- Вас ждут нынче, в два часа пополудни, запоминайте адрес, барин: Малая, 11, - без всякого ёрничества сообщил садовник. – Пройти просто: по Церковной до следующей после известного вам дома улицы, там направо и через дом. Вход со двора, там вас и будут ждать.

- Спасибо, любезный.

- Спасибой сыт не будешь, - подмигнул вдруг Кузьма, чем настолько удивил, что пожаловал я ему двугривенный – к слову, единственную завалявшуюся в кармане монету, что я использовал в качестве медиатора.

Караулы вокруг дворца были усилены, по парку то и дело проходили патрули, что указывало либо на то, что вчерашнее происшествие не осталось незамеченным, либо на то, что император действительно приехал домой. А, скорее, и то и другое разом. По поводу любителя прыгнуть на нож меня допрашивали еще прошлым вечером, а на сегодня предоставили полную свободу, чем я и планировал воспользоваться. Вот только до двух как-то дотянуть надо – ненавижу ждать, догонять и то веселее.

Впрочем, дружище Хендрикс и руководимое им дорогое мироздание внесли свои коррективы в примитивный план мирно подремать пару-тройку часиков: к одиннадцати за мной пришёл целый полковник в парадном мундире.

- Господин Распутин, прошу следовать за мной, - тоном, намекающим, что возражать чревато, произнес он, и я подчинился. Только гитару прихватил – мне с ней как-то спокойнее. Убирал в кофр я ее на глазах провожатого, так что лишних вопросов не последовало.

В зале, куда меня привёл незнакомый полковник, было в меру торжественно. Мебели не сказать, чтобы много – пара кресел, за ними здоровенная статуя в египетском стиле; небольшой столик, на нем вода, фрукты. В одном кресле сидела пожилая дама… да какое там – настоящая Королева, столько величия и достоинства было в ней, второе оставалось пустым.

- Здравствуйте, Ваше Величество, - почтительно произнес я.

- Здравствуйте, сударь. Соблаговолите сесть, чтобы мне не пришлось смотреть на вас снизу вверх.

Я сделал шаг к креслу, в этот момент пол под ногами вздрогнул, по ногам статуи пробежали трещины, и она стала заваливаться вперед. Выронив кофр, вытянул руки и прыгнул на старушку. Энергии прыжка хватило, чтобы вытолкнуть ее вместе с не самым, наверное, легким креслом, но по ногам мне ударило ощутимо. Комната заполнилась пылью, ворвались какие-то люди.

- Ваше величество, вы в порядке? Землетрясение случилось!

- В полнейшем. Но моему гостю может потребоваться помощь, - невозмутимо ответила императрица и добавила вполголоса мне: - благодарю вас, сударь. И за внучку спасибо. Сейчас ступайте, поговорим вечером или завтра, через два дня я возвращаюсь в Киев.

Мне помогли подняться. Ноги болели, но, вроде, обошлось без переломов. Главное же чудо – что уцелела гитара, без нее тоскливо. Поддерживаемый с двух сторон казаками, я покинул место не состоявшейся, в общем-то, аудиенции.

[1] Песня английской группы The Police, автор текста – Гордон «Sting» Самнер. Если не знаете английского, имейте в виду - вы догадались правильно: песня про даму с низкой социальной ответственностью.

[2] Ложись! (англ.)

Шашлык по-карски и фитиль по-царски

В Московскую контору «Русского акционерного общества граммофонов» стремительно вошёл примечательный посетитель. Был он высок ростом, наголо брит, а под темно-серый пиджак надел кофту вызывающе желтого цвета. Сняв широкополую шляпу, подошел к столику, за которым помещался с интересом рассматривающий визитера клерк – среднего возраста мужчина с залысинами и в черепаховых очках.

- Здрассьте! – сказал, как рубанул, посетитель. – Как я могу найти господина Григория Коровьева?

- Помилуйте-с! – всплеснул руками клерк. – Вам-то он зачем? Или ваша дражайшая супруга теперь грезит исключительно о нём-с? Сочувствую-с!

- Не понял… Какая с-супруга? О чём вы? – оторопел высокий.

- Да как же-с! Третий день, как продаются пластинки – все смели, к слову, новый тираж уже печатают-с, - и третий день дамочки валом: вынь да положь им этого самого Коровьева для немедленного обустройства личной жизни! За Вертинским так не бегали-с, а уж он-то известный любимец публики! И вот вам, пожалте-с: едва одна ушла, так вы теперь-с!

- Нет у меня никакой супруги! А вот вопросы к вашему Коровьеву – очень даже есть!

- Какие, позвольте-с полюбопытствовать? – страдальчески вздохнул обитатель конторы.

- Да простые! Морду набить ему хочу! – громыхнул посетитель, после чего несколько менее уверенно добавил: - а потом выпить.

- И что ж он вам такого причинил-с, что вы теперь к нему столь неласково-с?

- Да стихи мои взял, причем без спросу! И, шельмец, этак повернул, что я сам теперь слушаю и плачу – всю душу, ирод, наизнанку выворачивает!

- А! Так вы поэт-с, молодой человек? Это, знаете ли-с, очень хорошо!

- Я – Маяковский! – заносчиво ответил визитер.

- Ещё лучше, господин Маяковский! – с энтузиазмом откликнулся клерк. – Во-первых, пластинки господина Коровьева в Петрограде писаны-с, так что, полагаю, он и поныне там обретается, хоть его третий день ищут – чтоб новых песен записал, - да всё никак найти не могут. Но главное, всё же, в том, что вы – поэт. У нас, знаете ли, третий день полного ажиотажа! Всем срочно подавай блюз! Моднейшее веяние-с! Знаете ли, у нас тут есть композиторы, которые готовы-с подобное сочинять, да вот беда: поэтов нет таких, чтоб этот самый блю-юз, - он произнес новое слово, старательно вытягивая губы, - верно сложить могли-с. Двое пробовали – шалишь, не то совсем. А вы – смогли, и, между прочим, уже успешны. Дайте-ка… ага, вот она, ведомость. Пластинка с песнею «Себе, любимому» на ваши слова еще вчера-с кончилась во всех магазинах! Так что, господин Маяковский, получается, мне вас сам Бог послал!

Маяковский, обалдев, хлопал глазами.

- Вы это что… серьёзно?

- Серьёзней некуда-с! Ведь что есть первейшая заповедь добродетельного человека-с? «Куй железо, пока горячо», так-то! Вот и давайте-ка его ковать, аванс выдать я уполномочен-с. Надеюсь, стихи у вас с собой?

***

Субтильного сложения молодой человек в шикарном, но, увы, не слишком подходящем к прохладной уже погоде чесучовом костюме-тройке и модных штиблетах открыл дверь своим ключом и проскользнул в прихожую.

- Фифи! – позвал он.

- Я здесь, мой Масик! – донесся глубокий женский голос из дальней комнаты.

Вошедший плотоядно ухмыльнулся, снял шляпу-канотье, под которой обнаружились щедро напомаженные редкие волосы, расчесанные на прямой пробор. Прижимая к груди несколько граммофонных пластинок, Масик, крадучись, направился вглубь квартиры.

- Фифи! Я настроен игриво!

- Ах, Масик мой! Приди же! Я вся изнемогла!

- А угадай, что я принес тебе, о роза моих вожделений и упований!

- Неужто Варю Панину?

- Нет, душа моя!

- Тогда… Эмская?

- Нет, Фифи. Это Коровьев!

- Коровьев? Фууу…

- Ну, фу не фу, а расхватывали, как горячие пирожки! Так что давай разогреем огонь страсти нежной новомодной музыкой! Ты ж моя козочка!

- Озорничок ненаглядненькой!

Не без сожаления прервав поцелуй, Масик завёл граммофон, поставил пластинку…

- Доктор, скажите, что мне так грустно?

- Пустое, голубчик, это лишь осень.

Жизнь замирает, в головушке пусто -

В ней и гнездятся дурные вопросы.

- Доктор, я больше не верю в удачу,

В дружбу, любовь и семейное счастье.

- Батенька, лучше впадайте-ка в спячку -

Просто проспите любые ненастья.

- Я разуверился в томных красотках,

Друг был – да умер, один я на свете!

- Знаете, милый мой… выпейте водки,

Граммчиков сотню. И мне, что ль, налейте.

Выпьем, закусим, поспорим про счастье,

Снова нальём – и появятся темы…

Сами себе мы придумать горазды