и ты будешь очень рад его видеть.

С большим трудом мне удалось сдержать выражение удивления на своем лице. Уж мне ли не знать, что в Риме у меня нет и не может быть никаких знакомых.

Стараясь, чтобы мой голос прозвучал как можно равнодушней, спрашиваю.

— Кто таков?

Почесав затылок и поднапрягшись, Калида выдал сложное для произношения имя.

— Винченцо Перуджо.

Мне, естественно, это имя ни о чем не сказало, и задумавшись, я попытался предугадать кто это может быть.

«Этот Винченцо явно дает понять, ему известно, что я самозванец и никакой папа меня сюда не присылал. Кто может доподлинно знать об этом⁈ Либо настоящий посланник папы, либо мошенник из кругов, близких к Ватикану! Одно из двух! В любом случае нужно пообщаться с этим человеком и выяснить, чего он хочет».

Мое молчание затянулось, и Калида не выдержал.

— Так что примешь ты его или гнать со двора⁈

Как можно равнодушней киваю.

— Пусть утром приходит, приму.

К утру чудодейственное снадобье Иргиль перестало действовать, рана разболелась, и настроение у меня было отвратительным. Любое движение причиняло боль, а уж нагнуться можно было и не мечтать. Так что одеться и натянуть сапоги я смог только с помощью слуг, что тоже позитива не добавило.

В другое время я бы плюнул на все и завалился обратно в постель, но память напоминала мне про вчерашнее обещание, да и самому было интересно, кто же этот решившийся на шантаж наглец?

Я еще завтракал, когда Куранбаса сообщил, что монах приехал и ждет в приемной. Подумав, я приказал половцу.

— Зови его сюда!

А слугам дал знак принести еще приборы.

Через пару минут в дверях возник маленький толстый человечек в черной сутане и выбритой тонзурой на макушке. Чуть склонив голову, он пожелал мне здоровья и приятного аппетита на чистой латыни хорошо образованного римлянина.

Ответив на приветствие на таком же латинском, я пригласил гостя к столу.

— Прошу вас, святой отец, присаживайтесь! Позавтракайте со мной, чем бог послал.

Пошуршав по полу подолом сутаны, гость прошел к столу и уселся напротив меня. Тут же перед ним поставили тот же набор, что и у меня. Тарелку овсяной каши, два вареных яйца и кружку горячего сбитня. Нарезанный ржаной хлеб лежал на отдельном блюде посредине стола.

Гость попробовал кашу, но аппетита не выказал. Заинтересовался маленькой ложечкой для яиц всмятку, но к ним тоже не притронулся. Я же с удовольствие все доел, запил с сбитнем и только после этого поднял взгляд.

— Итак, святой отец, что вы хотели мне сообщить?

Круглое лицо моего собеседника расплылось в наигранной улыбке.

— Я Винченцо Перуджо, специальный посланник Святого престола ко двору князя Миндовга. Видите ли сей уважаемый правитель изъявил интерес к истинной вере, и папа Иннокентий IV послал меня в Новогрудок, дабы я смог быть наставником ему в этом праведном деле, а заодно и покрестил дочь его, Гинтаре, решившую принять христианство.

Я слушаю его с показным терпением, давая понять, мол все это очень занятно, но мне совершенно неинтересно.

Однако на папского нунция это впечатления не произвело, и не теряя хладнокровия, он продолжает вещать в той же неторопливой манере.

— Ныне я еду во Владимир, дабы передать послание папы Иннокентия Великому князю Ярославу. На пути туда я не мог не посетить славный город Тверь, ибо много хорошего о нем слышал, как и о его консуле.

Я терпеливо жду, когда же нунций перейдет к сути, и начинаю уже откровенно скучать, когда слышу то, что заставляет меня вспомнить Иргиль.

— Дочери князя Миндовга, получившей в крещении имя Марты, ныне пятнадцать лет, и когда я крестил ее, мне пришла в голову вот какая занятная мысль. — Маленькие глазки нунция вцепились мне в лицо. — Ежели консул Твери, крещенный по католическому обряду, женится на Марте, также обращенной в христианство по истинному обряду, то такой брак будет крайне выгоден обоим государствам, как Твери, так и Литве.

Не отводя глаз, я мысленно добавляю.

«А еще больше выгоды этот брак принесет Святому престолу в Риме!»

Толстый человечек напротив все-таки глотнул сбитня, почмокал губами и вновь поднял на меня взгляд.

— Так что ответит мне, консул⁈

Мой собеседник явно воспользовался старой информацией и не знает, что я давно уже перешел в православие, но переубеждать его я не спешу, потому как мне интересно, насколько его предложение серьезно и кто за ним стоит.