- Благодарю вас. А всё, что вы пели – это ваши песни?

- Не совсем. Мои они лишь отчасти – лишенный поэтического дара, я только сочиняю музыку к чужим стихам. Наш общий знакомый нынче прислал мне целую библиотеку, так что я весьма творчески провожу время.

- Это что-то необыкновенное, я заслушался.

- Спасибо, Володя. Рискну показаться грубым мужланом, но позволю дать один совет. Не нужно казаться взрослым, казаться серьезным – вообще казаться. Нужно просто быть. Быть самим собой – таким, каким сам себя ощущаешь там, глубоко внутри, под грузом условностей и прочего наносного хлама. Все эти викторианские чопорности – совершенно излишняя в жизни вещь. Просто прошу вас, подумайте об этом. Вот вам понравились песни. А секрет в том, что в них нет или почти нет ничего наносного, ничего лишнего. Они искренни. Скажите, вам доводилось читать сказки господина Андерсена?

- Да… - пионер-миллионер неподдельно удивился. Отлично, уже эмоции!

- Прекрасно. Напомню, у него есть сказка «Новое платье короля». Знакомо?

- Да, конечно. Читал в детстве в букваре графа Толстого.

- Совсем хорошо. Так вот, образ того самого несчастного монарха гораздо шире, чем принято трактовать. Послушайте песню.

Почтальон, припорошенный снегом, несет бандероль.

Приплясывает, дышит на пальцы – холод.

А в подворотне беззвучно танцует голый король:

Без повода, даже без водки – молод.

И, хоть с каждой секундой становится все холодней,

Мальчик, не стоит спешить звать побольше людей -

Тут надо подумать,

Ведь может быть так, что наш мудрый король все же прав!

(Хотя я считаю – он действует слишком прямо),

Но он выпьет настойки из пряных альпийских трав,

Станцует ещё, и станет звездою рекламы.

Но, пока всех с ума не свели эти странные танцы,

Мальчик, шепни королю: лучше быть, чем казаться -

Не говоря о простуде[4]…

- Как-то вот так, - подытожил я.

- Я тоже так хочу, - еле слышно выдохнул Набоков.

- Всё в ваших руках, друг мой. Только главное условие: творчество должно быть честным, а образы – своими. То есть, если вам кажется, что вот эта луна над нами похожа на, простите, свиное рыло – мы этот образ и берем, а не затасканную по миллиону альманахов лунную дорожку с неверным светом вкупе.

- Хм, смело!

- А иначе ничего не выйдет, - пожал я плечами. – Поэзия, к счастью, искусство вольное, а отнюдь не догматическое. Безусловно, стоит придерживаться правил хорошего тона и не злоупотреблять глагольными рифмами, например, или спонтанными изменениями ритма – этого вам никто не простит. А в остальном – творите!

- Я нечаянно наступил сегодня на бабочку, - вдруг признался он.

- Начало подходящее, - согласился я. – А может, наоборот, концовка. Теперь попытайтесь понять, что про это можно написать. Только без штампов, по возможности.

- Не знаю, получится ли? - усомнился надежда мировой энтомологии.

- Если постараться, непременно получится. А если получится до завтрашнего дня, то я успею сделать из этого песню до начала концерта.

- Концерта?..

- Да. Завтра здесь, в этом саду, в шесть вечера. Будем надеяться, что дождя не будет… Приходите, вам в любом случае будет интересно, полагаю.

[1] Вы можете сказать, что проклинать именем Богородицы нехорошо. Оставим этот ляп на чьей-нибудь чужой совести: автор негодует вместе с вами.

[2] Это стихотворение «Один» Андрея Белого. Но третий и четвертый катрены Борис Бугаев (так его на самом деле звали), конечно, не писал. Пришлось автору дополнить, чтобы хватило на песню.

[3] Короткое стихотворение это написал Иннокентий Анненский. Музыка существует в нескольких вариантах.

[4] Текст песни, написанной автором

Рояль в кустах

Что может быть душевнее теплого полдня в первой половине сентября? Уже осень, но еще как бы не совсем, и дневное светило пока не ушло из Петрограда за свинцовые тучи, где иной раз имеет обыкновение почивать днями и неделями, пока дожди выводят на флейтах водосточных труб опостылевшие ноктюрны. Но солнце нынче светило мягко и ласково, отчего Алексей Алексеевич Балашов пробудился в превосходном настроении. Правду сказать, пробудился не сам, а стараниями супруги Татьяны Федоровны, только вернувшейся с воскресной службы.

Привычно пропустив по касательной еженедельный упрек в недостаточной православности, Алексей Алексеевич облачился в халат, подошёл к жене, молча обнял и ткнулся губами в щёку.

- Ой, усы твои колючие, Алёша, - вздохнула жена, прижавшись к нему на миг.

Этот своеобразный ритуал происходил меж ними каждое воскресенье. После подполковник принимал утренние процедуры и, одевшись, садился за стол, где его уже ждал горячий кофейник и все остальное. Но в этот раз Татьяна Федоровна нарушила привычный порядок.

- Мы лет пять не были в театре, - в этой констатации не было упрека, но Алексей Алексеевич всё равно насторожился. – Оперу и балет я не видела с девичества, и даже в синема мы не заглядывали больше года.

Балашов совсем напрягся. Не то, чтобы у него были какие-то особенные планы на этот день – как раз нет, ничего конкретного, - но тишайшая, в основном, супруга определенно собиралась взбунтоваться. Но да ладно. Внезапную тягу жены к прекрасному можно пережить, особенно если это прекрасное действительно является таковым, а не каким-нибудь «авангардом» пополам с декадансом.

- Вчера была у Чуковских – тебе поклон, кстати. – Так вот, сегодня в саду у Юсуповых на Мойке вечером будет какой-то совершенно необычайный концерт. Корней Иванович то ли сам толком не знает, то ли просто нагнал туману, но, вроде бы, ожидается вечер какой-то новой американской музыки. Солист, что будет там выступать, попросил Чуковского поназвать туда как можно больше поэтов и вообще творческих людей. Но мне удалось показать ему заинтересованность и раздобыть визитку князя Юсупова – она там заместо входного билета. Так что, Алёша, делай, что хочешь, но вечером мы идем в свет. Какие будут возражения?

- Ни малейших, - быстро ответил Алексей Алексеевич. – Я слышал краем уха, что в Америке придумали что-то в самом деле интересное, так что интересно будет послушать.

Татьяна Федоровна взвизгнула и повисла на мужниной шее.

- Спасибо, Алёша! Ты самый лучший!

«Отчего бы и не поработать в такой чудесный осенний вечерок?» - с некоторой игривостью размышлял подполковник, направляясь в ванную.

***

Володя, пребывая в нешуточном отчаянии, в десятый, наверное, раз перечитывал дело рук своих. Получилось ужасно. Как-то прямолинейно и грубо, что ли, без тени загадки, без тайны и возвышенности чувств. Но – строго по заветам этого странного Григория Павловича.

Я встал с утра разбитый, словно швед

Петром Великим в поле под Полтавой.

Скажи, испить еще мне сколько бед,

Пока моею станешь ты? Усталый,

Я ночь не спал, сомнений мучил бес,

Перебирал я всё, что с нами было.

И в ухо мне хихикала с небес

Луна дурная, как свиное рыло.

Мы бестолково проводили дни,

Я думал о тебе, как о невесте.

Оставь кокетство, на меня взгляни.

Иди сюда. И будем вечно вместе.

Нет? Я пойду, и пусть смеются вслед

Свинья-луна и звездочки-подсвинки.

Любви земной мне не увидеть, нет -

Я – мотылек, раздавленный ботинком [1] .

Показать отцу? Совершенно невозможно! Такое только господин Коровьев, чуждый условностей, сможет верно и беспристрастно оценить. Что ж, вперед! Ведь мы же с ним уговаривались, верно?

***

«Уважаемая А.А.!

Достоверно известно, что ваш «Милый Друг» нынче вечером, в семь, устраивает музыкальный концерт в саду дворца князей Юсуповых на набережной Мойки. Вход только по приглашениям, коими являются визитные карточки князя Феликса Феликсовича. Взял на себя труд приложить оную карточку к настоящему письму.