Готовясь к нынешним событиям, я выбрал это место еще летом, когда в Твери заседала княжеская палата. Спросив Зубцовского князя, где бы он с большим войском встретил многочисленного врага, я получил однозначный и безвариантный ответ.

— Ежели зимой, то тока на разливе Вазузы и Осуги.

Так что сейчас, увидев воочию вытянутую с севера на юг заснеженную равнину, я мог только подтвердить слова Андрея Михайловича. Да, это то, что надо! Подступающие со всех сторон дремучие леса обеспечивали надежную защиту флангов и вынуждали любого наступающего противника взламывать оборону только прямой лобовой атакой. И это было именно то, чего я и хотел!

Еще на подходе к Зубцову пришло известие, сильно опечалившее князя Ярослава и поумерившее пыл всего нашего воинства. В бою на реке Протве дружина его брата была разбита превосходящими силами литовцев, а сам Великий князь Михаил погиб в бою.

Ярослав как-то сразу сник, бойцы попритухли, и у костров по вечерам стало меньше шуток и смеха. Я же отнесся к этому известию с каким-то даже удовлетворением. И дело тут вовсе не в том, что я желал смерти Великому князю. Нет, просто она подтверждала летописное течение событий. А еще с гибелью Михаила исчезала и вероятность незапланированной династической распри за Великокняжеский стол, что невольно тревожила меня все последнее время. В общем, как ни цинично это звучит, я вздохнул с облегчением, а чтобы бойцам некогда было предаваться мрачным мыслям, ускорил темп перехода. Надо было первыми занять более выгодную позицию на восточном берегу.

Вышли к Зубцову двадцать девятого января и в этот же день разбили лагерь у реки Вазуза. Выдвинутая далеко вперед разведка держала меня в курсе передвижений противника, а литовцы, судя по всему, не торопились. Викинт и Едивид ждали подхода Товтивила, и все вражеское войско после разгрома Великокняжеской дружины чувствовали себя очень уверенно.

Меня такой вариант тоже устраивал. Задержка давала возможность дождаться подхода полков князя Святослава, а излишняя самоуверенность противника всегда играла не в его пользу.

Об этом я и сообщил Ярославу на совете утром следующего дня. Раскинув на столе схематично набросанную мной карту, я провел линию вдоль всего восточного берега.

— Думаю, лучше всего будет сделать так. Мои бригады выстроить на льду вот здесь, в центре. Берег тут крутой, и наверху можно установить баллисты. Южнее, по левую руку, поставить владимиро-суздальские полки князя Святослава Всеволодовича, а севернее, где берег уже пологий… — Тут я поднял взгляд на Ярослава, акцентируя важность его миссии. — Встанете вы, князь, со своей дружиной, тверской боярской конницей и дружиной князя Андрея Михайловича.

Ярослав глубокомысленно кивнул, соглашаясь со мной, а я перевел взгляд сначала на Зубцовского князя, а следом и на Якуна, как бы спрашивая и их одобрения тоже.

Это было лишь данью вежливости, но я постарался, чтобы все остались довольны. Потом пошли всякие мелкие разборки, и к моему удовлетворению никто так и не поинтересовался, а где же будут стоять мои конные стрелки.

Эти три сотни своей элитной конницы я решил спрятать на левом фланге за крутым изгибом восточного берега. В моем плане главный удар должны были выдержать пехотные линии, а конница лишь завершить дело фланговыми ударами.

Был соблазн сосредоточить всю кавалерию на одном фланге, но такая скученность на ограниченном пространстве показалась мне излишней.

В общем моя расстановка войск была принята, а к вечеру уже начали подтягиваться и полки князя Святослава. Оставалось лишь дождаться подхода противника.

Нервное напряжение не давало заснуть всю ночь. По данным разведки, литовцы встали лагерем в пяти верстах к западу, и битва, скорее всего, должна начаться уже на следующий день. Какой уж тут сон, тысяча вопросов терзали меня, повторяясь и повторяясь как заведенные. Все ли я учел⁈ Устоит ли конница на правом фланге⁈ А может все-таки… И так далее, и так далее!

Так и не заснув, вскочил чуть свет и пошел в обход лагеря. Все войско расположилось в лесу по кромке восточного берега. На противоположной стороне только посты разведки и конные разъезды.

Идя от одного костра к другому и всматриваясь в спящие лица бойцов, я как-то даже успокоился.

«Чего ты дергаешься⁈ — Прикрикнул я на самого себя. — Ты только посмотри на них! Им с утра в бой, а они спят и не терзаются сомнениями. Значит, они верят в победу, верят в тебя, и тебе следует верить в то, что с такими богатырями невозможно проиграть!»

Проверив часовых и окончательно успокоившись, я вернулся к себе в шатер и видимо тут сломался, и слегка прикемарил.

Где-то в глубине сознания слышу протяжный вой трубы и чувствую, как кто-то настойчиво трясет меня за плечо. Вскакиваю и вижу бледное Прошкино лицо, его шевелящиеся губы, но со сна смысл доходит не сразу.

— Литовцы!

Слово кольнуло как игла, разом заставив меня собраться. Встряхнув головой, подхожу к тазику с водой и плещу себе в лицо. Фыркнув и утеревшись рушником, спрашиваю уже на ходу

— Соболь где⁈

Вместо Прошки, отвечает мне сам появившийся в проеме шатра Ванька.

— Здесь я, господин консул!

Кивнув, подхожу к карте и зову его.

— Ну, показывай, где, кто?

Я понимаю, что покинувшие с рассветом свой лагерь литовские полки уже с самого начала движения должны рассредоточиться согласно выбранных позиции, и на то, чтобы отследить это, Ваньке было дано особое указание.

Палец Соболя прошелся по линии западного берега.

— Вот сюда, — он начал с северной точки, — идет панцирная конница под значками с черным быком на желтом поле.

Не прерывая его, мысленно отмечаю для себя.

«Так, флаг с туром — это Товтивил! Значит, он со свое конницей на их левом фланге!»

Ванька ведет палец ниже.

— Тута больше пехоты, и вооружение у них так себе. Многие и вовсе без всякой брони! У конных на флаге птица какая-то красная.

«Ясно, — разъясняю полученную информацию, — это жемайты Викинта. Народ, отмороженный на всю башку. Видать, поэтому на них всю лобовую атаку и взвалили».

— А здеся! — Соболь тыкнул крайнюю точку. — Здесь пехота тоже так себе, но и конница тоже есть. Вся в кольчугах и шлемах! И еще это…! Копья у них длиннющие такие, со значком рогатого коня.

«Единорог — это Едивид!» — Делаю заключительный вывод.

Теперь диспозиция противника мне понятна. Справа у литовцев пехота и кавалерия Едивида, в центре жемайты, а на левом фланге ударная конница Товтивила. То есть, если отзеркалить, они выбрали такую же расстановку сил, как и мы.

«Что ж, мыслим мы с противником одинаково, — иронично хмыкаю про себя, — осталось только дождаться битвы и посмотреть, кто из нас круче на поле боя».

Вступать в бой лично я не собираюсь, но положение обязывает, поэтому спешно натягиваю поддоспешник из валеной шерсти, затем застегиваю на поясе ремень с кольчужной юбкой, а следом натягиваю и саму кольчугу. Прошка уже подает шлем, и я выскакиваю из шатра.

Один взгляд, и я успокаиваюсь. Все идет размеренно и степенно, как на учениях. Полковники выводят свои бригады и выстраивают их на льду метрах в двадцати от линии берега. Все как обычно! На фургонах занимают позиции первые четверки арбалетчиков, а между ними встают один за другим взвода пикинеров и алебардщиков. У самой кромки леса позади передовой линией уже заняли позицию четыре резервные роты, а поверху крутого берега еще с вечера были установлены сорок четыре баллисты.

Боец подводит мою кобылу, и я запрыгиваю в седло. Луна сразу же берет в карьер, и выносит меня перед выстроенными шеренгами. Чуть придержав лошадь, перехожу на парадный галоп и скачу вдоль строя.

— Здорово, богатыри! — Ору что есть мочи, и вслед мне несется громогласный боевой клич.

— Твееерь! Твееерь!

Строй двух моих полков вытянулся шагов на восемьсот, не меньше, и я успеваю сорвать голос, а впереди еще владимиро-суздальские отряды… К счастью, тут меня встречает князь Святослав, и словно передав ему эстафету, я разворачиваю кобылу и скачу обратно под неумолкающий рев моих бойцов.