Тут я невольно усмехаюсь, вспомнив, что на вчерашний совет пришлось принести ее бумажный вариант.

Все князья и воеводы уже собрались и ждали только меня и Великого князя. Я примчался с переднего края, а где был Андрей не знаю, но он появился сразу же, едва я вошел в шатер. Не удивлюсь, если его человек специально следил за моим приходом, зазорно же князю ждать кого бы то ни было.

Дождавшись, пока Великий князь подойдет к разложенной на столе карте, я испросил у него позволения изложить свой план. Де юре главнокомандующим считается князь Андрей, а по факту никто моего права рулить тут всем не оспаривает. Хотя все формальности в отношении главенства Великого князя выполняются неукоснительно, и я сам за этим строго слежу, потому как меньше всего мне нужны ссоры и обиды.

За те пятнадцать лет, что я варюсь в этом котле я уже настолько привык к тому, что здесь надо следить за каждым жестом, что каждое слово сказанное прилюдно имеет значение, что у меня это уже как вторая кожа. Для меня главное не форма, а содержание! Я не рвусь в цари и не жажду власти, для меня главное, чтобы то дело, ради которого я взвалил на свои плечи этот неподъемный груз, медленно, но неуклонно двигалось к своей цели.

«Я тут серый кардинал, а лучше сказать начальник генерального штаба. — Не устаю повторять самому себе. — Кому достанутся лавры победы не существенно, гораздо важнее этой самой победы добиться!»

Поэтому я спокойно дождался, пока Андрей рассмотрит разложенную перед ним карту, натешится положенным ему вниманием и, наконец, соизволит произнести.

— Хорошо, говори, консул!

Не затягивая, я сразу же перешел к главному и предложил выстроить войско в три линии. Первая — на самом узком участке равнины, от леса у берега Оки до лесного массива у реки Коломенки. В центр поставить консульскую пехоту, на левое крыло Тверской городовой полк, а на правое Владимиро-Суздальское ополчение. За ними расставить баллисты, а чуть выше по склону вторым эшелоном Новгородский полк и дружину князя Ярослава с Тверской дворянской конницей Якуна.

Одну свою бригаду и два полка конных стрелков я взял, так сказать, в резерв ставки, а вот конницу Великого князя и всех союзных князей предложил вообще спрятать за восточным склоном холма.

Последнее мое предложение вызвало недовольство Андрея, поддержанное неодобрительным гулом остальных князей. Мол зачем главную боевую силу хоронить за спинами пехоты.

— Как-то неразумно это! — Покачал головой Великий князь — Конница пойдет в атаку и своих же пешцев потопчет.

Тогда я еще раз ткнул их всех в карту.

— Смотрите! Первая линия, выстроенная в восемь шеренг, займет фронт примерно в три тысячи шагов, а открытое расстояние по фронту здесь почти шесть тысяч. То есть щель в три тысячи шагов открыта для охвата наших флангов, и монголы, будучи привержены своей излюбленной тактике, попытаются нас обойти. Где⁈ На правом крыле им этого сделать не удастся, там река Коломенка не позволит им развернуться, а вот на левом…

Тут, хитро усмехнувшись, я взглянул Андрею прямо в глаза.

— На левом фланге мы дадим им такую возможность. Пусть обходят, но всякий раз, как ордынские сотни будут прорываться к нам в тыл, мы их будем встречать хорошей трепкой. Сначала вступят в бой тверской конный полк, затем дружина князя Ярослава. Монголы будут усиливать здесь натиск, вводя в бой все новые и новые силы. В этом они большие мастера, но мы будем к такому готовы. Как только они вновь начнут продавливать нашу оборону, ударят уже ваши дружины, князь. Не все сразу, а волнами! Одна за одной, короткими жесткими ударами с вершины холма вниз. В таком сражении победа не завоевывается одной лихой атакой, нет, она достается тому, кто проявит больше выдержки и хладнокровия.

Скажу честно, моя речь произвела впечатление. Все как-то даже зажглись, ухватив разумом мой замысел, и возможно, многие впервые с начала похода по-настоящему поверили в реальность победы.

Мысль об этом заставила меня улыбнуться, но я тут же убрал улыбку с лица.

«Это было вчера, а сегодня надо думать о делах насущных!» — Гоню прочь ненужные сейчас воспоминания и пришпориваю пятками бока кобылы.

Луна сходу берет рысью и бежит вниз по склону. Пока есть время, решаю еще раз объехать выстроенные полки и начинаю с правого крыла. Здесь на пологом берегу речушки Репинки встало новгородское ополчение. Их воевода Богдан Нездинич в длинной, почти до колен кольчуге стоит в первом ряду, и я правлю прямо к нему.

Поздоровавшись, окидываю взглядом плотный строй.

В основном кольчуги, местами кожаные панцири, на головах почти у всех кованые шлемы.

— Ну что, господа новгородцы, — кричу им, широко улыбаясь, — готовы показать басурманам, кто тут сила!

— А чешь не показать-то! — Задорно скалятся мне в ответ бородатые лица, а старший Нездинич, подняв личину шлема, бросает на меня уверенный взгляд.

— Не волнуйся, Фрязин, мы не подведем!

Кивнув ему, пускаю Луну вброд. Речушка совсем мелкая, колени не замочишь, и кобыла, поднимая облако брызг, выносит меня на другой берег. Здесь сразу за спинами первой линии рассредоточены по всему фронту семьдесят две баллисты. По двадцать на флангах и тридцать две в центре. Для каждой сооружена насыпь почти в рост человека, окопанная с трех сторон рвом.

Придерживаю кобылу у одной из баллист и всматриваюсь в работу орудийного расчета. Сразу видно, что парни не тушуются, у большинства из них за плечами уже не одно сражение.

Командир батареи, завидев меня, бежит с докладом.

— Баллисты готовы к бою, господин консул!

— Молодец, Федор Исаич! — Хвалю командора, не забывая напомнить, что я помню имена всех своих бойцов. — Приказ не забыл⁈ На легкие заряды не размениваемся! По сигналу вваливаем сразу тяжелыми!

Тот довольно щерится мне в ответ

— Нее! Как можно, господин консул!

Усмехнувшись, гоню Луну дальше к выстроенным шеренгам владимиро-суздальского полка.

Этих мужиков я помню еще по битве с литвой. Народ суровый и упертый. Их воевода тоже в первом ряду, и подъехав к нему, я говорю уже без тени улыбки.

— Скоро тьма ордынская попрет на вас, Стоян Жидиславич, так что вы уж держитесь!

Встретив мой взгляд, воевода огладил бороду, не снимая кольчужной варежки.

— Нам не привыкать! На том стояли и стоять будем!

— Добро! — Поднимаю взгляд и окидываю весь строй. — Помните мужики! За вами Земля русская! Ежели вы не сдюжите, то кто ж тогда сдюжит⁈

Суровые, бородатые лица ответили мне замороженной в их глазах решимостью, и я еще раз уверился в своей правоте.

«Все-таки верно я поступил, что владимирцев в первую линию поставил. Новгородцы, хоть и вооружены получше, но они народ порыва. Ватага! У них как пойдет, могут и горы свернуть, а могут и на мелочи споткнуться, а мне на передке нужно упорство. Вот такое как у этих мужиков, железное и непробиваемое!»

Разворачиваю кобылу в центр и скачу вдоль выстроенных фургонов и ротных порядков пикинеров и алебардщиков.

Думая взбодрить бойцов, ору во весь голос привычный клич.

— Твеерь!

— Твеерь! — Радостно ревет мне в ответ мне десять тысяч луженых глоток, и тут же этот рев подхватывает стоящее на левом фланге тверское ополчение.

— Твеерь!

Несется мне вслед, и я скачу, не останавливаясь. За своих я спокоен, там во всем видится привычные выкованные годами порядок и дисциплина.

Правлю кобылу к шеренгам тверского полка и останавливаюсь перед тысяцким.

— Ну как, Лугота Истомич, поджилки-то не дрожат⁈ — Поднимаю взгляд на строй. — Что скажете, тверичи⁈ Не тушуетесь⁈

Я знаю своих тверских, как облупленных, и ничто их не взбодрит лучше задетого самолюбия. Прищуренный взгляд Луготы только подтверждает мне это.

— Ты бы, Фрязин, за своими следил, а мы как-нибудь сами разберемся! Вот коли оступимся, тоды и спрашивай!